Бесконечный свет неона, из-за которого невозможно было разглядеть звёзд, уже почти не щипал глаза; он привлекал сотнями вывесок, приглашающих посетить уютные кафе, магазины с дорогой и не очень одеждой. Практически через каждые двадцать метров по обеим сторонам улицы сменяли друг друга кофейни или небольшие ресторанчики с вывесками, где непременно была изображена курица. Складывалось впечатление, что корейцы только и делают, что запивают хрустящую острую курочку кофе.
Уже почти десять дней прошло с тех пор, как я оказалась в Южной Корее — стране, о жизни в которой я могла когда-то лишь только мечтать. Впереди ждало ещё целых двадцать дней, двадцать счастливых дней! Слабо верилось, конечно, что я прилечу сюда и сразу же попаду в дораму, где тут же стану главной героиней — разумом-то я это понимала, но вот сердце никак не могло послушаться. Так я и ходила с чуть глуповатой улыбкой, с интересом читая незнакомые фразы и слова на хангыле, заглядывая в придорожные лотки со сверкающей бижутерией и местными сладостями — печеньем с красной бобовой пастой, которая была мне не по вкусу. Впрочем, я уже считала её мерзостью и почти привыкла к её непомерному количеству в каждой выпечке и пирожном.
Согруппники остались в Пицца Хате, не пожелав сопровождать меня до соседнего магазина косметики и поверив на слово, что топографическим кретинизмом я отродясь не страдала; только, несмотря на то, что ещё в детстве я выводила маму и тётку из лабиринтов турецких рынков, я таки заблудилась. Меньше нужно было рот по сторонам разевать. Конечно, ничего страшного в том, что я заплутала, не было: найти такси здесь довольно просто, цены кажутся сравнительно небольшими, а мой корейский уже, как я смеялась, достиг уровня, чтобы спросить «как пройти в библиотеку».
Быть может, мне хотелось какой-то уединенности в теплый, даже жаркий вечер; майка неприятно липла к телу, а лицо уже наверняка заблестело, но то были мелочи по сравнению с тем, с какой радостью я восприняла своё внезапное одиночество. Везде и всюду мы сновали группой, и редко когда удавалось выбираться из общежития даже вдвоём, поскольку, несмотря на самостоятельность, наши любили сбиваться в большое «стадо».
Думаю, никто за меня особо волноваться не будет, разве что соскучатся по неуёмному, иногда чуть пошловатому и даже не всегда уместному юмору. Это в полную силу проявлялось, естественно, только при людях, с энтузиазмом воспринимающих мою сомнительную изюминку. А сейчас я была одна… Сейчас я могла сдерживать свои замашки и не выглядеть дико со стороны, пугая скромных корейцев, не привыкших к такому стилю поведения. От меня иногда даже шарахались… Сейчас я могла показаться милой, особенно благодаря ободку с грязно-белым бантиком, одолженному у соседки по комнате, и ненавязчивому макияжу. Девчачий образ дополняли простые черные леггинсы и чёрная свободная майка с удлиненной белой вставкой на спине, прикрывающей выделяющееся место. Милашкой я себя никогда не считала, вот симпатичной — то самое слово; впрочем, образ вменяемой симпатичной девушки регулярно портили мои архисвоевременные комментарии и, как мама надо мной подшучивала, «сексуальный смех», сравнимый разве что со ржанием коня.
Достав старый, иссеченный царапинами айпод, я взглянула на время. Девять. Общежитие по обыкновению закрывалось в двенадцать, а это означало, что у меня была ещё уйма времени, чтобы нагуляться. Кажется, я помню это место, — промелькнула мысль в голове. Зайдя в ярко освещенный магазин, я обнаружила, что и вправду была здесь с девчонками, о чём говорил бросившийся в глаза большой игрушечный медведь — Rilakkuma, сидевший в окружении десятков своих маленьких копий на одном из стендов. Девушка-продавец вежливо поклонилась, на автомате бросив: «тыроосэо», в переводе на наш родной — «проходите, пожалуйста» — весь обслуживающий персонал чаще всего использовал именно это выражение, реже — простое приветствие. И как у них от улыбки не трескаются уголки губ? Однако вежливость и гостеприимство корейцев, иному люду иногда кажущиеся непривычными, но, ни в коем случае, не наигранными, мне очень нравились. Поневоле и сам учишься у них. Побродив среди ярких бамперов на телефоны, игрушек, брелоков и сувениров, я вышла обратно на улицу, после освежающего кондиционера в магазине вдохнув душный воздух находящегося в субтропиках города.
Увесистый розовый пакетик в моих руках одновременно грел душу и напоминал, что нужно как-то сдерживать неуёмное стремление тратить деньги направо и налево, а то к концу отпуска буду жить на «бич-пакетах» — так мы ласково окрестили лапшу в пластиковых стаканчиках, которую нужно было заливать кипятком. Корейцы, кстати, ничуть не чураются подобной пищей, нежели у нас в стране, где «Доширак» считается уделом средних и низших слоев населения. Я и сама иногда не прочь перекусить им, видимо, как раз из-за небольшого достатка.
Вежливо, но с круглыми глазами посторонившись от настойчивого телефонного рекламщика, посмевшего взять меня за талию, я юркнула за поворот. Насчёт скромности корейцев я немного преувеличила. Иногда их простота могла вводить в ступор. Проходя мимо очередного “норебана”, то есть, “караоке”, понатыканных здесь подобно кофейням, я в очередной раз отметила, насколько же грязно на улице. Нет, то была не грязь, а натуральный ковёр из рекламных листовок, которые простой люд, не заморачиваясь, бросал прямо под ноги. Найти в Корее урну считалось удачей, а всё из-за того, что, как мне объяснили, вывоз мусора, особенно пищевого, здесь был крайне недешевый. Улица, по которой я шла теперь, была освещена тусклее, чем предыдущие, но многочисленные корейские юноши и девушки наглядно иллюстрировали поговорку “темнота — друг молодёжи”. За следующим поворотом, правда, оказалось намного спокойнее.
Я включила плеер и вздохнула, размышляя, не с целью ли поиздеваться надо мною “мешалка” выбрала изо всех пяти тысяч песен именно эту? Да, ночной Пусан и его непохожесть на российские города немного не сочетался с лирикой шансона, а именно «Тихим океаном» Ивана Кучина. Как бы не хотелось сбежать от русского сплина, он и здесь меня настигал. Минутная слабость, ностальгия, «зов крови». Вряд ли кто-то по моему виду мог сказать, что я увлекаюсь подобной музыкой, однако то была дань детству в обществе отца, горланящего шансон под гитару, да и во время длительных поездок с ним на машине я досконально успела выучить все его любимые песни, а так же заиметь собственные. На секунду прикрывая глаза в светлой тоске, я будто оказывалась дома, но открывая их, радовалась сильнее, видя перед собой места, столь непохожие на родные. Может, найдя некую гармонию между новым и давно знакомым мне мирами, я могла бы даже всплакнуть, идя с той же глупой улыбкой на устах, но погрузиться в свой немного неадекватный мир контрастов России и Кореи мне так и не удалось.
Как-то неожиданно, безо всяких разминок и прелюдий, прямо в середине лирического проигрыша между куплетом и припевом я оказалась на асфальте. Тут же запылали содранные ладони, следом заныло бедро, принявшее толчок, благодаря которому я и оказалась в горизонтальном положении. Я в ступоре смотрела на валяющийся неподалёку этюдхаусовский розовый пакетик, из которого лениво выкатился ярко-розовый блеск для губ, устремляясь по улице вниз. То были не все потери: где-то невдалеке зеленел объемный тюбик геля против прыщей, приземлившийся рядом с дверью в «7 eleven» — круглосуточного магазинчика. Не успев даже выругаться, как следует, да что там, вообще прийти в себя, я только сейчас поняла, что надо мной кружит некто, пытаясь что-то выспросить, судя по открывающемуся и закрывающемуся рту. В ушах всё так же, чуть с хрипотцой, пел Кучин. Песня «Нищенка» сейчас показалась насмешкой. Вот тебе и «зов крови». Резко дёрнув провод наушников, я зашипела от боли — ладони оказались не сильно, но разбиты, и на них уже проступала кровь. Вокруг, как ни странно, не было ни души, не считая мужчины, который что-то тараторил на корейском языке. Нет, я ещё не настолько владела языком, чтобы понять его, да чего греха таить, за плечами было только четыре месяца изучения…
