Прежде он не подозревал в Джеке такого инфантильного, дурнопахнущего зла - дешево даже для его безнадежно уродливых шуток, не подозревая, каких степеней ребячества достигает его сумасшествие.

Глупые, злые, инфернальные, но детские игры.

И он побрел в обход, позволяя себе промедление, рискуя позабыть о времени - удар достиг цели, догадывался об этом причинивший ему вред человек, или нет.

Здесь хранились артефакты, они встречались ему время от времени по углам: отрубленная женская конечность, оказавшаяся деталью магазинного манекена - на желтоватом пластике у имитации подмышечной впадины стояло клеймо “Гап” - подсдувшийся резиновый мяч, весь в засохших брызгах крови; пожелтевшее от времени свадебное платье, скроенное по моде эдак пятидесятилетней давности, с облетевшими по подолу кружевами; нераспечатанная упаковка носовых платков, захватанная жирными пальцами; опустошенный, смятый стакан из ресторана быстрого питания искусственная, кладбищенская, пронзительно голубая гортензия из потертого пластика на излишне длинной проволочной ножке…

Брюс свирепо застонал, чувствуя как грудину косторубом проламывает ярость.

Это была выставка трофеев. Коллекция убийцы, которому не нужен кошелек.

На миг ему показалось, что все это сон, какое-то зазеркалье - он застыл, унимая порыв прислушаться: вдруг в трубах снова шумит вода, за окном - тисы, и это только мутный, скучный кошмар…

Это место, сотворенное из смерти, создал кто-то очень гнилой - опыт научил его не сечь голову Джека без дознания, но допрос, который он собирался произвести, настигнув его, обещал быть строжайшим.

Голова кружилась и стены обступали его - мертвецы окружили его, так это и было - пока он медленно вынимал из прорези на крышке полосатую соломинку, чтобы провести потом анализ слюны: тот, кто создал эти отвратительные инсталляции случайно или намеренно отлично попал по нему, попал, грохнул прямо в сердцевину - столько людей, столько жизней - вот они, эти вещи, кричат почище диктофонных записей…

Так хреново он давно себя не чувствовал.

Ему казалось, что он ступил в пространство сна - эта серая, тихая тьма, словно скроенная из нейлона, эти многозначительные знаки, тускло горящие на задворках сознания…

Представить себе, как он старательно копит все это, он не мог, как не пытался; Джек, который равнодушно живет в пыли, хотя любит комфорт, хотя бы в виде чистой ткани и горячей воды; чертов клоун, который меняет убежища, как перчатки, легкомысленно сжигает любые блага, что там деньги, он и себя рушит до основания…

Перчатки, впрочем, Джокер никогда не меняет. И всегда имеет распиханный по тайникам запас своих ужасных инструментов и глупого маскарадного тряпья.

Джек - не такой; он куда хуже, он сама ночь. Джек - не стал бы, он никогда не смотрит назад, и черт его знает, что лучше: хирург чьей-то смерти, придирчивый и трепетный, или гигант, давящий саму жизнь - принципиальное различие.

Джеку - не все равно, он неравнодушен, куда более даже, чем он сам - само общество его жертва, никаких деталей ему не надо, он их не узнает; он не заметит страдания, даже если столкнется с ним лицом к лицу…

Когда он обратился в подобное этому глупцу существо? Когда прекратил видеть разницу между практичным, пусть и непростительно ледяным, отношением к жизни и слепой вседозволенностью?

Чему он радуется? Какую власть приносит все это? Мертвым все равно, их не оскорбить.

Он думал, что знает его - это, разумеется, было не так. Но была одна хорошая новость в глубине этой безумной ночи: это все не имело ни малейшего значения.

На себя ему было наплевать, но это было так патетично - начать проход у могил и закончить его на кладбище. Никто не мог его теперь направить, и один из этих никто верно молчал, и Брюс прикрыл глаза, устало расслабляя плечи, потому что понимал всех этих ублюдков куда лучше, чем мог бы нормальный человек.

Он знал, что нужно спешить, но больше не мог, не сейчас - поэтому достал захваченный диктофон и поставил на воспроизведение - предсмертные крики снова ударили его, словно хлысты: две минуты чего угодно, чего бы они не стоили, эта, уже не существующая, жертва получит.

Чтобы не забыть.

========== Глава 81. ==========

Вопреки уверенности Бэтмена в скрытых в его одежде хитрых системах, снижающих урон от электричества, Джокер таких не имел, по крайней мере в бордовых тряпках, которые носил, подыгрывая маслянистым, жирным как чертов пирожный крем, настроениям Пингвина. Впрочем, в его привычном шутовском облачении был только резиновый отвод, без случая совершенно неиспытанный, но, скорее всего, малоэффективный.

Сиреневый георгин бесповоротно поник и болтался, вялый, обтирая собой бетонную стену, на которую деятельный клоун трагично опирался с частотой раз в секунду.

Еще пару лет назад представить, что ему снова понадобится защита от игл, глушаков и больничных проповедей было невозможно - он твердо стоял на ногах, он научился скрывать себя так, что сам в себя, ненастоящего, верил.

Иногда ему даже мерещился шанс даже дожить до старости - тревожная, гадкая перспектива.

Но как можно позволить себе умереть в лазарете, когда в этой реальности еще существуют рыцари?

- Сука. А ты тяжелый. Так… сразу… и не скажешь, - в очередной раз прорычал Алый, захлебываясь тяжелым дыханием: тащить такого высокого человека он был неспособен, а уютное гнездо, которое он свил для него, похоже, было слишком далеко для убитого двумя зарядами Тазера. - Двигай, я знаю, что ты притворяешься.

Джокер улыбнулся шире - долгожданный противник неожиданно оказался удивительно забавным в своей слабости, а его ежедневник был удачно свободен и для таких спокойных игр - и еще больше обмяк, уже готовый завладеть оружием.

Но куда торопиться? Дождаться Брюса и вдоволь нарезвиться с ним - может, наконец в мясо, сразиться до конца, до самого окончательного, лучезарного, блистающего финиша…

- Иди, Джозеф, у меня для тебя кое-что есть. Готов поспорить, тебе этого не хватало, - увещевал его захватчик, бессильный против углов и шпал нагромождений клоунских костей.

- Я привык обходиться малым, - добродетельно вздохнул неподъемный Джокер, скромно опуская ресницы, решив до поры отработать по полной как самая идеальная жертва. - Пожалуй, я готов потерять сознание: все эти твои грубости, вселяющие ужас, угнетающе действуют на мою ранимую натуру…

- Так, да? - обиделся Алый, шумно сопя от натуги у его локтя. - Хорошо. Я тебе кое-что скажу. Кое-кто считает, что это сделает тебя посговорчивей. Не думаю, но проверим.

- Чт..о же такое ты можешь мне сказать, малышка? - прохрипел Джокер, морщась: шокер для бывшего клиентом Аркхема - слишком сентиментальное оружие.

- А я думал, поговорим о твоей самоотверженности при спасении утопающих, мм? - неосторожно отвлекся Алый, но быстро исправился: без пут Джокер слишком опасен в любом положении, а пресловутые медикаменты убили бы все удовольствие. - Та пукалка не пробила бы кевлар, ты знаешь? Осознаешь, что разменял себя на него, да еще и зря?

Заинтересованный его общительностью и пантомимами Джокер саркастично улыбнулся, и ничего не ответил.

- Конечно, ты знаешь об этом, Джозеф. Такой, как ты - как может не знать? - продолжил прежде долгожданный враг, нарочито бдительно вглядываясь вперед, в темноту, хотя любому на его месте стоило скорее ожидать погони, чем предвкушать грядущее. - Думал, тот очкастый глист хранит полуавтомат в брюках?

- Я всегда работаю чисто, - с достоинством ответил Джокер, в действительности и правда при принятии решения вальнуть Крейна учитывающий его возможность сделать в Брюсе пару сквозных отверстий. - Если бы ты знала, что иной раз хранится у мужиков в брюках, даже у таких плохоньких, как Джонатан, ты бы не спрашивала таких глупостей. Отключи модификатор, я тебя еле понимаю.

Оскорбление Алого почему-то только позабавило.

- Ну уж нет, не отключу! Не хочу, чтобы ты узнал меня раньше времени, - усмехнулся он, наваливаясь тощим, костистым согрудием на клоунское плечо. - Короче, чувак. Не зли меня. Иди по-хорошему.