— Теперь я здесь. Я с тобой, — я вместе с ней опускаюсь в кресло для двоих и продолжаю держать ее за руку. — Почему ты здесь одна? Если бы я знал…

— Кэмерон и Бри пошли в кафе, чтобы купить еще кофе на вынос. Брат хреново справляется с тем, что ничего не может сделать, и ему остается только сидеть и ждать.

— Понятно.

Позже мы с Мейси беседуем о несущественных вещах, таких как погода и ее новая квартира. Она рассказывает мне о том, что ходила на собеседование на станцию новостей, которая предлагает великолепную работу, затем повествует о той неразберихе, которая была, когда они только прибыли в больницу. «Доброжелательные» сотрудники больницы не собирались позволять Хейлу и Мейси встречаться с бабушкой. У них есть правило, согласно которому войти в палату могут только родственники, а Нана в свое время официально не оформляла опекунство над Мейси и Хейлом. Но никто не может встать между альфа-самцом и его бабушкой. Хейл добился того, что теперь медсестры регулярно сообщают о ее состоянии и очень заботливо за ней ухаживают. Слава Богу!

Я просто слушаю, киваю и позволяю Мейси говорить, чувствуя, что это производит на нее терапевтический эффект. Когда получаешь плохие новости и после этого сидишь в тишине и одиночестве, то в голове крутятся варианты исхода, и большинство версий оказываются негативными.

Вскоре возвращаются Хейл и Бриэль со стаканчиками горячего кофе в руках. Они передают один Мейси, но она лишь отрицательно качает головой. Она прижимается ко мне, положив голову на мое плечо. Хейл вопросительно приподнимает бровь, глядя в моем направлении, но не произносит ни слова.

То, что я нахожусь здесь с Мейси и забочусь о ней, порождает тысячи воспоминаний. Когда я наблюдаю, как ее глаза наполняются слезами, как она моргает, пытаясь не заплакать, как пытается быть сильной, все это напоминает мне о разрушительном телефонном звонке о смерти родителей, который они с Хейлом получили. Звонок, который никто никогда не должен получать. Тогда я помог ей пройти через боль и слезы. И когда несколько недель спустя ее слезы высохли, я привык к тому, что она была в моих объятиях, что я стал тем, кто успокаивал ее страхи и говорил ей, что все будет в порядке. И казалось естественным, что это дало толчок нашим отношениям.

До меня доходит, что они находятся здесь, в этой маленькой комнате в подвешенном состоянии в течение двух дней. Я всматриваюсь в ее помятую одежду и в темные круги под глазами.

— Ты ела? Спала?

Она хмурится, но не отвечает.

— Я думаю, тебе нужно поесть и немного поспать на настоящей кровати. Ты почувствуешь себя лучше. Давай, — я поднимаюсь на ноги, предлагая ей свою руку, — позволь отвезти тебя домой.

— Нет, я не могу оставить бабушку.

— Мы уедем всего на пару часов, и я привезу тебя обратно.

Хейл смотрит на меня, и мы общаемся, не произнося ни слова. Наши разногласия мгновенно остаются в стороне, сейчас главное то, что лучше для Мейси. Хейл ей кивает, подбадривая ее.

— Позволь Ризу отвезти тебя домой, Мейс. Просто чтобы принять душ и отдохнуть.

Она вздыхает, но слегка кивает и берет меня за руку.

— Хорошо.

Единственное, что ей нужно, это чтобы я все решил за нее. Чтобы взял на себя контроль и позаботился о ее потребностях. Эта чертова пульсирующая боль снова расползается по моей груди.

Поездка в ее квартиру проходит в тишине, Мейси смотрит в окно, явно обеспокоенная. Она принимает душ, затем я укладываю ее в кровать и укрываю воздушным белым пуховым одеялом.

Она мягко вздыхает.

— Ты разбудишь меня через несколько часов и отвезешь обратно в больницу?

Мейси смотрит в мои глаза, и я понимаю, что она мне больше не доверяет. После того, как я подводил ее последние несколько раз, когда мы были вместе, это не удивляет.

— Да, конечно, я так и сделаю.

Она закрывает глаза и перекатывается на бок, прижимая к груди подушку.

Я смотрю на нее сверху вниз, ненавидя себя за то, что подвел ее. Тогда она сказала, что не злится, просто разочарована во мне, но я никогда не хотел быть для нее источником разочарования. У нее нет работы, ей изменил бывший парень, а бабушка в больнице. Я не хочу быть причиной еще большего стресса. Я просто хочу быть здесь. Для нее. С ней.

Я направляюсь в гостиную и опускаюсь на диван. Кладу голову на подлокотник, и когда проходит несколько минут, я понимаю, что хочу быть в ее жизни. Действительно хочу. Без какого-либо доминантного мачо-дерьма, необходимого, чтобы защитить мое сердце. Я просто хочу ее. И всегда хотел.

Она — единственная девушка, которую я никогда не мог забыть. И поверьте мне, я пытался. В течение многих лет я пытался очистить свой мозг от воспоминаний о ее милой и любящей натуре, о ее доброте, об искре в ее глазах. Я искал новых партнерш, чтобы заменить память о ней другими воспоминаниями. Очевидно, это не сработало, потому что я все еще хочу ее так же сильно, как и раньше. Может быть, даже сильнее.

Но она думает, что я полный придурок.

Так что же мне делать?

Пока Мейси спала, я попытался приготовить банановые блинчики, которые она когда-то готовила для меня, но моя попытка закончилась несколькими сожженными блинами, выброшенными в мусор. Я не умею готовить, это сложнее, чем выглядит в кулинарных шоу по телевизору. Когда я слышу, как она идет по коридору, на столе уже ожидает доставленная курьером еда, и надеюсь, что это было дельной мыслью.

Легкие шаги слышны на деревянном полу, и Мейси заходит на кухню.

— Хорошо пахнет, — она смотрит на белую коробку с пиццей, стоящую на столешнице. Такое чувство, что она хочет смотреть куда угодно, только не на меня.

Черт, интересно, станет ли со временем проще?

Я приближаюсь к ней.

— Надеюсь, ты все еще любишь ветчину и ананас.

Она кивает. Одна ее щека «помята» после сна, длинные волосы связаны в беспорядочный пучок, но она выглядит великолепно. Естественно.

— Также есть салат, — я хватаю полиэтиленовый пакет и достаю два контейнера с салатом и различные контейнеры с гарниром. Я не был уверен в том, что она предпочтет, и заказал несколько на выбор.

— Ненавижу салат, — она криво улыбается.

Напряжение мгновенно ослабевает, и я расслабляюсь.

— Я тоже, — отставляю в сторону контейнеры с салатом и хватаю две тарелки, пока она открывает коробку с пиццей, затем кладет по кусочку на наши тарелки.

Мы едим, сидя вместе в гостиной, по телевизору идет дневное игровое шоу, которое никто из нас раньше не видел. Мы обмениваемся парой комментариев об участниках шоу, но, в основном, молча едим. Между нами по-прежнему чувствуется напряжение, но сейчас не время это обсуждать. Ее мысли сосредоточены на бабушке, именно так и должно быть.

Затем я везу ее обратно в больницу. Хейл и Бриэль как раз выходят из палаты Наны, и в глазах Бриэль появляются слезы.

Я беру под руку Мейси и нежно ее держу, как будто это защитит ее от любых плохих новостей, которые мы сейчас услышим.

— Что происходит? — спрашиваю я, когда мы приближаемся.

Они оба счастливо смотрят на нас.

— Она очнулась. И может говорить. Врачи считают, что урон от удара минимален.

У Мейси от облегчения подкашиваются колени, и она практически повисает на мне.

— Слава Богу. Я могу ее увидеть?

Хейл кивает.

— Да. Несколько минут. Ей все еще нужно отдыхать.

Предполагая, что в палату может зайти только семья, я собираюсь отпустить руку Мейси, когда она тянет меня за собой, направляясь к бабушке. Это для меня знак того, что я все еще что-то для нее значу, и, возможно, она все еще нуждается, чтобы я был в ее жизни. Или, может быть, она просто боится идти одна.

Я давно не видел Нану, скорее всего с прошлого Рождества, когда она мне подарила отвратительный свитер оранжевого цвета. Но как только я замечаю ее, у меня слабеют колени. Ее кожа цвета мокко сейчас мертвенно-бледная, и множество трубок и проводов соединяют ее с разными приборами. Мягкий шум устройств и звуковой сигнал на заднем фоне и вовсе не создают успокаивающей атмосферы. Инстинктивно я крепче сжимаю руку Мейси своей.