Слева, в двух шагах, завопили сирены.

- Я от тебя такого не ожидал, - просипел чертов насмешник, слепо щурясь на черное плечо, пытаясь нащупать локтем под одеждой нож, на периферии разума еще помня о недопустимости поездки в участок. - Не тряси меня. Меня сейчас стошнит.

- А я от тебя, тяжеленный ты мешок чистого зла, - придавленно откликнулся виновный рыцарь, так ни капли и не сбросивший чудовищное отвращение, которое сокрушило его в самом конце. - Пускай у тебя особые причины на милосердие, все равно. Но пока - давай-ка, прекрати скулить, мисси. Можешь блевать мне прямо на плечи, все равно после того, как я из-за Вашего Величества искупался в дерьме всей элиты Петли, этот костюм можно только сжечь.

- Таким чистеньким мальчиками не стоит выходить из дома в белых брюках, - злобно прозвучало у его уха, и беспокойная рука цепко ухватилась за левую антенну шлема, словно пыталась ее отломать.

Брюсу даже показалось, что Джек приходит в себя - в свое острое, затейливое стандартное настроение, раз позволяет себе выходки, которых никто не мог ожидать.

- Не лезь, - мрачно осадил он дерзкую ношу. - Эта часть несколько… хрупкая. Там…

- У нашей блятской мышки нежные ушки! - ожидаемое просипел Джокер, но обстановка только накалилась: в голосе его разливалось отвращение, куда более обжигающее, чем то огненное море, что они оставили за спиной.

В машине, особенно когда совершенно разбитый, обезоруженный Джокер прикрыл глаза, опускаясь в упрямое молчание, Брюс почувствовал себя гораздо хуже.

Уныло скалясь, стянул с себя маску, с него ботинки, подло прижимая коленом непокорное бедро, чтобы облегчить себе преступный, запретный доступ к телу, и обнаружил, что ущерб на ноги пришелся минимальный: чертова обувь оказалась с цельной стальной подошвой.

Осмотрел пострадавшее предплечье, усиленно хмурясь.

- Я не убил его. Я мог. Много раз, - наконец похвастался Джокер, продолжая тонуть в удивлении, царственным жестом показывая, что желает избавиться от галстука.

Его охватывала какая-то тоскливая беда, лихо заполнившая прежнюю пустоту, да так, что он потерял кратковременную память - деревянные чувства обострились, обернулись хрупким стеклом - обычное дело для приступа, но он заметался, переломанный больше обычного.

Когда неловкие кевларовые пальцы ослабили узел, дышать ему стало легче.

- Это правильное решение. Разумное, - скидывая перчатки, устало ответил Брюс, тяжело сглатывая кровь, неведомым образом наполняющую его рот последние полчаса, и грубо преодолел сопротивление, отпарывая сразу два красных рукава: пиджака и рубашки. - Ты должен поесть.

На колени ему хлынул поток черных стодолларовых чипов из местного казино, который ни один из них не заметил.

Непонятый клоун зло засмеялся, возмущенно всплескивая руками, и осужденный герой, пользуясь случаем, вколол ему пол-ампулы с обезболивающим - сгустились тучи, взгляд ожег его предупреждением: глаза стали совсем непроницаемыми - просто черные сферы, по-волчьи глядящие из-под насупленных бровей.

- Это электролитный дисбаланс. Причина, по который ты так ослаб, не смог восстановиться, - раздраженно поднажал Брюс, но ничего не добился. - Не знаю, с чем связана твоя анорексия, но ты будешь есть.

Никакой анорексии у Джокера не было, но рвань и мертвячий гной его рта на фоне бесконечного раздражения, виновника которого не стоило называть, не способствовали нормальному функционированию.

- Ешь, - угрожающе продолжил Брюс, но ничего не добился, поэтому заломил худые руки, оказавшие приличное сопротивление, прижал придурка спиной к груди и принялся впихивать в кривой рот пеммикан, попеременно чувствуя себя то взрастившей птенца сойкой, то настоящим зарвавшимся засранцем - но он уже так качественно все переломал, что хуже сделать было сложно.

Для того, чтобы напоить его, тоже пришлось приложить внушительное усилие.

- Нет аппетита, пока мои враги живы? - мрачно предположил Джокер, давясь и подыхая от стыда.

Брюс прищурился, почти физически поврежденный его тоном.

- Прости… - зашептал он вздутой от гнева вене на белой шее, вдруг не умея себя единомоментно обманывать. - Я знаю, что перегибаю. Прости. У тебя будет возможность отплатить мне, обещаю, уже скоро, просто потерпи… Скажи, он твой…

Под белой кожей ходили таинственные жилы - стальные тросы этой воли - так, что во рту собиралась горечь, но он снова пообещал себе держаться подальше и закрепил клятву иным самоконтролем: больше всего прочего вроде отдыха и мира хотел прижать эту пульсацию губами.

- Нет. Не трогал его, чтобы ты не разнылся, - лихо признался злодей, болезненно оглядывая самоуправца уголком. - Не слишком размахивай иглой, у меня внутри целая аптека. Или ты хочешь убить меня? Хочешь, чтобы я умер? Или меня и так не существует… Меня нет, да?

- Джокер, не доставай меня, - угрожающе простонал Брюс, не справляясь с натяжением - привычным, почти родным, единственным канатом, по которому он смог сообщаться с другим человеком. - Вот черт… - вдруг понял он. - Вот почему ты… Думаешь, ты проиграл? Я прав, верно? Проклятье, ты нечто… Нет уж, ты меня сегодня разделал под орех, и странно, что мне приходится тебе об этом говорить.

Он замолк, обнаруживая, как именно может наконец что-то ему доказать, когда демонстративно заткнувшийся Джокер наконец разозлился; не поморщившись, вырвал пострадавшую руку, хотя боль должна была быть острой, и забился в угол, ограниченный невеликим пространством вражеского автомобиля.

Ноготь на мизинце отошел, хлюпал кровью, и он равнодушно сорвал его до конца, неопрятно отправляя его на приборную панель щелчком уцелевших пальцев.

- Не дури. Ничего не трогай, я запрещаю, - строго осадил его Брюс, заходясь от гнева, и разрешил и себе жадно напиться. - Ты есть, Джек… - хрипло проворчал он, тяжело набирая в легкие воздух, когда закончил, и уложил бутылку на клоунские колени следом за украдкой сданным туда же трофейным Глоком. - Могу сказать это тысячу раз. Как ты себя чувствуешь?

Говорить напрямую с Джокером всегда было нелегко, в основном потому что он боролся с потребностью нагородить какой-нибудь двусмысленной чуши.

- Не твое дело, Бэт, - проворчал не менее трофейный пленник, с омерзением осматривая вернувшееся оружие, уверенный, что его магазин на тридцать три (разве что без учета служьей маслины), лично забитый под завязку, уже опустошен этой праведной рукой. - Не твое дело.

Брюс виновато осмотрел его, ничего не понял, и приложил известное усилие, чтобы не скрипеть зубами.

- Не надо. Просто не надо, - устало врезал он наконец, и принял в свою ладонь искореженные пальцы, невольно подстраиваясь под ритм чужого дыхания. Все было куда хуже: не только клещи - по узкой ладони, похоже, прошла и пара крошащих ударов - осколки разбитого ногтя на условно уцелевших пальцах крепко впились в обожженную мякоть плоти, и ему пришлось вынимать их кровопролитно и тщательно, чувствуя себя так, словно он все-таки встретил лепрекона, но тот уже разлагается.

Это показалось куда хуже горсти восьмерки в его животе.

- Я тоже сделал это не потому, что это твой сын, не думай так, - добавил он, когда понял, что его не слушают: отличный момент сказать что-то важное. - Дал слабину, признаю, но ему будет полезно. Хоть я этим и не горжусь, но в его возрасте я пытался подняться на Дэдли Беллс, когда мне хотелось что-то доказать, а не лез на способных меня пополам переломить. Не смотри так, можешь стрелять.

- Он не… - начал Джокер, но осекся, стремительно мрачнея. - Ты отказываешь мне в моей воле, в самом существовании, вот что ты все время делаешь. И, знаешь… Мне срать на твои мемуары, мужик. Похер.

- Поговорим потом, - совесть удобно молчала, заглушенная не до конца утихшей яростью, и Брюс прекратил безнадежные попытки в областях духовного, достал полимерные водонепроницаемые бинты, эластичные и дышащие, и перевязал многострадальную руку. - Все твои экзистенциальные драмы - потом, ладно?