В голосе дяди Димы послышалась грусть, и я решил ему посочувствовать:

- Так получилось, - сказал я виновато, - мне жаль.

- Тебе-то чего жалеть? Для тебя она никто! А я, это, я Пульку щенком помню, сам выхаживал, а после растил. Эх, знал бы, заранее жертву приготовил... А тут всё в спешке, некогда было, - дядя Дима опять махнул рукой. И я надолго замолчал, потому что сначала не понял, о ком он, а когда сообразил, что дядя Дима переживает за ту облезлую собачонку, и вовсе оторопел. О Пульке он, видите ли, печалится, а Настёна... раз дяде Диме плевать на неё, мне тем более не стоит заморачиваться по этому поводу, других проблем куча.

- Давай это дело разъясним, - сказал я. - Хочешь верь, хочешь нет, а мы про вас ничего не знали. Думали, людей в лесу и вовсе не осталось. К вам наши дела отношения не имеют. И вообще, мы случайно забрели сюда, прошли бы мимо, вас бы и не заметили.

- По этой дороге мимо не прошли бы. По ней, это, идти некуда. Ничего тут больше нет.

- Как же тебе объяснить-то? Из леса мы шли. Не я вам нужен. Вам бы Партизана послушать. Он бы грамотно разложил.

- Что ещё за Партизан такой?

- На тебя похож. Бородатый и главный. А ещё он всё про лес знает.

- Про лес, говоришь, знает? - переспросил дядя Дима. - Интересно! Ты, это, не врёшь? Нет, враньё я чую... Мои ребятки за край леса ходили, разведывали, что там. Плохо там, деревьев нет, а под небом сейчас опасно... солнце злое, от него искры в глазах. Бывает такая штука, называется, это, радиация. Слышал? По-моему, там она самая и есть, потому что после неё у ребят тело зудит.

Ишь ты, тело у них от радиации зудит. Я спросил:

- Если знаете про радиацию, зачем тогда в Паучий лес меня затащили?

- Паучий лес это что?

- Ну, это... где чёрные деревья и паутина.

А-а-а, это не пауки, а бабочки. Вернее, гусеницы. Беда для леса... нет, там с края плохо, а если знаешь, где ходить, то можно... Пока лес думал, как с этой напастью справиться, радиация не пускала тех бабочек дальше - тоже, видишь, польза от неё вышла.

Ну, и ладно, пауки, бабочки, какая разница? Важно, что не схватил я лишнюю дозу, с детства этого боюсь. А потом я решил, что, пока дядя Дима нормально со мной разговаривает, нужно наглеть до конца. Настроение у вождя может и поменяться. Я сказал:

- Ну, отпустишь меня? Пожалуй, мне пора домой.

- Ты, это, не торопись, - осадил меня дядя Дима. - Я же говорю, думать буду. Пока отдыхай, а мясо ешь, не стесняйся. Летом еды много, всем хватает.

Есть мне, что-то, расхотелось: блюду не помешало бы немного соли, можно, на худой конец, добавить лук или чеснок, опять же, перчик не был бы лишним. Но, похоже, приправы здесь не в чести. Съев несколько кусков, я понял - больше не хочу. Голод может сделать вкусным и пресное мясо, но стоит немного набить живот, и такая пища перестаёт радовать, тем более - ситуация и не располагает к особой радости.

Никто не запрещал бродить по деревне, и я бродил: присматривался, изучал и думал о том, как быть дальше. Ничего стоящего не придумывалось. Я подивился на чужаков; сюда бы Архипа, он бы рассказал, что за выверт учинила с людьми природа. Все, будто с одного образца списаны, поджары и узкобёдры, зато крепкоруки и длинноноги. Со спины и не разберёшь, мужчина перед тобой или женщина: у всех мальчишечьи фигуры и длинные волосы, на всех похожая одежда. Если глянуть спереди, различия более заметны: у девушек что-то похожее на груди, у парней жиденькая, неровно подрезанная растительность на лице.

Пялиться на местных дам - удовольствие ниже среднего, но чем-то нужно себя занять, от унылых мыслей отвлечься, вот я и пялился. А потом придумал более полезное дело - стал прикидывать, какова численность племени. Получилось, что взрослых наберётся больше сотни. Меня это впечатлило, но разнокалиберные стайки малышни, снующие по деревне, и занимающиеся своими ребячьими делами, ошарашили ещё сильнее. Первое, что вдалбливают ребёнку: "лес - это опасность!", но дети чужаков, увлечённые непонятными играми, спокойно резвилась меж деревьями. Ладно, не понимающая жизни ребятня, но взрослые должны бы проследить, а здесь даже они беспечны. С другой стороны, какие это взрослые? Никого старше себя я пока не встретил; вождь дядя Дима, понятно, не в счёт.

Аборигены делали вид, что я им неинтересен. Младшие откровенно таращились, а те, кто постарше, метнув быстрый взгляд, отворачивались. Ладно, если я вам не нужен, уйду! Что мне за это будет?

А ничего! Хоть бы спросили, куда я собрался! Отсчитав сотню шагов от деревни, я остановился - углубляться в чащу расхотелось! Что-то чересчур я осмелел, а ледышка, словно того и ждала, сразу же о себе и напомнила. Никакой цепи не надо, чтобы меня удержать, страх - он приковывает надёжнее железа.

Обратный путь занял немного времени, потому что я ломился напрямик. Густой подлесок цеплял за одежду; это мелочь, некогда выбирать дорогу - скорее к людям. Деревья расступились, малинник выпустил меня из колючих объятий, в глаза ударил солнечный свет. Я сделал вид, что всё в порядке, что это не я пёр сквозь кустарник, не я сминал сочный папоротник и давил ботинками грибы. Захотелось прогуляться, и прогулялся, а потом захотелось вернуться, и вернулся. Что такого? Но сделалось мне тоскливей, чем прежде - когда рядом люди, я как-то справляюсь, а одному в лесу мне, стало быть, делать нечего.

Потом я увидел старейшин, или как там называются в этой общине люди, каждому из которых на вид, пожалуй, лет по тридцать будет? Эти на ходячих скелетин не очень-то похожи, хотя и жирком обрасти у них не получилось. Их всего-то с десяток, развели костёр у опушки и сидят неподвижные, молчаливые, и все из себя задумчивые. Вид у них такой, что любому, кто проходит мимо, становится ясно: пялиться на пламя - самое важное на свете дело.

Жарится мясо, по кругу передают сделанный из чего-то, похожего на сухую тыкву, кувшин. Люди культурно отдыхают.

Я не решился бы подойти, если бы не увидел сваленные в кучу рюкзаки, автоматы и прочие отобранные у нас трофеи. Набравшись смелости, я присел у огня, люди подвинулись, никто ни о чём не спросил. Интересно, а что будет, если?.. Я взял "калаш", вернее, попытался это сделать. На запястье, будто наручники, сомкнулись цепкие пальцы. Такие дела - далеко не всё мне дозволено. И ладно, смешно было бы надеяться.

Широко улыбаясь, мол, это же шутка, больше такого не повторится, я попытался освободить руку. Мне в ответ неумело улыбнулись, и даже отпустили запястье. Одна из женщин предложила мясо, я деликатно прожевал кусочек, и закивал, показывая, что угощение пришлось по вкусу.

Неожиданно - шум и гам; к костру вывалилась ребячья ватага. Дети ещё не научились, а может, не посчитали нужным скрывать любопытство. Видно же, что я им интересен, но гораздо больше их привлекает разбросанное вокруг оружие. Пацанчик, что пошустрее, схватил "калаш", ему, в отличие от меня, это не возбранялось. Великоват для него автомат, хлопец упёр приклад в землю, пальчик в отверстие ствола запихал, глазёнки горят, а язык от усердия высунулся. Остальная братва сгрудилась вокруг, ожидает, чем дело кончится.

Везде они одинаковы: поиграть с автоматом - заветная мечта каждого пацана. А если раньше не видел такую штуку, и не представляешь, как она работает - ещё интереснее! Наши ребятишки приучены оружие не трогать: во-первых, вещь слишком ценная, а во-вторых - опасная. Хоть "калаш" на предохранителе, но всё же...

Если даже взрослые не понимают, какое богатство попало им в руки, придётся мне прививать ребятне уважение к истинным ценностям.

- Положи, как бы беды не случилось, - сказал я мальчику.

- Положи, - велел сидящий рядом со мной мужчина, и ребёнок послушно бросил автомат. Чужак повернулся ко мне:

- Оно убивает?

- Убивает, - ответил я.

- А лося?

-Можно и лося, если удачно стрельнуть

- А человека? - не унимался любопытный чужак.