Диван, на котором она расположилась, был недавно перетянут вельветом серовато-зеленого цвета, несколько напоминавшим цвет лишайника. Он был приятно мягок на ощупь, она провела руками вдоль тела и погрузила пальцы в ворс. Как это ужасно, что у бедной миссис Каннинг лицо, наверное, имело такой же цвет. Больше она ни о чем подумать не успела, - она уснула.

Она спала. Ей снилось, что она проснулась и обнаружила себя в том самом месте, где уснула, в той же самой обстановке. Пламя вновь разгорелось, и его отблески, танцевавшие на стенах, освещали портрет красавчика Дика, висевшего над камином. Во сне она ясно помнила, что делала днем, почему она осталась лежать здесь, вместо того чтобы веселиться с прочими фигуристами. Она вспомнила также (все еще во сне), что собиралась написать одно-два письма до чая, и решилась встать и отправиться к себе в комнату. Привстав, она бросила взгляд на свои руки, протянувшиеся вдоль ее тела на сером бархатном диване.

Но она не смогла различить, где заканчиваются ее руки, а где начинается серый бархат: ее пальцы, казалось, совершенно растворились в обивке. Она достаточно четко видела запястья, и голубые вены на них, и суставы пальцев. Все еще во сне, она вспомнила, что последней ее мыслью, перед тем как заснуть, было воспоминание о растительности серого цвета, напоминающей лишайник, на лице, глазах и горле миссис Каннинг. И едва она подумала об этом, ужас охватил ее, начался кошмар: она знала, что превращается сама в этот лишайник, но было не в состоянии пошевелиться. Серая растительность будет распространяться вверх по рукам, затем по ногам, а когда вернутся катающиеся на коньках, они не найдут здесь ничего, кроме огромного лишайника, покрывающего диван и подушки, и это будет она. Ужасно, ужасно! - она сделала над собой усилие, скинула с себя чары дурного сна и - проснулась.

Минуту или две она лежала, пытаясь прийти в себя и окончательно проснуться. Она снова чувствовала пальцами приятное прикосновение бархата, извлекла их и снова погрузила, прислушиваясь к себе, что она вовсе не покрывается серым лишайником, как это ей снилось. Но она все еще находилась в полусне, несмотря на все попытки пробуждения, ей очень хотелось спать, и она продолжала лежать, до тех пор, пока, взглянув вниз, обнаружила, что едва может различить свои руки. Уже почти совсем стемнело.

В этот момент из почти угасшего камина вырвался яркий язык пламени и осветил комнату. Красавчик Дик взирал на нее с портрета злым взглядом, руки ее снова стали видны. И тогда ужас, более сильный, чем во сне, охватил ее.

Дневной свет угасал, она осознала, что находится одна в темной страшной галерее.

Ее состояние напоминало кошмар, ибо она не в силах была пошевелиться от ужаса. Даже хуже, чем кошмар, поскольку она ясно сознавала, что не спит. И тогда вполне отчетливое осознание этого состояния озарило ее, она поняла, со всей ясностью, что ее ожидает явление близнецов-призраков.

Она почувствовала, как пот выступил у нее на лице, в горле пересохло, а язык словно рашпилем проходится по внутренней поверхности зубов. Силы покинули ее конечности, оставив их мертвыми и неподвижными, и она широко раскрытыми глазами взирала в темноту. Языки пламени вновь улеглись, в галерее стало совсем мрачно.

Затем на стене, напротив нее, проступили очертания окон, горевшие слабым темно-малиновым светом.

На мгновение ей пришла мысль о том, что это предвестник появления ужасного видения, но надежда вновь воцарилась в ее сердце, когда она вспомнила, что, прежде чем заснуть, она смотрела на небо и видела его затянутым сплошными облаками; она догадалась, что свет этот ни что иное как последние прорвавшиеся сквозь тучи лучи заходящего солнца. Эта догадка словно бы придала ей недостающие силы, и она спрыгнула с дивана. Выглянув в окно, она увидела слабый отсвет на далеком горизонте. Но прежде, чем она успела сделать хотя бы шаг, этот отсвет безвозвратно угас. Крошечные отблески теперь давал камин, но их хватало только на то, чтобы освещать прилегающие к нему плитки пола; в окно снегом стучалась вьюга. Не было ни других звуков, ни другого света, кроме этих.

Но тот прилив надежды, давший ей силы двигаться, не оставил ее, и она продолжила свой путь по галерее. И вскоре обнаружила, что заблудилась. Наткнулась на кресло, едва не упала, налетела на другое. Затем путь ей преградил стол, она сделала несколько шагов в сторону и обнаружила себя рядом с диваном.

Она еще раз огляделась, и увидела тусклые блики огня в стороне противоположной той, в которой ожидала увидеть. Блуждая едва ли не на ощупь, она, должно быть, вернулась обратно. Но куда же ей идти? Казалось, ее повсюду окружала мебель. И все это время ее неотступно преследовала мысль о двух страшных призраках, которые вот-вот должны были явиться ей.

Она принялась читать молитву. "Просвети тьму мою, о Господи", повторяла она про себя. Но никак не могла вспомнить продолжения, и это мучило ее. Дальше шло что-то об опасностях, подстерегающих в ночи. Все это время она продолжала двигаться на ощупь. Огоньки пламени, которые прежде были слева от нее, вновь оказались справа, и она вновь была вынуждена развернуться. "Просвети тьму мою", прошептала она, затем громко повторила: "Просвети тьму мою".

Она натолкнулась на какую-то перегородку, но никак не могла вспомнить, где может находиться что-либо подобное.

Она торопливо ощупала препятствие - на ощупь оно было мягким и бархатистым. Был ли это диван, на котором она спала? Если да, то на нем что-то находилось. С головой, руками и ногами - похожее на человека, целиком покрытого лишайником. Она потеряла голову от ужаса. Все что она могла - это только молиться; она заблудилась, заблудилась в ужасном месте, куда никто не придет в темное время суток, никто - кроме плачущих близнецов. Голос ее перешел от шепота к нормальной речи, а от нормальной речи - в крик. Она кричала обрывки молитвы, вперемешку с проклятиями и все блуждала между столами и стульями, этими обыденными вещами, ставшими такой страшной ловушкой для нее.

В этот момент последовал внезапный и ужасный ответ на ее отчаянные мольбы. Горючий газ, скопившийся в торфяных брикетах, выплеснулся на тлеющие угли, вспыхнул и озарил помещение. Она увидела злые глаза красавчика Дика, и маленькие призрачные снежинки, густо падавшие за окном. И еще она увидела, что находится как раз напротив той двери, из которой появлялись близнецы. Пламя угасло, все опять погрузилось в темноту. Но сейчас она, по крайней мере, знала, где находится. Центральная часть галереи не была заставлена мебелью, она могла быстро добраться до двери на лестничную площадку и оказаться в безопасности. Она могла различить отблески, бросаемые дверной ручкой, светившиеся во мраке подобно звездочке. Она пойдет прямо на них; ей достаточно всего лишь нескольких секунд, чтобы до них добраться.

Она глубоко вздохнула, отчасти с облегчением, пытаясь унять бешено колотящееся сердце.

Но дыхание ее восстановилось не полностью, когда она вновь была поражена ужасом и застыла в оцепенении.

Раздался легкий шорох, донесшийся от двери, напротив которой она стояла, и через которую обыкновенно появлялись близнецы. Было достаточно светло, чтобы она могла заметить, что дверь открылась. В проеме, держась за руки, стояли две маленькие белые фигурки. Они медленно, словно подволакивая ноги, двинулись по направлению к ней. Она не видела их лиц и очертаний, просто две двигавшиеся в ее сторону белые фигурки. Она знала, что это ужасный призрак, предвестник страшной неотвратимой гибели даже тем, кто не был повинен в их смерти. Мысли беспорядочно сменяли одна другую: что ей делать? Конечно, она не позволит себе смеяться над ними и не попытается причинить им вред, ведь они были детьми, когда жестокий злодей лишил их жизни ужасным способом. И конечно же, души этих детей не могут остаться равнодушными к мольбам той, которая была с ними одной крови, и которая неповинна и не заслуживает того наказания, предвестником которого они являются. Если она попросит их, то, может быть, они смилуются над ней, и проклятие, тяготеющее над семьей из-за кровавого предка, минует ее, и они позволят ей удалиться отсюда, не вынеся ей смертного приговора или чего-то еще более страшного, нежели смерть.