Причем сделали без меня, эту механику тут знали. Серьезный же токарник требует соответствующего подхода. Нет, если делать в единственном экземпляре, то можно и так. На самом деле это все отговорки, почему сделал строгальный. Все возможно при правильном подходе. Это ежели кого удивить там, похвастать. Самая дорогая и трудозатратная часть в любом станке – это станина. А уж сколько времени требуется на ее обработку… Срок ее изготовления измеряется годами. Именно поэтому уникальные станки заказывают задолго вперед. У меня все станки будут такими, правда, стали еще нет. Так что первые делать придется из бронзы. Ничего странного, и металл мягче, и вообще в наличии. По-хорошему, после отливки станину нужно вытащить на улицу на год-полтора. Как ни отпускай металл, но напряжения никуда не пропадают. Вот, чтобы уже при эксплуатации станка его не скрутило в спираль, станину и бросают стареть.

Только по-хорошему я все равно не смогу. Дело в точности знаний. Последний человек, который знал все, умер в Элладе. Учиться надо это делать, да и не мне, а розмыслам. Хорошо, если при моей жизни смогут. У строгального станка кинематика простейшая: по сути, кривошипно-шатунный механизм. Весь секрет в механизме отскока, чтобы резец, совершая обратный ход, не бился о деталь. Но история началась не с этого.

– Так, стекла мне надобно пудов тридцать аль сорок, – обратился я к Никодиму Прохорову, тому самому розмыслу, который моим стекольным заводиком заведовал.

– Не губи! Не виновен я! Наветы это все! Истинный крест! – как-то сдавленно пропищал он, бухнувшись на колени и начав биться головой об пол при каждом поклоне.

Он и так-то был невысокого роста, а сейчас пытался буквально вжаться в пол, кланяясь и осеняя себя крестным знамением. Залысина на его русой голове покрылась потом. В чем дело-то? Чего его напугало-то? Неужто проворовался и никакого завода и нет?

– А ну говори – разворовал казенные деньги?

– Не… не… нет! – заикаясь, выдавил он из себя.

Тогда в чем дело-то? Прохор уже подскочил и кого-то зовет из-за двери.

– Завод стекольный есть?

– Д… д… – так и не смог он произнести заветного слова и только утвердительно закивал, часто-часто.

– Тогда почему ты не можешь привезти каких-то тридцать пудов стекла по моему требованию? Говори давай, а то ката сейчас пригласим, вмиг разговоришься.

– Н… н… нету столько, – выдохнул он, кое-как справившись с собой, все время оглядываясь на дверь.

Прохор, видимо, понял, в чем дело, и вернулся к нам. Интересно. Полтонны стекла много? Что там за завод такой, что ему столько сложно сделать?

– Точно есть завод? Не хуже, чем у других?

На это Никодим ничего не ответил, а только согласительно бухнулся об пол. А лоб-то у него крепкий, ишь, как доска загудела.

– Слушай, Прохор, может, ты понимаешь?

– Государь, не гневайтесь, вы обскажите, для чего стекло надобно, все найдется. Да иди ты отсюда! – проговорил он, выталкивая розмысла.

Плоскости. Вот для чего мне это стекло! Вернее, для того, чтобы сделать эталоны. Хотел-то по-быстрому. Видать, и это не получится. Именно из необходимости их получить и влез в его производство. Ожидать сверхприбылей не приходилось. Все упиралось в соду. Нет в России природных источников. Вся она из-за рубежа.

В мое время ее делали, пропуская нагретый углекислый газ через соляно-аммиачный раствор. Ладно соль, а где этот аммиак взять здесь? Есть способ проще: получать соду из мирабилита. Природные источники и почти неограниченные здесь есть, но для Московии они пока недоступны. Ближайший – это Каспийское море, но за него воевать и воевать, не одно десятилетие. А ведь сода – это наше все, это и мыло, и краски, да много еще чего.

Пока же в стекло идет поташ, как я узнал. Но сода, по-местному «зода», говорят, лучше, однако кому она только не нужна! В общем, чтобы пробы какие начать делать, нужны бешеные деньги. И даже такое стекло не отличается дешевизной. За бусы стеклянные, видите ли, колонисты покупали у туземцев земли. Это там, в будущем, они бросовый товар, а здесь только самоцветы и злата разные дороже. Кто будет барахло с собой таскать! На обмен за тридевять земель брали самое компактное и дорогое.

– Нужны мне пластины стеклянные, размеров разных, с ручками. Понимаешь, Прохор… Задумал я сделать станков разных, для точенья, строганья, по металлам.

– Так прикажи, и мастеров найдем, и сделаем чего надобно. И стекла сколько потребно будет.

– Ну, может, и не столько, но понадобится. Станки-то особливые делать будем. Такие, что ни у кого таких покамест нет. Пластины эти непростые. Сильно ровными да гладкими должны быть.

– Все сделаем.

– Тьфу! И как ты сделаешь? Для этого приспособление особливое надо. Ванну железную. В ней растопить олово надо так, будто это вода такая. Стекло растопленное выливается на расплав и держится там при такой температуре, чтобы не застыло. И держится она так долго, пока все ровнехонько не растечется по ванне. Опосля в нее воткнуть надо ручки из бронзы и опять оставить, чтобы стекло, значится, выровнялось. Запомнил?

– Слово в слово.

– Чуть не забыл. Ручки те подвешивать на проволоку надо, чтоб не утопли и встали ровно, а не перекособочились. Промеж стеклом и оловом ровность такая будет, что и не описать вовсе. И вот чтобы ее сохранить, остудить все это надо будет, да не просто так. Чтоб стекло застыло, а олово-то жидким осталось. Вот тогда пластину полученную вынуть надо. Ежели ручек за раз много натыкано было, то порезать ее на разные пластины раскаленным железом.

– А как узнать, все ли ладно с ними?

– Хороши ли они получились, выведать просто. Глянуть надо сбоку на них, чтоб свет падал, да так, чтобы вспыхнул он, как в зеркале. Только не на солнце так делать или свечу там, а просто свет из любого проема, хоть из дверей. Ежели вся пластина ровно вспыхнет, значит, хороша, а ежели точки какие темные будут при этом, то нет. Да лучше сюда привезите, сам посмотрю.

Эталон – штука сложная в производстве и портится быстро, но другого способа его получить я не знаю. Может, и есть, но мне-то неведом. Без него никак. Самые лучшие плоскости и в будущем делают старинным способом. Берется шабер, молоток и эталон плоскости. Много труда человека, и с помощью шабрения получается измерительный стол. Что такое шабер? Зубило знаете? Ну, вот оно и есть, только зуб не один, и он не рубит, а как бы царапает. Станина так и обрабатывается, для прецизионных станков. Все просто и очень трудоемко.

– А ежели пластины разного цвета будут?

– Все равно, хоть в полоску.

Прохор ускакал куда-то, а я остался один и вновь предался раздумьям. Не давал мне покоя поташ. Его же сейчас гонят за бугор новгородцы, а это, знаете ли, стратегическое сырье. Предстоит монополизировать внешнюю торговлю этого ресурса в руках государства. А все из-за пороха.

Кстати, с порохом сейчас нелады. В основе кальциевая селитра. Отсюда и малая мощность и отсыревание. Потому-то порох сейчас мякотью и его постоянно подсушивать надо, из-за чего и стрелковое оружие не в ходу. Для пушки подсушить не проблема, а стрелкам как быть? Но при всем при этом мощности производства на Руси пороха ограничивались нашей погодой. С килограмма земли с бурта у нас выходит лишь 2 грамма кальциевой селитры. Защищать бурты от влаги почти не имеет смысла. Растворяется такая селитра только в теплой воде. Где вы видели дождь с температурой в 40 градусов и выше? Больше сможем производить, лишь захватив южные регионы. Там выход продукта значительнее. Максимум, что мы можем произвести пороха в год сейчас, это 300 тонн. На большую войну не хватит.

Конечно, в ямчужные бурты вместо извести можно добавлять древесную золу, и тогда получаться будет сразу калийная селитра, но вот она будет тут же вымываться. Останемся совсем без пороха. У нас не Индия, где из шести килограмм земли получают целый килограмм селитры и всего за два года. На Руси земля в буртах зреет пять лет, и ускорять процесс сложновато, зима, знаете ли, у нас бывает. Потому и надеялся на поташ. Благо его уже делали в промышленных масштабах, а посему я просто приказал переделывать кальциевую селитру в калиевую. В смысле указ написали, чтобы ямчуг переваривали с ним.