- Так он у тебя сидит? - рассеянно спросил Иван.

- Нет. Отсидел уже. Только совсем бессовестный вышел.

- Мишкин отец?

- Отец... - Она опять сморщила нос и выдвинула губу. Ивану до смерти захотелось ее за эту губу ухватить. Губами. - Отец. Но ушел от ответственности, - сказала она.

- Черт. Ручка не пишет. Другая есть?

- В столе. Я такая, как ты была. Может, на год моложе. А он... Обещал, что не сделает больно - сделал. Обещал, что не сделает ребенка - сделал! Обещал, что не сделает ноги - сделал!!

Она с четверть минуты смотрела в лицо Ивана почти что с детской обидой, потом опять уперла локоток в столешницу, подперла рукой голову. Нет, определенно она ничего. Можно с ней что-нибудь закрутить. Занять свое место в ее мирке - между Микки Рурком и Микки Маусом.

Еще раз: дата - труп, дата - труп. Там, где против даты трупа не было, Иван даже прочерк ставить не стал, уверенный, что если копнуть, то и труп отыщется. В любом из других четырех цехов. Или вообще за территорией предприятия.

Кроме сварщика и фасовщицы была еще крановщица, электрик, слесарь. Были и другие профессии.

- Да, - вспомнила Шурочка. - Можешь на ноябрь нормировщицу записать. В ноябре ее угораздило. А в журнале нет, потому что ей спецодежда не положена. А не положена - потому что в конторе сидит. В своем, самом красивом, на работу приходит. Приходила, - поправилась она.

- Число? - быстро спросил Иван.

- Не помню. Но сразу же после праздников.

- Числа десятого?

- Так ты думаешь, не совпадения?

- Да ты сама посмотри, - ткнул ее носом Иван в свой список. - Мрут с регулярностью месячных.

- У меня месячные только что прошли. Думаешь, это я их мочу?

- Ни на кого я не думаю, - сказал Иван. - Ни следов, ни умысла. Не за нарушения же трудовой дисциплины мочит их случай. Или бог. Ни на кого я не думаю. Слушай, а те, другие, тоже ночью?

- Да, - сказала Шурочка. Но тут же поправилась. - Нет. В основном - ночью. Но, например, Коробко - среди бела дня.

- И свидетели были?

- Как же, были. Полно. Вагон на склад подавали под разгрузку. На эстакаду. Она с эстакады прямо на рельсы и бросилась. Эстакада полтора метра. Грузчики видели. Она учетчица была.

- Так сама, что ли бросилась? Отчего?

- От обиды на жизнь.

- Учетчица?

- Ну да. Считалищица. Ящики пересчитывала. Или мешочки. Всё, в чем сырье подают и продукцию отгружают.

Иван задумался. По всем понятиям эту учетчицу надо бы вычеркнуть, раз сама. Хотя почему, собственно? В схему не укладывается? А она у тебя есть, схема? Ни схем, ни версий. Даты одни. Если б не даты, то и подозрений не было б. Да и подозрения, они обычно на кого-то падают. А тут им и упасть не на кого. Просто недоумение по поводу дат. Версия насчет месячных - не всерьез.

Он и сам не заметил, как в разговоре с собой перешел на ментовский тон. Сменил его, покуда не стал для него этот внутренний мент второй натурой.

- Фасовщица, считальщица, крановщица. Нормировщица. Всё щицы какие-то, - с досадой сказал Иван.

- Чем тебе щицы не нравятся?

- Это не мне.

- Я тоже, межпрочим, щица.

- Тогда ты тоже под угрозой. Но я за тобой следить буду. Особенно в критические дни. А они у нас с 8-го по 12-е. Межпрочим. Разброс регулярности - четыре дня.

- Ах, я еще про уборщицу забыла.

- Так-так... Что с ней?

- Пацан ты еще, - сказала Александра, вставая и отпирая дверь. - Тебе на работу пора. Иди.

- Так что с уборщицей?

- Халат забыла ей заменить, вот что.

- Может кто-то еще, неодетый в спецовку или халат...

- Нет. Только нормировщица. Иди, - подтолкнула его кладовщица.

- Я вообще-то знаешь, зачем приходил?

- Я тебя тоже не за этим звала. Не для того, чтоб ты в записях ковырялся.

- А в чем?

- Иди, - в третий раз сказала она. - Придурок. Удовлетворенный жизнью

- А я не возбуждаюсь, - сказал Иван, - если удовлетворение в обозримом будущем мне не светит. Ты б все равно так сразу бы не дала, так ведь? Будем считать, что с первого захода ты отшила меня, ладно?

- Дурак.

- Только что придурок был.

- Растешь в звании.

- В таком случае, позвольте после работы, - церемонно, на вы, предложил Иван, - пригласить вас к себе. На три буквы...

- Лучше уж ты ко мне. Завтра. В это же время. И три буквы свои прихвати.

Ты на верном, мол, пути, только милый, захоти, мысленно напевал Иван, возвращаясь к трудовым будням. Может, и удастся завтра сложить эти три буквы в односложное целое.

Дома, верней, во дворе, ему попалась на глаза прошлогодняя надпись - 'Ванька + Танька', выполненная на стене дома у входа в подвал полуграмотной детворой. Он эту запись, специально сбегав к себе за тряпкой, смыл. Ночью ему опять Александра снилась.

В последующие два-три дня Иван заполнил в своей несложной таблице пустоты. Кроме апрельской. В апреле трупа не было. Либо был, но дело замяли так, что ни слуху, ни духу. Ни намека не просочилось насчет апрельских дел.

К соответствующим датам оказались привязаны свои потерпевшие. Иван и профессии выяснил. Почти все рабочие. Из технической интеллигенции - всего одна женщина (трупов этого полу было двумя меньше). Из отдела сбыта, пропала без вести. Создавалось впечатление, что кто-то сильно обиделся именно на пролетариат. Шофер. Аккумуляторщик в гараже. Охранник. Охранников - звали их 'власики' - все недолюбливали. Кого за порядочность, кого за продажность, но последних, кажется меньше, ибо несун терял при нем только часть похищенного (ибо: делись), а при первом - всё, в том числе честь. По охраннику, которого стукнули по голове, было возбуждено уголовное дело, но оно, возбужденное, так и осталось без удовлетворения.

Все эти были люди из других подразделений. Более же всего потерпевших было в четвертом цехе. То ли убийца окопался именно в нем, то ли наоборот, здесь лишь бесчинствует - подальше от основного места деятельности. Иван незаметно для себя самого принял это положение, положение о том, что убийца - есть, пусть даже существо нереальное, выходец из пустот, не имеющий умысла, не преследующий цели и подстраивающий эти несчастные случаи просто так, из любви к искусству, или наоборот, из какой-либо нелюбви.

Иван даже спросил у механика, почему именно наш цех этим отмечен? Существует ведь теория вероятностей. Должно же быть более равномерное распределение благ и бед. Хотя заранее знал, что толкового ответа не будет.

- А я что могу? - вопросом на вопрос ответил механик. - Если б я мог эти несчастные случаи распоряжением запретить, я б запретил. Но разве помогут здесь распоряжения?

- Куда ж отдел техники безопасности смотрит?

- Приезжают, расследуют. В пиджаках. Видел их?

Видел.

Петруха все ходил перебинтованный, и хотя рассеянность его прошла, за работу не брался, демонстративно держа на виду забинтованное: мол, куда он с одной рукой. Механик его не принуждал, чтоб не увеличивать количество несчастных случаев на производстве: в санчасть дядь Петя обращаться не стал, и то ладно. Дня через три он пришел уже без бинта.

Ноготь посинел и готовился слезть, но силы в Петрухе прибавилось. И он, несмотря на напускное тщедушие, мог в одиночку ворочать тяжелый насос, который Иван - молодой и не обделенный здоровьем - и то ворочал с трудом. Силу у нас уважают. Вот и Иван дядю Петю зауважал, поднимавшего тяжести одной рукой, ибо на левой, кроме ногтя, подживал еще небольшой ожог. Вообще, заметил Иван, сила его росла пропорционально времени, прошедшему после последнего загула, и если в первый день после этого он всё лежал, и даже создавалось впечатление, что его в этом мире как бы нет, то с течением дней силы в нем прибывало.

Сам Иван к мрачной обстановке в цехе понемногу привык, тем более, что существовал обеденный перерыв - для удовлетворения обоих основных инстинктов.

- Повадился в обеденный перерыв кладовщицу укладывать, - ворчал Петруха, впрочем, не зло, когда Иван, наскоро пообедав, спешил к Александре во внебрачный чертог.