— Я не сказал, что не понравились! — притворно возмутился Антон. — Я сказал, что мой грубый слух не услышал этих переходов!

Он сморщил нос и щелкнул челюстями, показывая недовольство собеседнику.

— Кошмар! Первый раз вижу музыкальных волков, — я пробубнила себе под нос, стараясь не привлекать их внимание. Мягко скажем, что рядом с ними я чувствовала себя абсолютной безграмотностью. Интересно, а на луну они тоже воют музыкальными партиями? Но вслух добавила, подметив, что наша спешная прогулка стала враз медленнее. — Может, мы всё-таки будем двигаться туда, куда следует?

— А куда тебе идти следует? — обернулся Марк. — Понимаешь ли ты, что незнание пути следования ведет к незнанию жизненного пути?

— Не всё так плохо, — снова возразил ему Антон. — Незнание пути следования, разрешает сделать любой момент жизни нулевой точкой отсчета, выбрать много вариантов будущей судьбы и просчитать её лучшую вероятность через сеть ожидаемых закономерностей.

— О Боже… они еще и философы… — выдохнула я, перешагивая через огромный валун на тропе. — Если я не ошибаюсь, то сейчас мы идем к бабушке. Только и всего.

— Только и всего?! — Марк остановился и раскрыл от удивления пасть.

Розовый язык, как огромный кусок мяса, снова вывалился из неё и на него сел комар. Он смачно слизнул насекомое.

— Она ни разу не видела свою бабушку, — выдохнул он, — и даже не представляет важность всего момента!

— Тихо, — шикнул Антон. — Мы пришли, — и он махнул головой, указывая на свет, просачивающийся сквозь темноту леса. — Иди.

Я огляделась и заметила, что осталась одна. Мои спутники исчезли также быстро и бесшумно, как и появились. Я сделала несколько шагов и дотронулась до двери. Всего лишь дотронулась до неё, как старое полотно скрипнуло и легко открылось, являя мне просторную комнату и ту самую женщину с прошлой встречи.

Её гладко причёсанные волосы были аккуратно заколоты спицами. Лицо без морщин светилось добротой, а крестьянское платье складками свободно ниспадало на пол, делая её очень похожей на знахарку. Она всем своим обликом говорила, что поможет и поддержит в трудную минуту, и не даст в обиду.

— Бабушка, — прошептала я.

— Эвга, — улыбнулась она. — Меня зовут Эвга, дитя. Заходи.

— Ты настоящая?

— И да, и нет, — грустно улыбнулась она. — Иномирье, где ты находишься сейчас, настолько же нереально, насколько всё по-настоящему в нём.

— Не понимаю тебя, — я нахмурилась, пытаясь понять её слова.

Вдруг вспомнила родителей, Влада, ту жизнь, точно резкая вспышка фотоаппарата осветила мою память.

— Это всё происки злой магии, дочка… Очень сильная колдунья отправила твою душу сюда, а сама заняла твоё тело там, — Эвга была терпелива. — Теперь ты живёшь здесь, пока есть с телом связь.

— Кто я? А кто ты? А что будет потом, когда исчезнет связь? — сразу появились вопросы, в то время как бабушка протянула мне в глиняной чашке отвар.

— Выпей, дитя. Если успею — всё тебе расскажу.

— Что это?

— Эликсир, который поможет тебе помнить, Леля. Пей, — и бабушка вложила мне в руки чашку.

— Горько! — попробовала я напиток, пахнущий какими-то травами.

— Эликсиры не бывают сладкими, — улыбнулась Эвга, — но ты можешь менять вкус так, как пожелаешь.

— В смысле? — я оторвалась от чашки.

— В тебе течёт родовая кровь ведьм Блакенбурга, дитя.

— Чья кровь? — внутри всё замерло. — Блакен… кого? И не выговоришь сразу…

— Это было в лесах Пруссии, дорогая моя, возле города Блакенбурга, — бабушка смотрела на пол, вспоминая. — Наш Род всегда помогал людям, но после времён инквизиции наша ветвь сильно ослабла.

— Какие-то сказки… — тихо произнесла я, не зная, как верить во всё, что услышала.

Да, мне нравилось посещать эзотерические сайты и форумы, я читала про ведьм и колдовство, но одно дело, когда ты просто любишь прикасаться к магии из любопытства, а совсем другое — знать, что ты и есть часть этой магии.

— Если хочешь, — улыбнулась Эвга, — я покажу тебе, — и она подошла ко мне.

Тонкий, кисло-сладкий запах свежей выпечки неожиданно ударил мне в нос. Я принюхалась, но тут дверь в горницу вдруг открылась, и в комнату вбежали дети. Белокурый мальчик держал в руках куклу, связанную из какой-то соломы. Он смеялся, пока темноволосая девочка пыталась её забрать.

— Ну отдай! Верни! — упрашивала она.

— Вот ещё! Это моя игрушка, — дразнился он.

— Ну-ка, дети, — следом за ними в горницу вошла молодая красивая женщина.

Я восхитилась правильными чертами её лица и волосами, цвета горького шоколада, заплетёнными в косу и прибранными под платок. Она подошла ко мне совсем близко и наклонилась, открывая сундук. Молча, не обращая на меня внимание, вытащила оттуда платок, как входная дверь открылась со скрипом и с клубами морозного воздуха в жилище ввалился мужчина. Рослый, статный с голубыми глазами он был явно чем-то встревожен.

— Бабушка, кто это? — спросила я, и тут же почувствовала ладонь Эвги на своих губах.

— Венда, помоги! — взмолился он.

— Ганс? Что случилось? — она тут же подтолкнула детей и выгнала их в другую комнату.

— Петер… Попал в капкан! — он снова открыл дверь, и крикнул. — Быстро!

— Сколько крови. Давно? — в комнату внесли окровавленного мужчину.

— Полчаса назад.

Из ноги раненого Петера хлестала ярко-алая кровь, сам он был бледный и без сознания.

Эта женщина, Венда, быстро подошла ко мне, и посмотрев на меня, быстро наступила на скамью и захватила сноп сухой травы с голубыми и жёлтыми цветочками, висевший прямо над моей головой, а в следующий миг бросила его в огонь очага. Комната сразу наполнилась тягучим ароматным дымом.

— Все вон! — вдруг приказала она. — Оставьте меня с ним наедине!

Горьковатый запах горящей травы напоминает мне чем-то полынь.

Венда садится на скамью, на которой лежит Петер, и прикрывает его рану руками, слегка надавливая на неё. Она начинает что-то шептать, раскачиваясь из стороны в сторону. Проходит какое-то время и кровь начинает течь всё слабее и слабее, пока не останавливается совсем. Неужели умер? Волна грусти настигает меня, но щёки мужчины начинают розоветь, и он открывает глаза, вперившись взглядом в Венду. Она убирает руки и сползает со скамьи на пол. Только сейчас я понимаю, как она устала. Хочу кинуть к ней на помощь, но сижу, крепко удерживаемая бабушкиными руками.

— Тсссс… — слышу её голос. — Смотри.

Мужчина встаёт и начинает осматривать ногу. Нет ни раны, ни какого намека, что она вообще там была. Только подсыхающая кровь напоминает о разыгравшейся трагедии. Он улыбается, кивает головой, бросает на стол тяжёлый кошель и уходит из жилища в мороз.

Я хочу повернуть голову, но не успеваю это сделать, как открываются двери, и в дом влетают вооружённые вилами и топорами люди. Их лица перекошены от страха и злобы.

— Ведьма! На костёр! — кричат они. — Сжечь!

Венда бледнеет и начинает озираться по сторонам в поисках укрытия. Но поздно! Её хватают и тычками выводят из дома.

А потом… потом я оказалась на площади, спутанная верёвками и привязанная к деревянному столбу. Грубые верёвки до боли впились в мою кожу, не оставляя шансов сбежать.

Ветер… Сильный ветер развевал на мне, то, что когда-то называлось платьем, а мои длинные волосы, грязные, засохшие нещадно лезли в глаза.

Крики, шум — вокруг меня бесновалась толпа и мёрзла от холода. Посмотрела вниз… я стояла на брёвнах. И что-то мне это не понравилось. Не было бабушки, не было избушки, не было леса. Ничего. Только я и взгляд в упор от низкорослого мужика с большим мясистым носом.

— Наконец-то ты попалась, — говорит он, а его глаза вспыхивают на миг огненно-красным.

Он протягивает руку, и я вижу факел, который ему подают.

— Тебе же спасли жизнь! — кричу ему, а Петер улыбается и делает бросок.

Огненная палка летит, больно ударяясь об колено, и падает оземь, рассыпая тысячи искр. Тонкие ветви моментально схватываются пламенем, быстро распространяясь вокруг. Горький дым с запахом полыни забивается в нос, рот, глаза… Мне трудно дышать. Огонь ласкает смертельно-жаркими языками мои ноги… Он несёт освобождение… От проклятья… или заклятья…