Вместе они через некоторое время проследовали к огромной зубчатой стене под удивленные взгляды всех присутствующих. Снизу на Великого Лидера взирало множество верующих, множество восхищённых взоров и воздетых кверху рук. Забавно, ведь не так давно он почти перебил всех, кого они любили. Воистину, человеческое предательство не знает границ. При виде столь долгожданного идола все замерли в ожидании последующих слов Лжепророка.
– Прошу прощения, я заставил большинство из вас ждать. Позвольте ввести вас в курс дела: с сегодняшнего дня сир Алломер будет вторым после меня в нашей армии, – при этом он не спускал посеревших глаз с вытянувшегося лица Сервина. Было заметно, как гнев разъедал его мелочную душонку. Плотно сжатые кулаки вцепились в один из каменных зубцов с таким остервенением, что, казалось, костяшки пальцев приобретут оттенок снега на земле. Впрочем, Гэбриэль не нуждался в одобрении трусливого пса. Ему просто нравилось наслаждаться этой палитрой эмоцией. – Отлично! Мы набрали достаточно солдат, чтобы нанести визит старым друзьям. Как вы относитесь к свержению законного короля Беленора?
========== Рухнувшие небеса ==========
Нет никакого Рая. На краю земли вообще ничего нет. Сколько не иди - будет одно и то же. И все-таки, зачем мне так нужно найти его? Я слышу голос. И он говорит мне: «Дойди до Рая».
Sixx:A.M. – This Is Gonna Hurt
Hans Zimmer – I Was Just Trying to Be Brave.
Он мчался, не разбирая дороги. Из-под копыт взмыленного мустанга летели искры. Несчастное животное, подгоняемое криками наездника, неслось по направлению к деревне. Окровавленный бок, истерзанный беспощадными шпорами, превратился в сплошное месиво. Черная дымка застилала глаза, вынуждая Брего делать резкие повороты. Его буквально швыряло из стороны в сторону, однако это, казалось, не беспокоило сошедшего с ума Никлауса, еще издалека заметившего нехарактерное для этих мест черное облако.
Оно распространяло ужасное зловоние, являя собой поистине отвратительную смесь догорающей людской плоти и обуглившихся, выгоревших домов. Вновь до боли знакомые душераздирающие крики, которым не внемлет ни одна живая душа, если таковые еще остались. Повсюду страх и ужас. Скрежет металла резал по ушам, ядовитые пары заставляли глаза слезиться, а ноздри просто разрывало от обилия такого смрада. Но Ланнистера не волновали ни молитвы, ни печальные стоны медленно умирающих. Он знал, чувствовал где-то в глубине души, что она жива. Во всей деревне осталось только одно неоскверненное огнем место, - церковь, ранее такая ненавистная.
Теперь ее золотистый крест, слегка потертый, возвышался над остатками маленького поселения у подножия склонов. Лев впервые произнес слова давно забытой молитвы. Сердце бешено колотилось, норовило выпрыгнуть, разорвав грудную клетку. Еще совсем немного, нужно только преодолеть небольшое расстояние от сгоревших полей пшеницы, а затем пересечь главную улицу. Громкое ржание упрямого жеребца, молящего об остановке, было встречено еще большими ударами шпор.
Жажда поскорее встретиться с любимой, прикоснуться к ней, осознать, что все хорошо, просто напрочь стирала все остальные человеческие качества. Испепеленная трава, полуразрушенные дома, уничтоженные стада – все это было ярким свидетельством людского зверства. Они напали на жалкую деревушку, убили всех жителей, после чего принялись обыскивать домики, чтобы обнаружить скрывающихся наследников великого и могущественного короля Майкла. Какая ирония, ведь двадцать лет назад именно он боролся против бесчеловечного вырезания крестьян со стороны Таргариенов. Клубки непроглядного дыма мешали разглядеть быстро скачущего всадника.
В такой обстановке его слишком легко было принять за своего. Осталось совсем немного, еще один поворот и они уже на половине пути. Где-то позади слышался отчетливый собачий лай и скрежет металла. По всей видимости, Элайджа сцепился с кем-то в смертельном поединке. Брего с такой легкостью перепрыгнул через груду сваленных друг на друга тел, словно делал это каждый день. Вихри пыли большим потоком хлынули ввысь, когда мустанг резко затормозил, ощущая невыносимую боль от вонзившегося в горло трензеля. Клаус моментально соскочил вниз, при этом держа наготове фамильный клинок.
Дыхание перехватило, слышно было только сумасшедшее сердцебиение. Дрожащей рукой он вытер выступающие на лбу капли пота, а затем, с громким ревом, толкнул массивные деревянные двери, почти слетевшие с петель. Они легко поддались на зов отчаяния и горя. Последние огоньки надежды окончательно потухли в красивых, выразительных глазах кронпринца. Клинок соприкоснулся с каменным полом, отчего по всему помещению разнесся характерный звук. Юноша рухнул на колени прямо перед широким помостом, на котором, чуть выше, облокотившись спиной о ступени, лежал Кол. Окровавленное лицо сохраняло поистине удивительное спокойствие, граничащее с тупым равнодушием.
Если бы не редкое моргание, то его легко можно было принять за мертвеца. Руки, почти полностью искупавшиеся в темно-красной жидкости, бережно поддерживали поникшую голову молодой девушки. Глаза, ранее поражавшие своей глубиной, теперь навсегда останутся закрытыми. Уголки губ до сих пор сохраняли ту блаженную улыбку счастья, не раз гревшую душу молодому любовнику. Ее больше нет. Отныне никто не заставит его сердце биться так учащенно в присутствии иного человека, ничто более не принудит его к нежным знакам внимания. Внутри зияла гигантская пустота размером с кафедральный собор. Ноги подкашивались, подбородок трясся, а на взгляд постепенно накладывалась тень безумия.
Еще немного и он закричит. Животный страх сковал все его тело, будто массивные железные тиски сжимали грудную клетку, дробя ребра. Никлаус нашел в себе силы на четвереньках доползти до залитых кровью ступеней. Путь преграждало чье-то разрубленное на куски тело, однако Лев, казалось, не ощущает ровным счетом ничего. Ни отвращения, ни жалости, ни любви. Схватившись за помост, он подтянулся немного повыше, чтобы собственноручно убедиться в самых худших опасениях. Мертва. Невозможно исправить что-либо. Единственное, что он мог сделать, так это провести трясущейся ладонью по побледневшей щеке девушки. Несколько слезинок, соленых на вкус, упало на прекрасные, вьющиеся волосы.
***
Ненавязчивые лучи солнца приятно согревали лицо. Природа медленно умирала, находясь в предвкушении погружения в долгий сон во время зимних ветров. Вечерами становилось все холоднее и холоднее. Приходилось укутываться в теплые плащи и прижиматься друг к другу во время сна на сене. Часто хотелось уткнуться в мягкую собачью шерсть, но домашние любимцы всегда ночевали на улице – единственное требование любезной бабушки, на которое она имела полное право, поскольку напрочь отказалась от каких-либо денег. Помощь по дому она тоже принимала без особой охоты, поскольку не желала показаться невежливой. Тем не менее, жизнь, счастливая и беззаботная, продолжалась. Они уже давно забыли обо всех грозящих опасностях в виде отца, его прихвостней и возможного разоблачения.
Слишком безоблачным до сей поры выглядело небо, чтобы воспринимать все так спокойно. Подъем был воистину великолепен, но падение сулило больше несчастий. Как бы там ни было, но сейчас мало кто об этом думал. Патовая ситуация с Тревором вскоре перестала беспокоить не обременённое особым интеллектом сознание фермеров. Им надоело судачить об этом спустя несколько дней после произошедших событий. Кол достаточно быстро пошел на поправку, но по-прежнему похрамывал и изредка хватался за все еще пульсирующую голову. Разговоры про возможность в скором времени покинуть полюбившееся убежище прекратились, ибо сам Элайджа решил, что перезимовать здесь – самое лучшее решение. Ему начинало нравиться с головой погружаться в проповеди, которые, наконец-то, начали слушать. Но все изменилось за один день.
Их маленький мирок, такой уютный и согревающий, рухнул. Ад восторжествовал над сокрушенными небесами. Солдаты Майкла во главе четырех старых ветеранов трехлетней войны прошествовали к месту трагедии под мольбы о пощаде, детский плач и мучительные крики стариков. Зверства обезумевших воинов вызвали нескрываемое отвращение Грейджоя, но он не смел вмешиваться. Расти, в свою очередь, предпочитал делать вид, что все происходящее его не касается. Лишь Беовульф и Тешшин позволяли себе отдохнуть от всех условностей, навязанных им правильным поведением в присутствии короля. На самом деле они таким образом демонстрировали свою сущность, дремлющую в недрах сознания. Кровь, убийства, насилие – это их истинное лицо, а не маска фальшивой учтивости с королевой во время очередного приема гостей. Чересчур долго им приходилось тосковать по настоящим битвам, а сейчас можно наверстать упущенное с лихвой.
