Прям размером со слона.
Солнце, лето, Лорелея -
Мне аукнет Мандельштам.
Позовите брадобрея
Бороды рубить купцам.
Петр, Петр, рая ль нету?
Что ты? Не провыбирай.
На Антарес ходу нету,
На Антаресе был рай.
Ваш Ленин кудряв был и златоволос,
А раньше кудряв был Младенец Христос.
А вы говорите, что Сталин был с вами?
Пусть Марксово пышет красное знамя
На улице; пусть губы бледнеют, трясутся.
С молитвой? Не надо Христа Иисуса?
Смотри, перетопят нас всех как котят.
И знамя трепещет, и очи глядят.
Смотри в эти черные страшные очи -
В них правда, и люди как гуси гогочут.
Пусть марксово реет красное знамя.
Те, кто с ними - все, кто не с нами.
Идите на улицы, пусть революцией
Отнимутся деньги у буржуа.
И шлюхи пусть выйдут, устав от поллюций,
И снова воскликнем: "Ура!" Не ура.
Не дура ль я? Снова с молитвой Младенцу
Иду и Жене я Святой помолюсь.
Венками повиты кровавые ленты,
Вставай, большегрудая римская Русь.
Мне сорок девять лет, и я живу одна.
И в этой жизни я уже дошла до дна.
Когда придет конец, то, хоть и не в раю,
На Страшном я суде пред Богом воспою.
Запой-ка, ангел, песнь, песнь нову пой, гусляр.
И Божии уста откроет Вечный Царь
И скажет: Что тебе, душа, на суд влекома?
Ты мне, поэт, скажи - со счастьем ты знакома?
Нет денег у меня купить себе пальто,
И зиму проводить - черт знает, не на что,
И скажет Судия: "Душа, на суд влекома,
Ты мне, поэт, скажи: со счастием знакома
Была ль твоя душа? Покой и воли нет,
Иди, Пантелеймон пролил свой чудный свет,
Я исцелил тебя, а родину твою
Спасу, и будешь жить, как ангел, ты в раю".
Твой мир стихов горбат, натружена спина,
Когда умрешь, поэт, тебе ли не до сна?
И я живу одна, и ангел надо мной,
И снова я стою под желтою луной.
Как желтая луна, стихи мои звучат.
Как бубен с бубенцом, стихи мои кричат
О том, что рая нет и жизнь - не вечный пир.
Приди же, ангел мой, и свергни мой кумир.
Кумирня? И елей? И свечи ввечеру,
Когда я не умру? Когда, скажи, умру?
И мир - кумир, и долг. Идет бессменный полк,
И долог путь в ночи, и долог путь, как долг.
Из Фета. Гроза.
Громокипящею струей ревет гроза, и все застыло
Перед грозой, и нет могилы,
Раз видно Гебу предо мной.
И рвутся ветром дерева, и ночь, и пыль взметает ветер,
И, кроме ветра, нет на свете
Уж ничего во мгле ночной.
Громокипящею струей на майский холод льет погода,
И лета ждать уже три года,
И слышен шум и плеск речной.
Когда крушение гроза мне предвещает этой жизни,
То я замолвлю об отчизне
В молитве слово пред Тобой.
***
Это - музы лопотанье,
Это - ветра трепетанье,
Это - "мучаясь в хвощах"...
Это - Рыба-Кит, и диво
От больных пернатых лива.
Это - песнь об овощах.
Мне явился мой художник.
И поставил он треножник.
Это - жертва. Заберите
Жертву. Исаак, возможно, ждет.
И, за Бродского толкаясь,
В Слово Божье упираясь,
Книжный червь тоску грызет.
Книги. Вот моя усталость.
Сколько книг читать осталось -
Даже не пересказать.
Двину пальцем, вижу горы.
И идут опять Егоры,
Вижу мертвеца опять.
От-любезный старикашка,
Звали Ольгой, вышла - Машкой.
Это - слово, имя, пять.
Пальцев пять, как чувств на свете.
Есть шестое чувство, дети.
Это - карканье стиха.
Вещий вран стихи приносит,
Илие он мясо носит
И, не ведая греха,
Илия-пророк грозится.
Вдруг - гроза к чему помстится?
Это - слово, имя, пять.
Вру, однако, промолчать
Не смогу об этом деле.
Вот и вороны запели.
Рифма будет - слово "мать",
Но не матерно опять.
Как однажды мне приснилось
- про присловье выйдет сказ -
Что однажды поженились
Марья, Степа, и зараз
Вышли детки. Хоть не много,
Двое вышли у нее.
И, оставив сказки Богу,
Не подклонимся змее.
Льстивой бабой Машка стала,
Пьяным - муж ее Степан.
И детей рожать устала
Эта дура, и в капкан
Водки, ласки и мужчины.
Чин по чину у нее.
Волоса, прически, шины
У машины, и белье
Итальянское, и неслух
Сын курил и выпивал.
Дочь - сначала для невесты
Платье шить, потом провал.
Брак? Нельзя ли постараться
И складнее написать?
Что, поэты - тунеядцы?
Да, конечно, рифма "мать".
Гость
Как собака ест усталую кость по утрам,
И когда ко мне не приходит гость,
То я жду его. И вчера
(в новый день) рукам от боли покоя нет,
Что рассыпаны на столе.
Эти ссоры, покой и навечный свет,
Я умру, и мир на золе
- Зеленый, черный, краткий, как этот прах...
Что останется от меня?
Вот и рай, Достоевский, паук в углах.
Мне не надо в раю ни дня.
Как собака ест усталую кость,
так и я живу. Ввечеру
Нет меня или есть? И приходит гость.
Я не знаю, когда умру.
Этот гость приходит всегда невпопад.
У него молоток и нож.
Он бросает взгляд, я бросаю взгляд
На него, и закат - как вино.
Рассекает землю; приходит ночь,
А луна так сегодня низка,
Что усталый пес говорит мне: "Дочь,
Закопай отца-старика".
И уходит гость, и опять канва,
Только пес у меня и кот,
Кошка старая тоже есть, слова,
Гамлет, "Гамлет" и старый год.
Гусли
Играй, играй, затейница!
А на часах - безделица,
А врачеве все молятся,
А гусельки горят,
Свечой горят сгоревшею,
Мы - люди уцелевшие,
Мои врачи все молятся
И, как один, твердят:
Вот, часа в три
На часы посмотри.
Ложись-ка, ты, милочка, спать.
Послушай меня,
Ведь не будет ни дня,
Когда ты придешь умирать.
А гусельки с псалтырькою,
А бубны-то - все с книжечкой,
Певец-то все - с кинжальчиком,
Танцует и поет.
С кинжальчиком кандальник мой,
А гусельки - с псалтирькою,
А бубен все позвякивал...
Вперед, вперед, вперед.
Вот, часа в три
На часы посмотри.
Ложись-ка, ты, милочка, спать.
Послушай меня,
Ведь не будет ни дня,
Когда ты придешь умирать.
Как выйду-то я рано в лес,
На море посмотрю потом,
А после уж - на исповедь.
Часами петухи.
Кукушка нагадала мне
Двенадцать лет отселе жить.
Не много ли, не мало ли?
Доселе петь стихи.
Вот, часа в три
На часы посмотри.
Ложись-ка, ты, милочка, спать.
Послушай меня,
Ведь не будет ни дня,