Тех самых шагов, запретных и нежеланных, слышно не было.

- Да блять, конечно. Уже иду, - отшатнулся от страшного старого инвалида Алый, но по нему было слишком просто увидеть, как с космическими скоростями вызревали ловко вброшенные семена зла. - Ты мне башню сносишь, старик. У меня для тебя есть еще сюрприз. Подтверждение силы. Потом свожу тебя, посмотришь, как там твой лучший враг. Преподнесу его тебе на блядской красной дорожке.

Он попытался засмеяться, пока боролся с собой - так, как делал это Джокер - но получилось слишком нервно.

- Проклятье, мальчик, ты мне нравишься! - воскликнула жертва, тепло щурясь.

- Правда? - озадаченно вопросил Алый, безуспешно пытаясь скрыть гримасу отвращения от лицезрения слюнявого рта.

- О, да, - губы пленника сложились одобрительно, и когда он поднял взгляд, прочитал в карих глазах подтверждение: Джокер и правда оценил его. - Стал бы такой, как я, лгать? Не-ет, я всегда говорю правду. И не такой уж я и старый… - ласково проворчал он, стараясь подобрать губами натекшую туда слюну, словно стеснялся своих шрамов.

Так и было, он был уродом - Алый кивнул себе, складываясь пополам от хохота - и как он сразу не понял, что на самом деле нужно с ним делать? Никакая физическая боль не перекроет урон от предательства.

Поверил, Икс был прав: ничего он из себя не представляет особенного, немного поманить его именем-источником денег, немного помурыжить - и он готов.

Слишком просто. И еще немного нажать…

- Ты же сейчас сам обделаешься от гнева, - насмешливо фыркнул успевший вздремнуть в полглаза Джокер. - Почему ты сдерживаешься? Давай, сынок, покажи мне настоящего себя.

Эти неторопливые беседы, отмеченные кровью, проходящие в совершенной темноте на пороге рассвета, на чужой территории и при условии абсолютной вражьей беспечности были даже уютными.

- Знаешь, как долго я искал тебя? - зашептал Алый, криво, издевательски улыбаясь, и вдруг наклонился, прикладывая свои тонкие губы к мерзкому сальному гриму на лбу Джокера, жадно желая размягчить его еще, еще больше.

- Мой мальчик! - в тон ему тихо проговорил Джокер, и мальчика затрясло сильнее. - У всех есть своя цена, и я ее знаю. Ну… - он комично пожал плечами, легко и до поры незаметно освобождая левую руку. - Почти у всех. А так… не знаю, что ты искал и что с тобой будет. Потому что всегда я только лишь шучу. И вот и теперь… Бу!

Алый взвизгнул и попытался обратиться в бегство.

Комментарий к Глава 81.

*ужасно нервничает*

========== Глава 82. ==========

Неприятное чувство не-реальности быстро прошло, стоило ему вспомнить мерзкий запах паленого клоунского мяса - последний след, по которому он шел так упорно.

Это была минутная передышка - верно, как он мог дышать свободно, пока за его спиной дрожали и таяли тени от первоосновы, от идеала дурных шуток?

Тщательно проверив исправность оборудования, Брюс достиг пункта назначения - дальше ничего не было, все пути вели сюда, на заброшенный винный заводик в восточной части итальянских владений - далеко же он забрался, как извилисты ходы в Айсберг…

В противоположной части здания, у складов, что-то рвануло, хоть и недостаточно сильно, но прилично, и он сам рванул, осторожно оценивая, было ли это приманкой или сигналом, разумно воспользовавшись стрельным тросом.

Эта предосторожность оказалась оправдана: под ногами чья-та злая рука выстроила настоящее минное поле.

И сердце, его скучное, рассудочное, хладное, суровое сердце стучало как часовой механизм - громко и кровожадно, и эта агрессивная радость почти напугала его самого - логично, учитывая накопленный заряд злобы, всеохватный, обширный: раздражение, напряженные часы, новое, так легко совершенное легкомысленное падение, теперь буквальное - в грязные воды этой чертовой дыры.

Инстинктивно он чувствовал, что готов совершить какую-то специфическую духовную трансформацию, начатую некоторое время назад, достигшую апогея и уже почти законченную, и от того было еще мерзостнее: ничего благого, одно только ожесточение - еще один шаг в темноту дальше, еще одна часть человеческого потеряна.

Отчаянно взглатывая самопроизвольно иссохшим горлом, он почти мечтал услышать хруст костей, течение слюны с обязательным условием беззащитности чертового гениального циркового отродья - снова терял контроль, ненавидя и себя мрачно и страстно - и теперь он будет разрешать и запрещать, причинять боль почти официально - прижимать, прогибать гибкое, сможет пустить яркую кровь, по венам в том числе; проверить влажный рот и горячее горло на сладостные звуки отчаяния и гнева, когда это глупое животное не получит больше возможности отвернуть лица.

Еще никогда он не был так близок к облику чудовища - отзывалась воинственная суть: чужак забрался на его территорию, плут - обманул, вор запустил руку в его карман, женщина - помечена другим, друг - предал.

Когда приборы, сбитые с толку приличных размеров пожаром - очевидно от того взрыва, что прозвучал ранее - обнаружили искомое, и он устремился напролом, понял, что улыбается отвратительно и жутко. Но он был счастлив - то самое состояние, которого он был достоин, та самая несправедливость, что отравила его так много лет назад, а теперь была щедро взращена ломкими белыми пальцами.

И больше ему не нужно было беспокоиться о заложниках: остался последний, подвисший в чертовых клоунских когтях.

Передвигаясь на всякий случай по теням - бессмысленно после такого громогласного приглашения - он достиг зала разливки.

На подходах он обезвредил еще один притаившийся у ног снаряд, установив личный рекорд по времени - и был все еще очень зол, подрагивая от разлившейся черноты ровно до того момента, как достиг границы - и только тогда окаменел, привычно реагируя на приближающуюся потерю контроля замедлением - жаль только, что в свое время эта особенность не проявилась: так мучительно было все еще чувствовать неловкими пальцами хрупкое горло, облеченное властью сиюминутной невиновности.

Захудалое, это помещение явно содержалось не для использования по прямому назначению - цветные стекла, призванные разбавить унылый серый заводской облик этой пристройки, стояли запыленными, захватанными временем и непогодой; тары пустовали, а в оцинкованных чанах поодаль гулко ходило эхо сквозняка.

Стоял отвратительный смрад горелой плоти и свежей крови.

Под покачивающейся старомодной лампой в цеху разливки стоял всхлипывающий Алый собственной персоной, склонившийся над конвейерной лентой, и первым впечатлением было, конечно, удивление - он был жив и относительно невредим: достойный результат для того, кто остается с Джеком Нэпьером один на один.

Его легкое тело, скрытое алыми плащом и спортивным балахоном, крупно дрожало.

Лицо, незакрытое балаклавой, белело в темноте, и Брюс увидел, что это совсем еще мальчик, не больше тринадцати лет. Оба глаза ему заливала кровь, рыжие волосы - тоже.

Его губы казались испачканными гримом, и Брюс, не переваривший еще психотерапевтические откровения Харлин, моментально решил, что категорически не желает знать, почему.

Слишком затемнена область, ничего толком не рассмотреть - только карие глаза искоса поблескивают, словно он встретил Крысиного Короля - но приборы он настраивать не спешил, опасаясь сопровождающих этого человека коварных ослепляющих вспышек.

Джокер, конечно, уже знал о его появлении - высился у угла, в котором застыл и его странный противник, отбрасывая длинную серую тень, что-то невнятно бормоча и лающе посмеиваясь, выглядя в целом как древнее умертвие - падший чемпион, отсвечивающий во тьму зеленью плоти и непокоренной жаждой смерти в горящем взоре.

Из криво приоткрытого, словно он получил травму челюсти, рта обильно стекала слюна.

Но тенью выглядел он сам, даже в этой по обыкновению яркой, но непривычной одежде: даже полнокровная краснота ткани среди унылой индустриальности обстановки - белой, бежевой и голубой - оставалась блеклой. Его длинное тело, облаченное в бордовую костюмную шерсть, как и чуждость красного неожиданного чужака казались только иллюзией, а вот кафель правдиво отразил их настоящую суть, кривую и тусклую.