Целую неделю мы напряженно следили за домом и воротами, но мисс Эми так и не показалась. Куда она уехала, в каком направлении, во что была одета — этого никто не знал. Известно было только, что мисс Люси стала гулять с Жеребцом одна и что мисс Эми не видно.
— А где же нынче наша невеста? — полюбопытствовала однажды миссис О’Ши, владелица гостиницы. Мисс Люси ответила, как отрезала, коротко и надменно:
— Сестра уехала. Решила сменить обстановку.
От ее ледяного тона у всех перехватило дыхание. Миссис О’Ши издала какое-то не вполне уместное восклицание, что-то вроде «Ай!», и это вызвало у окружающих мысль о катастрофе.
— Это все, что вы хотели узнать, миссис О’Ши? — бросила мисс Люси, круто развернулась на каблуках и вышла в сопровождении Жеребца. Больше они никогда не бывали в баре гостиницы «Борзая», предпочтя ему пивную чуть подальше на той же улице. Несколько завсегдатаев «Борзой» вскоре последовали их примеру.
Тайна мисс Эми не давала людям покоя, они мучались любопытством и терялись в догадках. Каждому казалось, что другим что-то известно. Спрашивали почтальона, но он только покачивал головой, приговаривая: «Поживем — увидим», но при этом было совершенно ясно, что он рад случившемуся. На попытки моей матери по секрету выведать что-нибудь у священника тот отвечал советом преклонить колена и, как подобает добрым христианам, помолиться за мисс Эми. Женщины рассуждали о несчастных влюбленных и высказывали предположение, что мисс Эми сошла с ума и что ее заперли в приюте для душевнобольных. Напряжение спало, когда свадебные подарки с приложенной к ним туманной, но вежливой запиской от мисс Люси были возвращены дарителям. Моя мать отвезла наш подарок обратно в магазин и обменяла его на обеденные тарелки. Причиной случившегося считали сопротивление семьи. Мисс Люси почти не появлялась в деревне. Майор совсем расхворался, и она вся отдалась уходу за ним. Каждый вечер, без пяти минут девять, сиделка проезжала на велосипеде по аллее, ведущей к усадьбе. Больше никто туда не ходил, и дом постепенно приобрел заброшенный вид. Летними вечерами я шла посмотреть на зеленые ставни, на кормушку для птиц, приколоченную к дереву, на важные, высокие цветы, на кустарник, который начал стремительно разрастаться. И каждый раз я воображала, как отворяю ворота и подхожу к дому, как меня принимают и как я узнаю, куда делась мисс Эми и в чем все-таки ее тайна.
В дом мы в конце концов попали — следующей зимой, когда умер майор. Обстановка оказалась куда проще, чем я воображала, а обвисшие полотняные чехлы на креслах совсем протерлись. Я рассматривала портреты хмурых предков с отечными лицами и угрюмыми глазами, когда вдруг наступило молчание и в гостиную вошла мисс Эми в меховом пальто. Она сильно изменилась, постарела, и черты ее лица стали грубее.
— Мисс Эми, мисс Эми, — раздалось сразу несколько голосов. Вздрогнув, она повернулась к шоферу и стала просить его поднять чемодан на второй этаж и оставить на лестничной площадке. Она потолстела, и на руке ее не было подаренного женихом кольца. Когда присутствующие стали выражать ей соболезнования, глаза ее наполнились слезами и она выбежала из комнаты. Мы слышали, как она поднялась наверх, чтобы побыть у гроба покойного.
Вскоре стало ясно, что мисс Эми пьет. Когда гроб вносили в склеп, она попыталась заговорить с покойным, что, конечно, было нелепо. Она не просто ходила вечером в бар посидеть и выпить. Она пила днем, стоя в очереди за отбивными и бараньей головой для собак, прикладываясь к маленькой бутылочке, которую всегда носила в сумке. Она пила с моим отцом, когда у того бывали запои. Она пила с каждым, кто соглашался составить ей компанию, — и куда девалось ее былое высокомерие! Изредка вспоминая о своей помолвке, она называла ее «трепетанием крылышек». Однажды ее задержали в Лимереке за вождение в нетрезвом виде. Судить не судили, так как старший инспектор был когда-то дружен с ее отцом. Ее езда стала бедствием для деревни. Родители не решались выпускать детей на улицу, опасаясь, как бы мисс Эми на своем «пежо» их не задавила. Вспоминали, что брат ее погиб в автомобильной катастрофе. Мисс Люси доверительным шепотом делилась с моей матерью своими тревогами.
— Это все от разбитого сердца, — сказала мама однажды.
— Теперь, когда отца не стало, никто бы не противился их браку, — продолжала мисс Люси.
— Так что же они не поженятся? — сказала мама, разом отметая все свои предрассудки.
— Поздно, слишком поздно, — вздохнула мисс Люси и добавила, что сестра все никак не выбросит бывшего жениха из головы, часами сидит в столовой, глядя на фотографии, сделанные в день помолвки, и пользуется любым случаем, чтобы упомянуть его имя.
Однажды вечером новый викарий обнаружил мисс Эми пьяной под велосипедом около зеленой изгороди. К тому времени у нее на год отобрали водительские права. Викарий помог ей подняться и довез до дому на своей машине. На следующий день он зашел снова, чтобы отдать ей брошь, которую нашел под кустом фуксий, где накануне вечером застрял ее велосипед. Более того, оказалось, что он отдал велосипед в ремонт. Этот добрый жест совершил чудеса. Викария попросили остаться на чашку чая, а потом пригласили в гости в воскресенье. Под его влиянием, а может в результате его тайных молитв, мисс Эми стала меньше пить. Ко всеобщему удивлению, викарий ездил к Коннорам почти каждое воскресенье и играл в бридж с барышнями и Жеребцом. Мы и оглянуться не успели, как мисс Эми вдруг преисполнилась энергией и трудолюбием. Заброшенный сад ожил и посветлел; цветочные луковицы мисс Эми покупала в скобяной лавке, вместо того чтобы посылать за ними в питомник, как это делала раньше. Все отмечали перемены в ее поведении. Она обменивалась с моей матерью рецептами яблочного желе и лимонного крема, а перед моим отъездом в пансион подарила мне томик басен Эзопа в твердом переплете. Шрифт был такой мелкий, что книгу невозможно было прочитать, но ведь важен не подарок, а внимание. Она вручила мне эту книгу в поле и спросила, не хочу ли я сходить с ней за цветами. Мы отправились на болото за желтыми ирисами. День был душный, в воздухе роилась мошкара, на поверхности темной воды тучами сидели комары. Прижав букетик ирисов к груди, она сказала, что пошлет их одному человеку, очень ей близкому.
— А они не завянут? — спросила я, хотя на самом деле хотела узнать, кому они предназначены.
— Не завянут, если обложить влажным мхом, — сказала мисс Эми. Я видела, что мысль о том, как она будет отправлять свой подарок, доставляет ей радость, хотя кому он предназначался, она так и не сказала. Она спросила, влюблялась ли я и есть ли у меня «дружок». Я сказала, что мне когда-то нравился один актер, который приезжал в деревню с бродячей труппой, и что у меня хранится его автограф.
— Мечты! — сказала она. — Мечты! — И стала с силой хлестать мошкару, взмахивая букетом как битой. В сентябре я уехала в школу. Там я поочередно увлекалась подружками и учительницами-монашками, и со временем лица людей из нашего прихода, даже лица барышень Коннор стерлись из моей памяти. Я перестала видеть их во сне и уже не мечтала о том, что они возьмут меня кататься на велосипеде или позовут в гости. Позже, уже учась в Дублинском университете, я случайно узнала, что мисс Эми работает в салоне красоты в Стивенз Грин, сильно пьет и играет в гольф. Но к тому времени рассказы о том, как она ковыляет на высоких каблуках, надевает разные чулки, по-идиотски улыбается и, сколько ни пытается, никак не может выразить свою мысль, перестали меня трогать.
Без ведома родителей и, пожалуй, чересчур поспешно я обручилась с человеком, не придерживавшимся нашей веры. Не вняв угрозам родных порвать со мной отношения, я вышла за него замуж, чем навлекла на себя, точно так же, как мисс Эми в свое время, гнев родителей и родственников, с той только разницей, что я была слишком далеко, чтобы удар обрушился на меня непосредственно. Доходили лишь письма, отвратительные, с подписями и без подписей. Мать письменно поклялась, что мы никогда больше не увидимся, во всяком случае, на этом свете. Мы действительно долго не виделись. Мой сынишка уже подрос, когда, сменив гнев на милость, родители вдруг пригласили нас погостить. Мы выехали ветреным осенним днем. По дороге я читала сказки, не столько чтобы успокоить сына, сколько чтобы отвлечься самой. Внутри у меня все дрожало. Небо набухло, и редкие бледно-зеленые пятна зияли на нем как провалы. Мне не забыть подавленности и замешательства, которые я испытала, когда муж остановил машину и я увидала большой мрачный дом из тесаного камня и чертополох в палисаднике. Ветер бешено раскачивал кусты, трепал уцелевшие на нем колючки и листья, а опавшие вздымал и вновь раскидывал. Я представила мужа родителям и велела сыну, тайно гордясь им, поздороваться с бабушкой и дедушкой за руку. Они стали восхищаться его золотыми кудряшками, но он, не слушая их, вырвался и побежал обниматься с овчарками. С ним, подумала я, здесь будет не так тягостно.
