Словом — степь органичное, полноценное и равноправное естественное образование, ничуть не менее необходимое Природе, чем лес. Нет у нее комплекса неполноценности, а поэтому и экспансионистских планов она не лелеет.
Вот зачем она необходима Природе, сказать трудно. Разве для того, чтобы приучить человека в поте лица добывать хлеб свой, да дать ему надежного и трудолюбивого помощника — лошадь? Но это слишком уж «антропное» предположение похоже на уверенность ребенка, что бабушка существует для того, чтобы приносить ему конфеты.
Не ясно и само происхождение степей. Американские экологи, например, склонны считать, что «исходные прерии Огайо, Индианы и Иллинойса были «пирогенными климаксами» (Одум Ю. Основы экологии. М., 1975, с. 473.), т. е. возникли в результате постоянных пожаров, которые не давали возможности расти деревьям и кустарникам и позволяли жить ежегодно возобновляющимся травам. Но пожары в естественных условиях чрезвычайно редки, а индейцы, до прихода белых на американский континент, оказывали на природу прерий слишком незначительное антропогенное влияние. Выжечь подчистую обширнейшие степные пространства они попросту не могли. Да и делать им это было ни к чему: не дети же, что балуются со спичками на сеновале, не понимая, чем это грозит. А индейцам в прериях пожары грозили прежде всего голодом — если не уничтожая, то уже во всяком случае отгоняя на сотни и сотни километров бизонов и других животных — основной источник питания индейцев. Ну, а кроме того, евроазиатские степи, южноамериканская пампа и другие виды существуют без всяких пожаров и прочих случайных причин.
Более стройна и строга концепция влияния мощных климатических факторов на образование степных зон. Она учитывает влияние на климат множества значительных постоянных природных явлений: устойчивых центров высокого и низкого атмосферного давления и связанных с ними направлений господствующих ветров, уровня солнечной радиации и ее длительности, градиента континентально-сти — удаленности от влажной теплоты океанических вод и других геофизических причин. Однако и эта концепция объясняет скорее факт разделения степного единства на отдельные экосистемы и биогеоценозы, чем проясняет вопрос возникновения степей в природе.
Удивительно и замечательно то, что где бы, на каком бы континенте ни находились степи — в Австралии или Евразии, в Африке или Америке, — все они схожи и по ландшафту, и по стандартному набору составляющих экосистемы — луговых, настоящих, засушливых и сухих степей, и даже, при всем различии видов трав на разных континентах, растительность так поразительно схожа, что, пожалуй, тувинец вполне может почувствовать себя как дома в пампе, а индеец в австралийском даунленде.
Луговая степь, описание которой мы уже приводили, с точки зрения специалистов по степям, вовсе не является настоящей степью. Впрочем и то, что они именуют настоящей, по их мнению, тоже еще не настоящая степь: уж очень много еще, считают они, встречается в ней мезофитов — растений, любящих умеренную влажность. Только при виде засушливых степей душа фанатично влюбленного в степи специалиста приходит в неистовый восторг.
Засушливая степь «характеризуется заметным уменьшением доли участия в степном травостое влаголюбивого разнотравья. Оно образует фон лишь ранней весной в апреле-мае, пользуясь тем достатком влаги, который оставила после себя прослезившаяся зима. В эти дни засушливая степь еще может тягаться по красочности с луговой и настоящей. Она усеяна цветами прострела, ирисов, оносмы, ветреницы, адониса. Чуть позднее цветут шалфей, зопник, вероника и ряд других представителей разнотравья. Однако уже в середине июля они полностью уступают степную сцену ксерофитным дерновинным злакам. Их количество в составе травостоя по сравнению с настоящими, а тем более с луговыми степями возрастает в несколько раз. Важные позиции в засушливой степи занимают украинский ковыль на Восточно-Европейской равнине, ковыль Коржинского и тырса в азиатской части континента. С ковылями соперничают типчак и тонконог. Появляется ксерофильное разнотравье из сложноцветных и маревых. Особенно настойчиво укореняются полыни, грудницы, лапчатки, обладающие глубоко проникающей корневой системой с мощным утолщенным центральным стержнем. Он играет, с одной стороны, роль мощного насоса для подъема влаги с больших глубин, а с другой — сам способен удерживать большие количества дефицитной влаги в своих тканях» (Мордкович В. Г. Цит. соч., с. 34.).
Чем дальше от влажного дыхания леса, океана и морей, чем суше становится климат и почва, тем беднее видовой состав растительности, да и сами травы все реже и реже заполняют пространства земли. Вот засушливую сменяет сухая степь, где нет уже места влаголюбивым мезофитам лугов, да и засухоустойчивые ксерофитные злаки угнетены, прижаты сухим палящим зноем к почве: так им легче сохранить драгоценную влагу. «Характерный элемент растительного покрова сухих степей — так называемое седое распластанное разнотравье. Листья этих растений образуют широкую розетку, тесно прижатую к земле. Бесстебельная лапчатка, холодная полынь, гвоздички, степные вероники, кермеки покрыты густым мехом пушистых волосков, защищающих листья от излишнего испарения дефицитной влаги. Ковыли, гордо развевающие серебристые султаны в засушливых степях, здесь сокращаются до низкорослых ковылков, жмутся к земле и типчаки с тонконогами. В противовес лесу, лугам, даже засушливым степям, где каждый миллиметр почвы ценится на вес жизни, где стоит чуть замешкаться одному растению, как его место займет другое — не зевай! — в сухих, а особенно опустынепиых степях свободной жилплощади более чем достаточно. Столетиями растут отдельными островками на одном и том же месте травы, имея вокруг себя голую, не заселенную никем и ничем, землю. До половины, а в опустьшенной степи и до двух третей земли не занято. Селись, не хочу! Не хотят. Не могут. Тут не до экспансии — лишь бы выжить самим, подготовить под собой почву для потомков. И сделать это надо в кратчайшее время.
Как-то ехал один из нас по казахстанской степи в конце апреля. Впрочем, «ехал» не то слово — наш вездеход буквально плыл прямо по степи среди необозримых просторов, сплошь залитых водою «прослезившейся зимы» (Мордкович В. Г. Цит. соч., с. 35.).
Воды было немного, всего-то на добрую пядь, но разлившись по ровной, как пол, степной поверхности, она создавала впечатление неоглядного, на сотни километров протянувшегося во все стороны спокойного и глубокого озера. Даже тундра с ее избыточной влагой весеннего половодья выглядит куда жизненнее: там хоть холмы и увалы вздымаются над водою, выглядывает кружево веток карликовых березок, по взгоркам шныряют лемминги, песцы, куропатки, а то и полярная сова торчит неподвижным, но вполне живым кульком. Здесь же наблюдалась полнейшая безжизненность, только косые волны в кильватере нашего вездехода расходились широко в стороны, нарушая зеркальную гладь.
Так и осталась бы в памяти степь как безжизненная пустыня, если бы в тот раз не довелось вернуться по той же дороге недели через две. Это было совсем новое, незнакомое место: в удивительно прозрачном воздухе во весь окоем расстилался нежно-изумрудный пышный ковер. Высоко в небе медленно, лениво кружила большая птица — коршун, а может быть, беркут, издалека без бинокля не разберешь. А на большом, диаметром метров в двадцать, приплюснутом пригорке, возведенном сотнями поколений сурков среди плоской степной поверхности, столбом возвышался толстый страж, зорко посматривая и в округе и в небо. Чуть появится опасность — резкий свист оповестит все население сурчиной большой колонии: «Прячься!», и сам страж с поразительным проворством нырнет в нору. Тот, кого тревожный сигнал застает далеко от норы (хотя ни сурки, ни суслики далеко от нор своих в общем-то не отходят), мгновенно распластывается на земле и замирает: даже зорчайшим глазам орла не различить на бурой почве бурую шкурку вжавшегося в землю зверька. А если к норам приближается лиса или корсак, сурки, суслики да и другие грызуны-норники, спешно затыкают основные ходы земляными пробками. Побродит-побродит лисичка, принюхиваясь, не несет ли из какого хода вкусным сурчиным духом, ничего не принюхает, а раскапывать наобум себе дороже станет, да и уйдет не солоно хлебавши в надежде где-нибудь застать врасплох свой обед.
