- Что? Почему вдруг…

- Самая опасная профессия, опасней еще не придумали. - терпеливо пояснил клоун, пускаясь в долгие поиски чего-то по карманам. - И да, наша менее опасная.

Этот дополнительный комментарий, столь непринужденно выданный, окончательно разъярил ссыльного героя и он благоразумно отстранился, и сил на то, чтобы уточнить, к какому именно роду деятельности безумец относит их оригинальное мастерство, уже не осталось.

На кухне уже выключился свет, а Брюс все исходил бессильной злобой.

========== Глава 98.’ ==========

Брюс раздраженно вздохнул, сдаваясь, и последовательно скинул на пол кашне, бушлат, ботинки…

Тяжелая атмосфера невзгоды наполнила странный приют, и Джокер имел честь видеть, как гордый и сильный человек невозмутимо опускается на дешевый матрас в грязной дыре, опирается совершенной спиной в штучном шелку на пыльную, заскорузлую, царапистую от облезающей краски стену: принимает его недостойную руку.

Невозможный человек, удивительный, непознаваемый, надежда, и никакого выхода. Исчеркать, отравить своей радиацией, вызвать необратимые изменения, спустить с небес на землю - и Джек Нэпьер, мразь и ублюдок, почти испугался своего существования, с которым у него и без того были сложные отношения.

Он щелкнул выключателем, окончательно лишая комнату освещения, и Брюс закрыл глаза, уныло наблюдая, как тают желтые световые пятна на внутренних сторонах век.

На открытые участки кожи опустилась промозглая, влажная тишина не-жилища, в горле жгло от ледяного ветра, и за окнами ночь не издавала ни звука - ни шорохов шоссе, ни птиц, ни шелеста веток не отзывалось в сердцевине осени: тоска.

Не надо было ехать сюда, стоило остаться, и посмотреть, что затеял тот, кто тоже готов был перехватить его у управления - его появление было очевидно.

И тогда он не смог бы защитить Альфреда.

Шуршание одежды вспыхнуло и сразу же потухло, и Джокер вдруг опустился рядом.

- Дж… - вопросительно начал Брюс, но его перебил издевательский шипящий смех, непривычно тихий.

- Ты же не хочешь замучать своего старика? - веско выдал самодовольный клоун, изнывая в собственном вакууме: у него было столько дел, а он сожалел только о неудаче с приручением героя, а попытавшись владеть, оказался угодливым прислужником. - Вот и не шуми.

Удивленный собственной гримасой Брюс заткнулся, спохватившись, только помрачнел еще больше, хотя в темноте, скрывающей все лишнее, существовали только звуки, и никто не мог видеть его лица - кто знает, может выражение, исказившее его, удивило бы его самого?

- Брюс, - снова позвал его невозможный союзник, и длинные пальцы застыли на его плече в опасной пародии на покровительственный жест.

- Чего тебе? - терпеливо процедил он, вяло размышляя, через какое время сорвется и потопит себя.

Но ему и правда было жалко ублюдка.

- Отсутствие Бэтмена меня и правда не устроит, - не смутился витающего в воздухе презрения Джокер. - Это самое занятное существо в этой унылой стране.

Усталый герой, весьма противоречивый в своих духовных поисках истины и гармонии, привычно стиснул зубы, захватывая неожиданно горячие клоунские пальцы в свою ледяную горсть.

- Я прекрасно знаю твою настоящую пасть, коллега, - почти пожаловался он, с разлету выбрасывая ненужную руку. - Мог бы и не говорить.

Чудовище разочарованно захлюпало слюной.

- Не хочешь поговорить о всей этой шумихе вокруг тебя, мм? - со странным холодком поинтересовалось оно.

- Нет.

- Даже если я был в сердце этого не самого, надо признать, эффектного представления?

- Не хочу.

- Как ты вообще так попал, ты же летучий? Неужели жизнь сраного копа стоила того, чтобы не удрать на тросе? Она была бы не на твоей совести. Знаю, ты боишься этой своей совести… Видишь, как я осведомлен, Бэтмен, занятно, правда?

- Иди к черту, Джокер.

Темнота рассеивалась, подчиняясь привычке глаза.

Изнывающий от очевидности своего поражения Джокер закрыл глаза, вытянул свои шикарные ноги, закованные в фиолетовую шерсть - надменному герою пришлось по душе это неожиданное представление - и затих.

- Ты вроде куда-то собирался? - хрипло спросил Брюс, пытаясь унять неприятное отвращение к этому человеку: оно было щедро намешано с чем-то мелким, гранулированным, и перед необходимостью разбираться в этом объеме он откровенно пасовал.

- Уже нет, - ровно отмахнулся Джокер, но левый шрам, едва, но видимый во тьме на белом полотне его кожи, искривился слишком сильно, словно неровный, кривой шов, пересекающий туго натянутую ткань. - Пришел под бочок. Если придушу тебя во сне, уж извини. Предпочитаю вызывать страх, а не ассоциации с народным творчеством.

Брюс изобразил величественное спокойствие, обмякая под гнетом отвращения, зовущего его наделать глупостей.

От психа тонко шел коктейль его существования: травяной запах мыла почти потерялся в запахе пота и пыли, но он был, и был слабо разбавлен мускусом. Сгорбленные плечи безуспешно пытались скрыть неуверенность, но она была так мощна, что это было просто смешно; белые руки свело птичьей судорогой.

Молчать и быть спокойным рядом с этим жутким бураном было странно, но выходило ловить даже тонкости - от него исходили и все те же шорохи ткани и растворенные в темноте тени укрытой тучами луны; волны простудного жара - невеликое, но влекущее тепло тела.

- Почему? - придавленно спросил Джокер наконец, лихо затевая старые разборки. - Почему ты такой прочный? Меня это жутко злит. Но я еще не сдался. Не сда-ался, слышишь. Думаешь, я слабак?

Измученный самим собой Брюс охотно откликнулся.

- Предположим, - ядовито признал он. - И почему ты такой слабак, Нэпьер? Загребаешь жар чужими руками? Хотел, чтобы они сломали меня? Может, еще расскажешь мне, каким я должен быть? Что делать? Завидев твой наточенный на мой город нож, я бегу к тебе, вывалив язык - чего ты еще хочешь? Не стоит тебе кичиться этим, ничего особенного. Ну что, ловил на живца, клоун? Использовал меня?

Но все это были недостойные глупости.

Он не ждал ответа, но Джокер вдруг скривился, словно от боли.

- Ловил, - признал он, ощупывая свою распухшую переносицу, и попытался встать: снова трусливо сбегал, разочарованный - все обстояло с “они” и “он” ровным счетом наоборот. - Использовал тебя. Но клева не было. Ничего не поймал.

Брюс, разъяренный нелогичной после навязываемого цирка попыткой побега, клацнул с усилием захлопнутой злобой челюстью и повалил его под себя, с наслаждением и со всей силы впиваясь пресловутым французским крюком в бедро под фиолетовой тканью.

- Ты ведь этого хочешь, да? - зашептал он, захлебываясь черной радостью владения. - Вот так, Джокер, во-от так ломаются герои. Не понимаю только, как ты можешь быть так глуп, чтобы…

- Не так, - злобно проныл придурок, начисто игнорируя боль, словно был не способен ощутить ее в полной мере. - Не так ломаются. Не знаю как, но не так, Брюс.

Он замолк на полуслове - скользкие губы, в мясо растресканные ледяным ветром и неловким розовым языком, прижались к уголку губ Брюса, вызывая почти ранение, почти страдание: глупое животное.

Обладая обширным опытом в расшифровке жестов этого безнадежного психа, тот прекрасно знал, что это: очередная фальшивая попытка зачем-то его размягчить - почти сакральное касание, использованное так лживо… Однажды и он сам поступил так, растерявшись в глубинах Айсберга, и знал теперь, как это глупо - обманут лишь обманщик. Разумеется, он ему не ответил. Но он хотел? О, он хотел этого больше, чем когда-либо.

Однажды свергнуть, переломить: увидеть падение этого человека первым и единственным.

- Ты не понимаешь, с кем связался, - зашептал он вместо поцелуя в кривой рот. - Тут кто-то, может, и готов сломаться, но ты ведь знаешь, что это не я.

- В этом-то и смысл, - вдруг совершенно спокойно просипел Джокер, прикрывая глаза рукой от привидевшегося ему южного солнца. - Мне хочется этого, а я всегда следую только за своими желаниями. Когда ничего не остается, не очень-то знаешь, куда идти. Зачем тебе поднимать себя из той дыры, в которой рухнул, не знаешь.