– Говори, Прохор, как есть, ничего не утаивай!

– Матушка государыня, Иван, сын твой, совсем не блаженный. Позабыл он тогда очень многое, но хочет вновь узнать. Изменился он, охочим до всяких всякостей стал. Как будто повзрослел вдруг и сам напугался этого, а сейчас хочет найти, зачем оно ему нужно.

– Ты чего несешь, ему же всего шесть годков исполнилось. С чего ему взрослеть?

– Не гневайся, матушка. Говорю я как чувствую. Не все и объяснить-то могу. Он же весь Кремль облазил, несмотря на все мои запреты. И раньше-то интересовался многим, но не так упорно. А сколько раз уже ездил на строительство стены. Бедный Петрок уже как завидит великокняжеские сани, прятаться стал. Сын ваш как пристанет, что да как, зачем дубовые столбы в ров вбивают, а почто камня так много насыпают. С кирпичом так вообще замордовал.

– Прямо-таки замордовал? – с гордостью в голосе спросила Глинская.

– Истинно так! И почто такие размеры у него, а не другие, и как его делать, и почему он красный. Потом же заявил, что, мол, построит завод кирпичный лучшее этого мастера заморского. Да какой он заморский, какое колено уже у нас живет!

– Прямо так и заявил?

– Да чтоб мне провалиться на месте! Я и икону целовать на том буду. Да вы, матушка, Фрязина самого расспросите. Ему бы каких розмыслов в помощь. Мы же не все ему и объяснить-то можем. Сошлешься на божий промысел, а он только гневаться начинает. А однажды так и вообще заявил: «Бог нам дал разум для того, чтобы мы могли постичь его замыслы, а не для удивления их непостижимостью».

– Что?! Так и сказал?

– Слукавил, матушка, простите, не со зла. Говорил он много больше, это я подсократил малость. Путался и сбивался много. Не хватает ему еще слов, чтобы сказать все, что хочет, оттого, наверно, и тяга к книгам великая. Замучил уже, требуя научить читать.

– Ну что, Иван, сможем бояр в узде удержать, ежели я сына своего в Коломенское отправлю, как он просит?

– Заговор начнут плести. Как бы чего не придумали. Хотя явно выступать не станут. Может, лучше его в Александрову слободу? – ответил ей Овчина Телепнев-Оболенский.

– Нет, туда не стоит! Там все будут напоминать ему об отце.

Так что тогда я действительно был в своем праве, приказав «без мест». Только одно но: не воспринимали мои приказы серьезно. Решительные действия моей матери в буквальном смысле заставили окружающих прислушиваться ко мне.

Вот так и стали играть вместе:

– Прошка, пинай давай! Да не Семена, а по мячу.

Учиться вместе:

– Вот ответь мне, отрок Лука, сколько золотников в одном пуде? Чего уставился на меня, как на икону Божьей Матери?

Ну и проказничать…

– Натягивай.

– … … … окаянные, веревку натянули.

– Ходу, быстрей, быстрей!

Не сразу, конечно, стали. Поначалу учителя и наставники пытались во все вмешиваться.

– Это что еще за непотребство?! Чего это вы там пинать взялись, а?!

Однако мое положение имело и свои плюсы.

– Это не непотребство, а игра такая. И пинаем мы не что, а мяч, штука такая, специально для того и сделанная, чтобы его пинать.

Тем более, мать стала поддерживать весьма активно.

– Ты, Михайло, организуешь очередь службы охранной стражи подле великого князя в Коломенском. Смотри там, чтобы заговор против него никто не удумал, да укорачивай самых дерзких. Будешь теперь ты воеводой при нем.

– Все исполню, государыня-матушка! – ответил ей теперь уже воевода Венюков.

Жизнь, царившая в Московском государстве, была ей все-таки чужда. В Литовском государстве было гораздо свободнее. Возможно, она хотела воспитать меня другим, не таким зацикленным на традициях.

Во всяком случае, образование мне давали по тем временам самое лучшее. Понанимали всяких иностранных учителей. Где столько проходимцев только нашли! Нет, знали они свою службу туго, но работа их явно тяготила, а потому особо не напрягались. Поэтому постоянные мои вопросы – а почто это так или то не эдак – воспринимали как провокацию и призыв к бунту.

– Прохор, вот ты хотя бы на великого князя повлияй.

– На то он и великий князь, чтобы повлиять на него нельзя было! Чего приключилось-то?

– На уроке вцепился в меня как клещ и не отпускал, а ведь еще и других учить надо.

– Тебя нанимали, чтобы ты про дальние страны рассказывал. В первую очередь Ивану, а остальным как получится. Так это и хорошо, что интересуется.

– Но не весь день же кряду! Без обеда ведь оставил, да и ужин холодным есть пришлось. Насилу уговорили прерваться, и то не я, а другие ученики.

– Ты не ропщи, а то не посмотрим, что литвин, сразу вспомним, что русский!

Попробовал что-нибудь из игр в мяч. Мяч получился не очень, да и не совсем круглый. Пинался плохо. Придумали всей толпой, что-то вроде регби. Правил я не знал, но у нас энтузиазма было море. Больше походило на упорядоченную драку, но нам было плевать.

– Вперед, ворота будут наши.

– Ура!!!

– Держите их!

– Ах ты, гад! Получай!

– Наших бьют!

– Да брось ты мяч! Ааа…

Не плевать было наставникам. После того как мне в игре подбили глаз и разодрали ухо, они призвали в судьи Елену Глинскую. Мамке моей наябедничали, гады. Она не стала заставлять себя ждать: явилась очень быстро. Даже я спугнулся. Для нее я просто сын. Всыпет и спрашивать не станет. Но больше беспокоился, как бы моим товарищам не досталось. С них могли спросить, по полной.

– Ма-ма-а-а!!! – с этим криком я повис у нее на шее.

Больше ничего в голову вот так сразу не пришло. Ну, не учился я в театральном и системы Станиславского, да и никакой другой не знал. Поначалу она, конечно, меня прижала, но быстро справилась с порывом. Потом же, отодвинув немного, нахмурившись, уставилась на мой фингал.

Под этим взглядом я сам стал его ощупывать.

– Ой! – невольно вырвалось у меня.

От прикосновений было больно. При виде всего этого на ее лице стал проявляться гнев.

– Мам, не гневайся, это так, случайно вышло! Правда-правда.

– Случайно или нет, это я у твоего воеводы узнаю.

И со значением так посмотрела на Венюкова. Видно было, как ему неуютно стало под этим взглядом.

– А теперь займемся вами, – все с той же угрозой в голосе она обратилась к моим нянькам, которые уже нарисовались во дворе. – Во что это великий князь одет? Вы что же, считаете, что он в этих тряпках ходить должен!

И не тряпки это вовсе были, таких вещей на детях вокруг не было. Одни материалы, из которых все пошили для меня, чего стоили! Ну невозможно было нормально ходить, а уж тем более играться в том, что должен был носить великий князь!

– Мам, это я приказал. Но одежка пошита из самой лучшей ткани, какую сыскать смогли.

В ответ она только посмотрела на меня, но так, что мороз по коже побежал. Так что я решил не развивать тему дальше, во избежание, как говорится. Но теперь ее внимание вновь переключилось на меня. То, что моя матушка была не в духе, было видно по старавшейся рассеяться свите. На глаза ей попадаться не рвались.

«Вот дурак! Ну зачем полез под пулеметы!» – пронеслось у меня в голове, но изменить уже ничего было нельзя.

– Разве так должно вести себя великому князю? – начала наставлять она.

Это мы уже проходили. Так что я быстренько принял горделивую осанку да сделал морду лица тяпкой. Эти мои преобразования не прошли для Глинской незаметными. Наставления прекратились. Дальше, как и положено, все пошли уже за мной, со всеми протокольными действиями. Эх! Но все равно заметил мелькнувший ее кулак.

Как сказали бы у нас, оргвыводы сделали немедленно. Слава богу, никого на кол не посадили и даже голову не отрубили. Вот наставников добавилось, чтобы нам, значит, баловством заниматься было некогда.

Появилась пара престарелых воевод, рассказывавших нам о битвах, в которых они приняли участие. Периодически они сменялись, а взамен прибывали другие, из другого края, с новыми историями. Сколько же, оказывается, мы воевали! Почитай, непрерывно. Ежели не здесь, так в другом месте обязательно. Несмотря на перемирие с Литвой, столкновения не прекращаются ни на минуту, только затихают периодически.