Чуть не забыл: самое жуткое — это когда за словотворчество берутся умудренные годами люди. Тронутые известью извилины способны породить лишь разбитых параличом чудовищ. Одно только членистоногое слово «пользователь» вселяет в меня дрожь! Уж на что я ненавижу всяческую словесную немчуру, но в данном случае предпочту оригинал переводу. Юзер он и есть юзер.

Здесь мы плавно переходим к третьему пункту нашей программы.

Иноязычная лексика.

Черт меня дернул в «Манифесте партии национал-лингвистов» заявить, что-де «все города, исписанные преимущественно русскими словами, должны принадлежать России». Идешь теперь по улице и чувствуешь себя как в оккупации. А мелькнут среди обрыдлой чужеземной латиницы три родные кириллические буковки — право, на сердце теплеет. Значит, не до конца мы еще завоеваны…

Позвольте, однако, и здесь о бедном стеномараке-тинейджере замолвить слово (пусть только младое поколение не подумает, что я умышленно к нему подлизываюсь, намереваясь попросить взаймы. Просто мне не нравится, когда кого-то назначают крайним).

Все эти «консенсусы», «дилеры», «менеджменты» — чьих это проворных уст дело? Кто нашпиговал ими нашу речь? Зрелые, солидные люди. Те самые, что потом пытались принять закон о чистоте русского языка.

Причем сразу видно, когда иноземщина внедрена взрослыми, а когда юношеством. Помню, на заре компьютерной эры мусолил это я двуязычное руководство по верстальной программе. Спорить готов, что только серьезный, ответственный человек среднего возраста мог перевести непонятное английское слово «tag» доходчивым русским словом «дескриптор».

Простые русские слова: школа, армия, башмак, охломон, одежда. Да-да, представьте себе, и одежда тоже! Заимствовано из древне-болгарского. А по-русски — одёжа.

Опять-таки на заре компьютерной эры я был погребен обвалом иноязычной терминологии. Но прислушался, с какой непринужденностью молоденькие программисты склоняют «альты», «контролы», прочие «виндова», с какой легкостью они образуют от того же «юзера» глагол «юзать» (кстати, очень русский по звучанию — вспомните диалектизм «южать» в значении «визжать»), — и знаете, успокоился.

Смололи на русской мельнице татарщину, смололи неметчину с галльщиной — смелем и англичанку.

Что там еще было в списке? Злосчастные произведения, «авторы которых…» Ну и так далее…

Честно говоря, представься возможность переиграть, я бы заменил этот пункт (поскольку с ним и так все ясно) на куда более провокационный: «Надлежит ли оградить русский язык от борцов за его чистоту?»

А действительно. Как вы уже, наверное, поняли, сам бы я проголосовал за вариант номер пять: ничего не надо ограждать — сам оградится. Так вот, с этой точки зрения, нужна ли борьба с борцами? Видимо, нет. И вот почему.

Хотелось бы, конечно, приписать им благородную роль сдерживающего начала, этакого тормоза, не дающего языку разогнаться до аварийных скоростей, но в том-то вся и штука, что не действует тормоз. И никогда не действовал. На счету ревнителей литературной речи не числится пока ни единой виктории над неугодным им выражением. Что уж там говорить о целых языковых пластах, которым они время от времени бросают вызов! Одни конфузии.

Тем не менее борцы существуют и вымирать не собираются. Стало быть, зачем-то они тоже нужны языку. Зачем? Могу лишь осторожно предположить, что они используются в качестве катализатора. Именно их возмущение по поводу того или иного словца привлекает к этому словцу всеобщее внимание и увековечивает в памяти народной.

Впрочем, это всего лишь предположение.

Языку — видней.