— И не говори! Уж как меня мать порола, уж как порола, — длинный нос радостно зачмокал из-под шали. Воспоминания о порке, похоже, были ей приятны.

— А меня-то, — оживились большие калоши. — Ремня не жалели!

Старушки замолчали, впали в меланхолию, вспоминая об ушедших безвозвратно годах. Пусть порка, но ведь они были молоды — вот главное.

— Все, мне надоело, — капризно заявила Белка. — Ты, Алекс, говорил, что мы займемся чем-то интересным, а мы шляемся по улицам, как дураки.

— Ничего такого я не говорил, — пожал плечами Алекс. — Ты сама хотела познакомиться с Соней.

— Раньше тебе не скучно было гулять с нами, — пробурчал Вилли.

— А теперь скучно.

От раздражения Белка перестала сипеть. Соня похолодела: она вспомнила, где слышала этот голос, и вновь невероятная лесная луна в ошметках туч загородила ей глаза. «Догони ее!» — кричал этот голос, голос Белки, сестры Алекса, подгоняя разъяренного оборотня.

— Что с тобой, Соня? Почему ты дрожишь?

— Все хорошо, Алекс, — заикаясь, проговорила девочка, глядя на Белку. Та похоже поняла, что оплошала, и в ее глазах появилось выражение досады. Соне стоило немалых усилий, чтобы не подать вида, что она узнала лесную злодейку.

Девочка лихорадочно пыталась найти выход из тупика: «Если Белка — подружка оборотня, то, наверное, она и сама — оборотень. Да! Не стала же она нюхать снадобье. Ну, а кто тогда зубастый?.. Алекс! Конечно, Алекс». Неожиданная догадка сразила ее. Соня даже покачнулась, едва устояв на ногах. И тут же с негодованием отвергла эту мысль: «Чепуха! Тот был здоровенный, не то, что Алекс. И голос у него был грубый». Но, несмотря на оправдание Тимпова, неприятный осадок остался в душе девочки. Соня уже знала, как Мисош может преображать людей, и теперь она смотрела на Алекса с опасением.

«Ведь Алекс нюхал снадобье,» — вспомнила Соня и антитимповская теория рассыпалась в прах.

А вдруг это Жук? Загадка не давала ей покоя. Жук тоже проверялся снадобьем, но ведь оно-то его собственное, а ну как упырий нехристь — обман?… То-то Жук так отстраненно ведет себя с Белкой, чтобы никто не заподозрил. Хотя может он просто втюрился в эту гадюку?

«Хватит всех подозревать, — решила Соня. — А то скоро самой себе перестану верить!»

— Маршал, ты оглохла? — раздраженно просипела Белка.

— Что?

Вилли засмеялся.

— Проехали, — заявила Белка, побледнев от злости. — Ладно, братья-кролики, мне пора. Чао!

— Чао — коокаоо, — покривлялся ей в спину Вилли. Алекс и Жук сердито на него посмотрели, и Урк тут же сделал невинное лицо.

Девица быстрым шагом удалилась, но, как приметила

Соня, она пошла не в сторону своего дома, а в противоположную, туда, где белела черепичная крыша школы. С уходом Белки стало как будто легче дышать.

— Какой врединой она стала, — сказал Ник.

— Да уж, — поддакнул Вилли. — Что с ней случилось, Алекс?

— Я откуда знаю? — Алекс огорченно пожал плечами. — И хватит об этом, Урки!

— Действительно, прекратите юродствовать, — заявила Соня, прекрасно понимая, что сейчас чувствует ее друг.

— Чего прекратить? — удивился Вилли.

Соня не успела просветить его.

— Ви-и-ли! Ник! — сочный женский голос нараспев выводил имена близнецов, несся по улице, заглядывая в переулки, во дворы и даже в собачьи будки. — Где прячетесь, плуты? Ну, я вам задам.

Братья кинулись на зов своей матери. Попробовали бы не кинуться!

— Мамаша Урк могла бы петь в опере, — пошутил Жук, но тут же посерьезнел. — Соня, мы тебя проводим до дома.

— Нет, — поспешно воскликнула девочка, испугавшись чего-то.

— Даже не спорь, — отрезал Алекс.

Соня стояла на своем:

— За мной приедет отец.

— Тогда мы подождем, пока он не заберет тебя, — не растерялся Тимпов.

Ребята не заметили, что дошли почти до самой школы и остановились на дороге, по которой машины ездили раз в сто лет.

«Где же Фил?» — с тревогой подумала Соня. Ей совсем не улыбалось тащиться лесом в полном одиночестве под помрачневшим небом.

Отец запаздывал. Может быть, что-то случилось? Неужели снова сломалась машина? А может… Соне стало не по себе. А тут еще задул ветер, девочка поежилась и подняла воротник курточки.

— Если бы вы проводили меня, я была бы очень благодарна, — сказала она, краснея.

Соня не отдавала себе отчета, но рядом с Алексом она не испугалась бы даже мыши.

Руфь

Желтые кувшинки утонули. По черной глади озера пошли, расширяясь, тоскливые круги. Ветер трепал распущенные волосы, белые пряди взметались вверх и бессильно падали.

Глаза Руфи были полны слез. Тонкие соленые струйки стекали по щекам, преодолевая холмики морщин. Дождь поспешно смывал их, точно считая, что плакать здесь может только он.

— Керк, — прохрипела женщина. — Тельма! Лий!

Ветер бесстрастно жонглировал ее слабым голосом и, перекинув три коротких слова с одного крыла на другое, зашвырнул в небо, по-вечернему серое.

Повторяя родные имена, Руфь сошла с покрытого снежной коростой свея и вошла в воду. Сделав всего пару шагов, она погрузилась по пояс. Вода была теплой, как руки матери, несмотря на суровую льдистость зимы: Мисош заманивал, завлекал.

— Ты нужна мне, — набатом звучало в голове Руфи. Она сопротивлялась чужой воле и вдруг почувствовала в себе необыкновенную силу. Ей показалось, что каждая жилка ее тела наполнилась молодой кровью, страх навсегда покинул сердце. Собрав волю в кулак, Руфь заставила умолкнуть Мисоша, сделав то, что до сих пор не удавалось никому.

Это не прошло бесследно. Из-за туч выглянуло солнце, желтые лучи озарили озеро, оно заблестело. Мгла рассеялась.

Руфь вышла из озера и упала на заснеженном берегу. Она лежала ничком, лицом в снег, но чувствовала себя так легко и свободно, как никогда в жизни.

Сильный ветер срывал с чахлых деревьев снежный наряд, поднимал на озере высокие волны, природа бушевала, но в душе женщины был покой.

Руфь поднялась, и медленно пошла прочь, преодолевая сопротивление ветра. Ее волосы развевались, легкая одежда хлестала по ногам, а на снегу остался лежать смутный силуэт с разведенными в стороны руками.

Озеро шумело позади. Вот и кладбище: кресты сквозь снежную пелену смотрят на Руфь и подвывают, словно поняв, что все в этой женщине теперь обманчиво: и седина, и глубокие морщины, и нелепое одеяние, из-под которого торчат, как палки, худые ноги с посиневшими от холода ступнями.

Не уродливая старуха, спотыкаясь, шла по сугробам, а прекрасная золотоволосая Воительница, полная сил и жажды борьбы…

…У белой волчицы было три прекрасных детеныша — белые, как снег, игривые и непослушные. Они все время просили есть и ей часто приходилось покидать их, чтобы найти пищу.

Однажды утром, как обыкновенно, она ушла, но в этот раз что-то беспокоило ее. Она предчувствовала недоброе.

Волчата тихо спали. Но скоро они проснутся и попросят есть, а у нее нет ничего, чтобы накормить их. Волчица отошла совсем недалеко от логовища, когда предчувствие беды стало невыносимым.

Огромными прыжками она кинулась обратно, вздымая белые снежные буруны.

Но было поздно. В замшелой яме, служившей волчатам домом, шевелилось нечто мокрое, склизкое, обвешенное зелеными нитями водорослей.

Чудовище повернулось на разъяренный рык волчицы, разогнув сгорбленную черную спину. Показалась розовая пасть, длинные белые клыки, с которых стекали на снег красные капли. И тут волчица увидела под лапами чудовища три изуродованных тельца, беспомощно лежащие в грязно-снежном месиве.

Преодолевая шум в голове, волчица прыгнула к убийце. Ее передние лапы со страшной силой вонзились в слежавшуюся черную шерсть на груди чудовища, и оно грузно завалилось на бок. Мгновение — и горло врага было разорвано в клочья.