Жители Верхнего Города частенько спускаются за запретными удовольствиями и товарами, которые под светилами просто не найти. Несмотря на официально утвержденную Министерством изоляцию, Железный Город дыряв, как пробитый пулями (для верности) дуршлаг. Его подпольные рынки кишат незарегистрированными проходимцами, готовыми продать любую нелегальную гадость: от наркотиков до выкопанных трупов. Здесь можно встретить магов народа тхейрасха (въезд которым строго запрещен декретом 24), некромантов (смертная казнь за темные искусства – указ 15А параграф 3), алхимиков-самоучек (до 25 лет каторги согласно поправке 6 к декрету 99) и боги ведают кого еще. И, разумеется, Железный Город – просто находка для искателей продажной любви.

Трясясь в узкой кабинке, Ги представлял, как Денн – утонченная хрупкая Денн – этим же самым путем спускалась в лабиринт ржавчины, грохота и гниющей плоти, чтобы предаться разврату перед визором. И чего ей не сиделось наверху? Вместе со Ги ехала семья – преждевременно состарившаяся женщина, к чьему подолу липло трое разновозрастных детей, ее супруг, угрюмый худой мужик в пиджаке с насквозь протертыми рукавами и бахромой вылезших ниток, а также неопределенного возраста и родства мужчина с густыми прокопченными усищами. Все они молчали. Окон в кабине не было, и почтенное семейство в полном составе изучало попутчика. Отец буквально раздевал его взглядом, но, естественно, не из-за эротических желаний, а поскольку новехонькие куртка и штаны стоили больше, чем он зарабатывал за месяц. Социальное неравенство, все такое. Ги принимал теорию о том, что построить государство абсолютно равных людей невозможно, но в тот момент ловил себя на мысли о том, что гражданин Дырявый Пиджак может всадить ему в живот нож просто так, из зависти и отчаяния, и это было бы логично. Общество нуждалось в реформе, оно вопило о ней, протягивая тощие костлявые руки к мраморным балконам и стеклянным небоскребам Верхнего Города. И не получало желаемого уже очень долго.

Жутковатая игра в гляделки заняла около получаса, после чего кабинка особенно интенсивно вздрогнула и замерла. Двери со вздохом разъехались в стороны, и Ги поспешил выйти. Усатый пробурчал вслед несколько особо человеколюбивых слов.

К счастью, съемочная площадка Денн находилась по соседству со станцией вертикальных путей. Многоярусное здание из ржавого металла и гнилого дерева было огорожено оранжево-черной лентой: под снос. Свет уличных фонарей, которые по понятным причинам в Железном Городе не гасли никогда, выхватывал из мрака покосившийся фасад, провалы окон с высаженными стеклами, пустой дверной проем, обвалившуюся лепнину. Дом строился до того, как Железный Город превратился в презренную клоаку. Свидетель былого величия, переживший упадок, крах и ожидавший теперь лишь вечного забвения.

Заходить внутрь было страшновато, но выбирать не приходилось. Все, что сказал шеф, важно; все, что он велел, должно быть исполнено. Включив фонарик, Ги перелез через ленту, пересек лужайку, поросшую подземными грибами, и посветил в окно первого этажа.

– Эй, есть здесь кто?

– Вы из фирмы? – женский голос. Приятный. Хоть это неплохо. – Заходите! По коридору вторая дверь налево.

Вторая дверь налево привела в комнату, лишенную окон, зато ярко освещенную. И дурно пахнувшую. И еще хуже выглядевшую.

Шеф не ошибся с выбором. Мягкотелого Мирти вырвало бы прямо на пороге. В центре комнаты в перекрестном свете четырех мощных светильников стояла кровать. Шелковое покрывало на нем когда-то было белым, но теперь об этом напоминали разве что несколько светлых пятен. Все остальное пропиталось кровью. На двух подушках лежало обезглавленное четвертованное тело со вскрытым от солнечного сплетения до паха животом. Внутренности убийца вынул и разложил по кровати; руки и ноги бросил на пол; голову Ги не увидел.

– Вы в порядке?

Он помотал головой и только теперь обратил внимание на живых людей, находившихся в комнате. Обладательница приятного голоса – молоденькая девушка в форме младшего оперативника – прислонилась спиной к стене и записывала что-то в толстую тетрадь. Группа мужчин в белых халатах столпилась по одну сторону кровати. Был и криомант в черном кожаном плаще поверх брони и маске-фильтре с затемненными линзами. А если к делу привлекли криоманта, ничем хорошим оно не пахло.

Последним Ги заметил визора. Опутанный проводами, обставленный съемочной аппаратурой, он неподвижно сидел на стуле. О том, что он жив, свидетельствовало лишь судорожное подергивание пальцев, вцепившихся в колени.

– Вы в порядке? – повторила вопрос оперативница. Ги протянул ей визитную карточку.

– Смотря с чем сравнивать.

Он кивнул в сторону того, что осталось от Денн. Один из медиков-оперативников поднял ногу, все еще затянутую в чулок, и внимательно изучал срез.

– Остроумно, – оценил криомант. – Подпишите бумаги и проваливайте.

Само очарование!

– Я представляю юридическую фирму, офицер. «Подпишите и проваливайте» – не наш метод.

– Прочитайте, подпишите и проваливайте.

– Послушайте, я даже не уверен в том, что передо мной Денн Ларе. Я не имел счастья наблюдать ее в таком виде прежде, а без головы опознание может затянуться.

– Вам нужно доказательство? – криомант указал на визора. – Вот оно.

У детей, рождающихся с даром телепата, выбор небогат: государственная служба или контракт с вещательной фирмой. Второй путь приносил немалые деньги, но калечил и тело, и судьбу молодых людей, поэтому шли по нему только беднейшие и отчаявшиеся. В ходе обязательной операции в черепе будущего визора высверливались три отверстия, через которые мозг присоединялся к сложному аппарату, носившему в профессиональной среде прозвище машины фантазий. Машина транслировала телепатические сигналы визора на связанные с ней экраны. Чем сильнее визор – тем больше экранов может получить передаваемое им изображение – и тем сильнее головные боли, преследующие его всю жизнь. Многие сходили с ума. До сорока доживали единицы.

Сидевший перед Ги тощий усатый мужчина относился к низшей касте визоров – слабых магически и потому бравшихся за любую работу. Очевидно, порнография для него было не просто делом жизни – соломинкой, за которую он цеплялся, чтобы не умереть от голода.

– Он все это видел?

– Он все это транслировал, – сказала оперативница. – Так что вместе с ним наблюдало за разделкой мадемуазель Ларе еще и скопище экранных онанистов.

– Один из которых и вызвал вас?

– Оставим это без комментариев, – вмешался криомант. – Закон здесь представляем мы. Так вы будете читать бумаги?

– Нет. Я так и не получил доказательств.

Маг нетерпеливо тряхнул головой, фильтр издал сдавленное шипение.

– Вам не кажется странным, офицер, что сообщивший о преступлении, кем бы он ни был, опознал в актрисе фривольного жанра именно некую гражданку Ларе, работавшую именно на фирму «Шедерне и партнеры»?

– Нам позвонил владелец всего этого позорного цирка, – сдался криомант. – Или вы считаете, что и он не знает, как зовут его работниц?

– Могу я с ним поговорить?

– По-зво-нил. Не приехал, не прибежал. Его ищут.

Странно. Будь Ги хозяином какой-никакой, а все же порностудии, он бы предпочел как можно скорее замести следы и скрыться вместе с визором. Финансовые потери меньше. Лишних вопросов нет. А клиентура всегда отыщется. Вместо этого он вызвал стражей общественного порядка. Зачем?

– А убийца? Его ищут?

– Глупый вопрос, гражданин… – криомант повертел в руках визитную карточку. – Деламорре. Исключительно глупый.

– И все же ответьте. Я представляю интересы фирмы, а значит, и интересы каждого ее сотрудника. Даже тех, кого растерзали в прямом эфире. Я не стану ничего подписывать, пока не узнаю всех подробностей.

– Он был в маске, – встряла девушка-полицейская. – И в мешковатой одежде, и не произнес ни слова. То есть, мы не можем даже составить его первичный портрет.

– А кто должен был сниматься в фильме?