День. Третье января.
Часть вторая: переосмысление.
Дело в том, что воспитанная собака инициирует человека на какое-либо действие поначалу взглядом.
Краля и в маленькой-то ипостаси не была совсем уж воспитанной собакой (проще говоря, была избалованна философией «всепрощенского тисканья»), однако четко знала, что после того, как поедят двуногие великаны, её всенепременно накормят. Обязательно. И время это – время выжидания – было не очень-то велико. А еще, к тому же, когда мы задерживались с выдачей еды, то она продолжала настойчивые выпрашивания уже с помощью всех частей своего маленького тельца. Ма-лень-ко-го…
И вот сейчас, глядя на собаку ростом с хорошего дога, я с ужасом наблюдал, как кончается её молящий взгляд «дайте, пожалуйста» … Как в глазах этой Кралюги (ну не Кралечкой же её называть) созревает, пенится, подымается быстрой опарой требование: «Давайте жрать, гады…».
И в ее нынешнем состоянии, как я понял, дальнейшая инициация наших действий по поводу кормления с помощью всех частей её тела, грозит болезненно отразиться на моих коленях, ребрах, затылке и подбородке. А кричать и ругаться я на нее не хотел (правда, правда). Жалко было оставшийся интерьер кухни и, пожалуй, мой экстерьер (один фингал у меня уже был).
Жена быстро сунулась в холодильник.
- Вот, – победно воскликнула она. – Рыба!!! Большая! – и зашвырнула метким движением боулингболистки тяжелую мороженую тушку под стол. Собака стартанула туда, по пути смахнув огромным пушистым хвостом пару кастрюль с плиты. Грохот на нее повлиял так, как влиял и на маленькую Кралю; она выхватила рыбу из-под стола и выскочила в коридор. Стол незамедлительно вошел в близкий контакт с моим подбородком. А поскольку я наблюдал за находчивыми действиями своей жены с отвисшей челюстью, то и лязг моих зубов совместился с мычанием от боли по причине откушенного языка.
Жена, посмотрела на меня страдальчески и сделала то, за что я ей сразу стал благодарен и незамедлительно простил «выкидон» с рыбой и столом. Она вытащила из холодильника початую бутылку водки.
- Будешь?
- О-у… кахнешшншо, буу.
После выпитой рюмки мне полегчало, и я поинтересовался:
- А оа доло ее ех буе?
- Выпей еще… И я откуда знаю как долго она её будет есть? Рыба мороженная! Во всяком случае, там еще две есть! Время кое-что обсудить хватит.
- Фто?
- О, уже лучше! Ты еще выпей и вот, закуси сухариком… Фучу, фучу!
Жена выпила вместе со мной и строго посмотрела мне в глаза. «Так» – подумал я, – сейчас будет какой-то вопрос, на который вряд ли я когда-либо смогу ответить». Я ошибся самую малость. Состоялся не то чтоб вопрос, а утверждение. И было в этом простом вопросительном утверждении что-то трансцендентное, иезуитское и одновременно доктринерское.
- Так. Это всё твои шуточки. Как ты это проделал?
Ну как на такое можно ответить? Но я постарался. Точнее постарались мы вместе очередной дозой алкоголя, который, видимо, разрушил в моем мозгу какие-то спайки. Или соединил. Не знаю.
- Понимаешь… э-э-э… Вчера помнишь, когда Кр… – я опасливо прислушался к звукам доносящимся из коридора. Судя по шуму оттуда, там временно расположился цех по переработке костей в мясокостную муку. И заодно звуковая кабинка для записи всяких видов сопений, рычаний и чавканий монстров разного калибра из фильмов ужасов. (Как-то я раньше не замечал, что бы наша маленькая Кралечка рычала вообще как-либо). Имя китайской хохлатой собачки я так и не решился назвать, поэтому ограничился неизвестным ей «Она».
- Вчера, когда она разбушевалась, то помнишь, я на нее заорал?
- Помню. Даже меня испугал.
- А что именно я кричал, помнишь?
- Нет. А это имеет какое-то значение? – в глазах у жены появилось любопытство.
Я набрал воздуху в легкие. Выдохнул.
- Я ей закричал так: «Да когда ж ты станешь БОЛЬШАЯ?». – Я сказал последнее слово с явным нажимом, после чего помолчал и продолжил: – А потом я услышал странный свист.
- А-а-а…
- А свист этот, – перебил я жену, – был рачий. Вот и исполнилось, блин!
- Да-а-а! Ну ты…
- Ну я, я! – ко мне началось возвращаться раздражение при мыслях о нашем будущем.
Жены прислушалась к возне из коридора.
- О!! Слушай! Ведь она почти доела! Надо как-то её минут через десять на улицу вывести?
- О, блин замшелый! – пригорюнился я. И было отчего. Ошейник на Крале был – увеличился вместе с ней (хорошо не надели тот, со стразами), а вот поводок остался таким же. Маленьким, маленьким, с таким же маленьким карабинчиком. И дело было не в поводке и в карабине. Крепкую веревку я б нашел в доме (ремень бы снял, в конце концов), а надежный карабин у меня постоянно в рюкзаке есть. Однако ж… Я задумался.
И мелькнула у меня какая-то подлая по своей сути мыслишка: «Раньше, когда она была маленькая и хулиганила при выходе на улицу или дома, я ее…».
Вечер. Третье января.
Часть первая: сопоставление.
И мелькнула у меня какая-то пугливая по своей сути мыслишка: «Раньше, когда она была маленькая и хулиганила при выходе на улицу или дома, я ее шлепал не сильно, так как боялся что-нибудь повредить. Иногда даже окрика было достаточно. А теперь? Интересно…».
Вот это-то «интересно» меня и пугало… А еще смущало своей зловещей сущностью слово «повредить». Учитывая ее размеры и мои утренние гимнастические экзерсисы… Мдя! Вот уж воистину, прям-таки напрашивается выраженьице (с некой аллюзией на старика Ницше): «Загадывая желание, подумай о последствиях, так как последствия о тебе думать, точно не будут».
Ища веревку и увертываясь от Кралюги (девочка поела, значит нужно поиграть, а ведь скоро и сра… О, боги! А ведь она особенно просить-то и не будет. А размеры? Размеры-то…!) я задумался и погрустнел еще больше. Ведь НИКАКИХ КОМАНД она не знает! И мой авторитет для нее, как я ясно начал понимать, был дутым. Точнее сказать, зависел только от моего размера. То есть эта собака, всегда имела возможность требовать от человека что-либо с помощью лап, мимики, ужимок и уморительного рычанья. И мы всегда смеялись, шутили и давали, в конце концов, ей требуемое. А иногда она и сама брала. И подвергалась, конечно, наказанию… Но так…. Легонько-легонько… Маленькая ж ведь. Махонькая…
