Только измятые простыни свидетельствовали о присутствии человека. Все остальное покрылось слоем пыли. За кроватью она, к своему удивлению, обнаружила обросший паутиной холст. Тот самый, найденный ею на чердаке. Снова эти искренние улыбки на лицах. Теперь они утратили тот блеск, навеянный молодостью, но картины, в отличие от людей, никогда не стареют. Ей не удалось детальнее рассмотреть правильные черты, поскольку звук резко отворяющейся двери прервал немое созерцание минувшего.
– Она все еще у тебя? – поинтересовалась женщина, показывая вошедшему супругу край полотна. Впрочем, тот лишь сдержанно кивнул то ли в знак согласия, то ли от неожиданности такого глупого вопроса. Разросшаяся по щекам борода раздражала, словно он несколько лет провел в безуспешной погоне за призраками. – Помнишь, я когда-то сказала тебе, что мы погрязли во лжи? Все эти годы я думала, что мы на этом пути вместе. Но мне казалось, все будет не так. Я убедила себя, что все будет иначе, как нарисовано здесь. Что мы равны.
– Так и есть, – послышался в ответ приглушенный голос с нескрываемыми нотками раздражения. В данный момент Льва интересовало все что угодно, кроме разговора о равноправии. Ему хотелось лечь спать и не думать ровным счетом ни о чем. Для более эффектного выступления он развел руки в стороны, демонстрируя обстановку комнаты. – Мы заслужили это вместе. Я сказал это тебе в лицо в тот день, когда вошел сюда королем. И я не принял ни одного важного решения, не спросив твоего мнения.
– Видишь, в этом все дело. Решения принимаешь ты. А я могу только хотеть. Как в случае с Клаусом, – при этом имени монарх нахмурил брови, силясь совладать с клокотавшим внутри гневом. Она переходит все границы, не замечая этого. Еще немного и он сорвется. – Меня от этого тошнит, Майкл. Я не узнаю себя, глядя в зеркало. Это не я. И я даже не могу с тобой это обсудить.
– Верно, потому что вместо этого ты требуешь, чтобы я вел себя как животное, – рявкнул Ланнистер, окончательно теряя остатки скудного запаса терпения. Складки на щеках собрались, а нижняя губа угрожающе выпятилась вперед. Плотно сжатые кулаки издавали неприятный хруст костяшек.
– А мы и есть животные, если снять всю шелуху. Это я прекрасно понимаю! – с этими словами она стремительно сократила расстояние между ними. Они прожигали друг друга взглядами, полными омерзения. – Если бы мне был нужен муж, который доказывает свою силу таким образом, то надо было просто остаться с отцом и выйти за первого встречного мальчишку. Тогда была бы хоть какая-то ясность.
– Нет. Нельзя иметь все сразу. Ты хочешь равного партнера, когда тебе это удобно. Хочешь, чтобы мужчина брал на себя ответственность, когда тебе это выгодно! А что, черт возьми, делать мне? Угадывать?! Не будь такой эгоисткой, это тебя недостойно, – гневная тирада вызвала упадок сил, в результате чего он просто сел за стол неподалеку от постели. Холодные ладони интенсивно массировали выпуклый лоб, пытаясь отогнать головную боль.
– Я не эгоистка. Просто раньше все было по-другому. Раньше мы делали друг друга сильнее. Или, по крайней мере, мне так хотелось думать. Но это была ложь. Мы делали сильнее тебя. А я стала маленькой и слабой. И это чувство невыносимо.
– Ладно. Чего ты хочешь? Какова альтернатива? Прошу, Эстер, скажи мне? – Майкл почти вскочил с места. Все нарастающие раскаты грома угрожали поразить в самое сердце. С каждым словом он начинали повышать тон, пока, наконец, не перешел на исступленный крик. – Я не понимаю. Единственное, что я слышу, так это фразу – “мне этого мало”. Столицы тебе мало! Быть королевой тебе мало! Всего мало!
– Нет, это тебя мне мало.
Гробовая тишина воцарилась в удушающем помещении. Четыре каменные стены, казалось, замыкали непроходимый лабиринт. Внезапное осознание пришло на смену изумлению. Ланнистер до конца отказывался верить в услышанное. Значит, все это было ложью. Ему лгали абсолютно все. Ногти оставили после себя несколько дырок на непрочном холсте. Все кончено. Нет смысла продолжать эту бесполезную игру. Отложив ненавистный портрет в сторону, правитель Беленора поднялся с места. Леди Талли, до этого неподвижно стоявшая перед мужем, отступила на три шага назад. Больше в его голосе не было ни злобы, ни отчаяния:
– Когда я проиграю по твоей вине – не останется ничего. Ни плана, ни будущего. Я уйду в прошлое. Что невыгодно, ведь ты хочешь чего-то добиться. Вот тебе жестокая правда. Можешь ненавидеть меня, можешь испытывать отвращение, можешь чувствовать что угодно, потому что, откровенно говоря, мне уже плевать! Без меня ты – ничто! Прискорбно, поскольку это означает, что я был дураком, когда женился на тебе, но сейчас у меня нет времени заниматься этой чушью. Мне нужно управлять страной и уничтожить этих ублюдков. Я делаю свою работу, чертов Орсон делает свою. Пора и тебе подключиться. Начать делать свою. Ты хочешь, чтобы я принял решение? Отлично, – он схватил ее за подбородок, силой разворачивая к себе. Жгучая боль пронзила все тело. Она вздрогнула, инстинктивно пытаясь руками высвободиться из железной хватки. – Я его приму. Завтра ты выйдешь за пределы дворца и посетишь самые убогие кварталы города. Ты будешь улыбаться, жать руки и целовать детей. И ты будешь стоять рядом со мной на балконе и ты будешь первой леди! Ты сделаешь все это, а в свободное время можешь пойти и проблеваться. Все, достаточно. Аудиенция окончена.
Эстер не помнила, как оказалась на улице, под слабыми лучами зимнего солнца. Ей стало плохо. Пред глазами плыли людские силуэты, в ушах звенели пронзительные крики. Полураздетая, почти босая, она выбежала из комнаты. Чувство гадливости не покидало ее. Подбородок жгло так, словно к нему приложили раскаленное железо. Боже, невыносимые мучения. Прерывистое дыхание обрывалось из-за подкатывающей к горлу тошноты. Удивительно, но она сохранила внешнее спокойствие на лице в тот момент, когда выходила через боковые врата. О случившемся, разумеется, уже была осведомлена большая часть прислуги. Следовательно, новость дойдет до высшего сословия через каких-то пару жалких часов. Первые интриганы поспешат выказать лживое сочувствие.
Светские дамы наденут маску соболезнующей добродетели, на самом деле желая узнать волнующие подробности. На протяжении двадцати лет у Его величества не было ни одной явной или тайной любовницы, что само по себе являлось вызовом для тех, кто упорно рвался к власти. Стать фавориткой короля в период отсутствия его законнорожденных детей и получить возможность посадить своего бастарда на престол – предел всех мечтаний. К несчастью, дочери Лукаса до этого не было никакого дела. Она поняла, что всю жизнь занималась ничем иным, как обычным самообманом. Прежний Майкл давно мертв. Дети – единственное, что удерживало ее в этом мире, однако их отняли у нее. Одного за другим. Хватит. Она больше не позволит себе унижаться перед безумным чудовищем.
Медленно умирающая трава тянулась к небесам, силясь поймать остатки солнечной энергии. Гранитные плиты мрачно возвышались над непрошеными гостями. Редкая поросль кустарников проникала через покрытые могильными плитами отверстия. Полуразрушенные, истрескавшиеся, с поваленными крестами, они представляли собой тоскливое зрелище. Обветшалые статуи Пресвятой Девы со сложенными в молитвенной позе руками рассыпались на глазах, стоило провести ладонью по холодной поверхности безразличного ко всему камню.
Железные прутья погнутого забора выстроились в ряд, сверкая остроконечными зубцами. Усеянная обломками чужих печалей тропа вела к обрыву. Шум Рубинового моря проникал в сознание. Она вдохнула свежий воздух полной грудью, устремляясь вперед. Запорошенное желто-оранжевыми листиками надгробие глядело вдаль. Немое созерцание бессмысленной жалости было чуждо для человека, что умиротворенно спал под землей, в тесноте сжимающих его стен.
Ему не суждено познать ни любви, ни радости, ни горести, ибо он мертв. Маленький мальчик не заслужил подобного наказания. По-видимому, так решила судьба. Нельзя винить лошадь и, уж тем более, Никлауса. Опустившись на колени, королева почувствовала, как холод разливается по всему телу. Плевать, это уже не имеет никакого значения. Только сейчас опустошенный взгляд упал на розу, самую обычную, ничем не примечательную, но притягивающую редким ароматом молодости. Лишь одна душа, известная ей, могла оставить здесь лучик надежды на лучшее. Женщина вздрогнула, почувствовав на тонких, незащищенных плечах ткань плотной материи. Прикосновение теплой ладони помогло леди Талли подняться на ноги. Дрожащие, подгибающиеся колени требовали поддержки.
