"Что со мной, кто я? Зачем я живу? Ох, не могу я ответить ни на один вопрос. Кто-то скажет, что меня зовут Джоном, а я мучаюсь. Я и без них знаю свое имя, ну и что из этого. Ничего совершенно не следует... Всю жизнь мне перевернули вверх ногами, а я и не кричал. Слабак? Нет, я просто умею смириться, довольствоваться тем, что дают. Зачем я живу? Быть может, кому-то это надо, кому-то я нужен. Но кому? Христу, может. Скорее всего!"
После этого он спустился в бар и заказал 2 порции крепкого вина, что было ему противопоказано, но оставалось единственным выходом.
"Вынули из меня душу, расколола мое сердце Кассандра, о, что мне делать, что делать?"
Стены непонимания
Этот короткий, но неясный вопрос "Что делать?" терзал не только неутомимую душу Джона, но и эгоистку-Кассандру, которой, кстати, пришлось довольно натерпеться в последние дни. Она так хотела, чтобы Джеффри вернулся к ней, к той, которая считала его умершим 20 лет. И Кассандра узнала все-таки, куда уехал Джеффри.
Довольно потерзавшись в своем огромном безмолвном доме одна, она решила пойти к Джону за парой советов.
Она не села в машину, чтобы за мгновенье добраться до Джона. Душа подсказывала ей пройтись по городу, по вечернему Чикаго с его множеством огней. Кассандра медленно шла по улицам, с любопытством разглядывая витрины, фонари, проезжающие мимо машины, словно маленькая. Влажный зимний ветерок развевал ее волосы, они падали ей на глаза, но она их не поправляла. В этот момент железный прокурор вовсе не был похож на самого себя. В Кассандре что-то окончательно сломалось, она за 20 лет смогла найти все так давно необходимые ей силы, чтобы выйти из железного панцыря концелярщины. Теперь Кассандра не была похожа на грозного прокурора, а лишь на простую американку, неторопливо идущую по городу, у которой душа летает в облаках. Она теперь впервые за всю свою жизнь была обвеяна какой-то романтической мечтой, целью, которой стоит добиться.
Кассандра не сразу достучалась до Джона. Сначала она подумала, что его нет дома, потом - что Джон знал о ее приходе и нарочно не открывает, и наконей, ей пришла идея о том, что Джону сейчас не до нее и у него в номере сейчас гостит другая. Это мысль настолько разозлила Кассандру, что она изо всей силы постучалась в последний раз. "Войдите! Открыто!" - услышала Кассандра знакомый голос, и все ужасные предчувствия, возбужденные ревностью, отошли на второй план и она вошла.
Джон в пижаме и с только что вымытой головой сидел в кресле, держа в руках фотографию Жаклин и детей и гипнотическим взглядом смотрел на нее, или делал вид, что смотрел, чтобы скрыть свое легкое опьянение от сегодняшней выпивки.
- Мистер Кеннеди, - взволнованно на выдохе произнесла вошедшая Кассандра.
- Джон... - последовал холодный отчужденный ответ.
- Джон, я пришла к тебе по очень важному делу.
- Очень важных дел не бывает: есть экстренно важные, а есть абсолютно не важные.
- Раз так, то это экстренно важно, - сказала Кассандра, повесив свой плащ, - ведь тебе небезразлична судьба моего сынишки.
Джон все еще не отрывая взгляда от фотографии пробормотал:
- Он взрослый, сам разберется...
Но Кассандру этим было сложно удовлетворить, она подошла к Джону поближе и провела рукой прямо перед его глазами:
- Да ты не соображаешь, что говоришь!
- Все понимаю, все соображаю, - безразлично откликнулся Джон.
Тут Кассандра не вытерпела и выдернула из рук Джон фотографию, которую он так пристально разглядывал.
- Похоже на Жаклин Боваер-Кеннеди, - сказала Кассандра, взглянув на фотографию.
- Угадала, - коротко ответил Джон и побыстрее постарался упрятать фотографию в книгу, чтобы Кассандра ничего больше не смогла узреть о его знаменитом прошлом, - ты, кстати, знаешь, где Джеффри?
Джон теперь специально решил перевести тему разговора на Джеффри, ведь теперь Кассандра могла запросто сопоставить факты и получить его полный портрет.
- Тебе же это неинтересно. Ты же интересуешься первой леди Америки времен 60-х.
- Я просто ушел в свои мысли, Касси, мне крайне интересно, где Джеффри.
- Он в Далласе. Больше я ничего не знаю, также как и о фотографии Жак...
- Джеффри пытается равобраться в своих мыслях, Касси, - ловко перевел тему разговора Джон, - я бы сказал на его месте то же самое, а потом уединился, разобрался и вышел бы из панцыря. Сколько тебе еще говорить, что он к тебе вернется.
- Но как, как я могу поверить суждения человека, который готов целовать фотографию Жаклин Боваер.
- Жаклин - мое личное дело, - отрезал Джон, - и если у тебя, Касси, нет такового, я имею в виду личное дело, то не мешай другим иметь их тайны.
- Но все же должны быть открытыми! - крикнула Кассандра и с надеждой узнать секрет посмотрела на Джона.
- Согласно твоей философии, - спокойно добавил Джон. - Твоя философия: конституция - Библия, Билл Клинтон - Бог, и нужно каждое утро, вставая с постели, обалдевши, целовать его портрет.
- Вот что делает с американцами свобода слова! - крикнула Кассандра и отошла к окну.
- Ты коммунистка! - заключил Джон.
- А ты демократ! - услышал Джон в ответ.
- Угадала! - радостно сообщил он.
- И ты угадал, - горестно сказала Кассандра, - я это от всех скрывала, это был мой секрет, ведь коммунистов в Америке не жалуют. Я хранила в тайне все свои идейные наклонности и выдавала себя за демократку, хотя терпеть не могу расхлябанную демократию. Один раз, в середине 80-х, профессор университета, в котором я училась, узнал о моих склонностях, и хотел было выгнать меня из университета, но когда узнал, что я чуть не сделала себе харакири, решил помиловать.
- Я не думал, что ты такая грешница...
Кассандра стояла у окна, спиной к Джону, но она чувствовала, что Джон именно тот человек, который может выслушать и понять, потому что у него самого есть сокровенные тайны, еще похлеще, похоже.
- Я знаю, - спокойно ответила она, - но тогда мною руководили чувства и эмоции и я ничего не могла с собой поделать. Но я не смогла, просто не смогла. Я не смогла понять, как вся эта планета будет без меня существовать, я просто испугалась, я струсила. Тогда я и ушла в себя, тогда я и стала жестокой, никто после этого происшествия не узнавал меня.
- Касси, ты сильная женщина, у тебя достаточно смелости, чтобы сломать свой панцырь, выйти наружу, у тебя вся жизнь впереди.
- Нету у меня будущего, Джонни, нету, ты понимаешь? Я коммунистка и все этим сказано. Нас, коммунистов на заре века не жалуют.
- Ты же сама говорила, свобода мысли, свобода совести...
- Я не могу кричать, я боюсь.
- Чего, Касси?
- Я боюсь смерти, - сказала Кассандра, тяжело вздохнув, - я не принимаю смерти!
- Но при чем тут смерть и коммунизм?
- При всем при том, Джонни. Коммунистов убивают. А я жить хочу. Я не хочу умирать, я не хочу, чтобы меня прибили как Джона Кеннеди в Далласе...
- Ты же сама сказала, что я демократ...- как бы между делом сказал Джон, я потом подумал: "Не сказал ли я что-то не то?"
Кассандра не в понятках в первое мгновенье смотрела на Джона и осознавала ту правду, которая ударила по ней так внезапно. Но в следующий момент она уже подскочила к Джону и схватилась обеими руками за его голову.
- Джонни, что ты несешь? Ты хоть понимаешь? Что ты несешь?
Они в упор смотрели друг другу в глаза и теперь никто: ни Джон, ни Кассандра - не могли сказать неправду.
- Я несу правду, которую ты так хотела знать!
- Но как, как, я никак не пойму, не осознаю, что я имею дело с американским президентом. Это чушь, Джон, в это нельзя поверить. Скажи, что ты пошутил.
Джон взял ее похолодевшие руки и крепко сжал в своих кулаках.
- Это правда, Касси.
Кассандра тяжко вздохнула и сказала:
- Значит, ты виртуальная реальность...
- Виртуальная реальность, получается, - подтвердил Джон, - но ты не бойся, я такой же, как и ты, как и Кейти, и многие, многие другие. Только сквозь стены хожу.
