Все внутри меня замирает. Казнь. «Я спрятал твой секрет» – вот что сразу приходит мне на ум при этом слове, «я спрятал твой секрет» – и малодушный из Нулевого поколения, который знает жесты, что я использовала в работе с силентами; малодушный, который покончил с собой после того, как увидел меня в форме Корпуса в изоляторе Справедливости. Кого же казнили на этот раз? Услышав «малодушная», я в первую очередь думаю о своей собеседнице из «комнаты видеонаблюдения», которая молчит уже две недели, но тут же отметаю эту мысль. Ее не могли поймать. Она в другом бункере. Она молчит всего лишь потому, что не хочет со мной разговаривать.

– Много работы, – лаконично отвечает Константин, опуская взгляд в поднесенный ассистенткой планшет, где сейчас отображаются показатели, считываемые браслетом. – Так что там с Фаррухом?

– Фаррух решил, что если профайлер еще не пришел в себя после активации, то ему все равно, с кем ехать в лифте. Два гудка, электричество отключается, лифт застревает, мальчик приходит в себя, и вот… – Линкольн прерывисто вздыхает. – Боюсь даже представить, что он увидел.

– А что… – Голос звучит хрипло, и я прочищаю горло. – А что он мог увидеть? – спрашиваю с любопытством. – Я слышала, что профайлеры почти не воспринимают чувства силентов… разве это не так?

Линкольн и Константин обмениваются взглядами.

– Не воспринимают, – медленно говорит Линкольн, глядя на профайлера. – Но он столкнулся со свежим силентом. Малодушная… она пока еще помнит, как ее казнили, помнит, как становилась силентом. И мальчик прочувствовал каждую секунду ее казни на себе. И…

– Его способности были активированы, но он еще не успел пройти настройку, – заканчивает вместо нее Константин. – Он еще не различает реальность и воспоминания.

Я холодею, лишь на мгновение представив себе, что могла чувствовать малодушная во время казни. Страх. Осознание того, что сейчас потеряешь все, что делает тебя тем, кто ты есть, – а затем красный проциновый туман разъедает твою память и растворяет чувства. И для профайлера все повторяется снова и снова, а он даже не в силах осознать, что это в прошлом, что это произошло не с ним, с кем-то другим…

– Фарруху еще повезло, что после активации он не стал снимать с него ни визора, ни наушников, – замечает Линкольн. – Мальчик вдруг начал задыхаться, кашлять, будто дышит процином…

– И Фаррух догадался схватиться за планшет и отправить его в обморок, – нахмурившись, вновь договаривает за нее Константин. – Не самая лучшая идея. Слишком грубо. Наушники тоже все еще на нем? Сними их, – обращается доктор к своей ассистентке. – И визор тоже.

Я не могу сдержать пораженного выдоха, увидев лицо профайлера целиком. Он еще совсем ребенок, на вид ему и пятнадцати нет. Явно только-только после Ускорения.

– Снотворное из синего флакона, двойная доза, – негромко говорит Константин второй ассистентке, продолжая наблюдать за профайлером. – Проспит часов двадцать. Посмотрим, каким он будет, когда проснется. Кендра займется им.

Линкольн облегченно выдыхает.

– Позаботься о нем, ладно? – Она просительно смотрит на доктора. – А мне пора идти. Нужно устроить взбучку Фарруху.

– Не так быстро. – Константин останавливает ее жестом. – Сначала ты покажешь мне свою левую руку.

Капрал машинально отступает назад, отводя руку за спину, и я вспоминаю, что Линкольн сломала ее в Пляске, когда вдруг включились все четыре сценария.

– Только не говори, что ты уже вернулась к тренировкам. – Константин хмурится. – Рано еще.

– Тогда не скажу. – Девушка беззаботно пожимает плечами.

Гудение – это вибрирует браслет Константина. «Личные апартаменты», – раздается механический женский голос из динамиков планшета в руках доктора. Он на мгновение застывает на месте, и на его лице проступает явная тревога. Он кивает свите, и те начинают суетиться, собирая медикаменты.

– Лотта чувствует себя хуже? – наблюдая за Константином, с беспокойством спрашивает Линкольн. – Очередной приступ?

– Когда я осматривал ее утром, все было в порядке, – отзывается доктор, вытаскивая из ящика стола небольшой кейс с эмблемой Главного доктора Корпуса. На пороге медблока появляется третья ассистентка с похожим кейсом.

– Тогда я загляну завтра…

– Даже не думай. – Выпрямляясь, Константин со строгим видом наставляет на Линкольн палец. – От осмотра тебе не отвертеться. Сядешь и дождешься моего возвращения. Линкольн, это Арника…

– Знакомы, – обрывает его Линкольн. – Беги к Эль, я подожду, – говорит она гораздо мягче, усаживаясь на свободную кровать между моей и той, где сейчас лежит профайлер. Она провожает взглядом ассистенток Константина, которые вслед за ним выходят из медблока.

– Порой они меня даже пугают, – вполголоса признается она сразу же после их ухода. – Настолько невыразительны и незаметны, что моя память наотрез отказывается запоминать их имена. И где только он их нашел…

– Да, свита очень странная, – замечаю я.

– Свита? – поднимая брови, переспрашивает Линкольн.

– Потому что… ну… они везде ходят за ним… – Я заминаюсь, пытаясь понять, как объяснить это слово, ведь его значение я знаю только примерно.

– Разные книги? – улыбаясь, приходит мне на помощь капрал.

– Разные книги, – с облегчением соглашаюсь я.

«Мы читали разные книги» – фраза, что довольно часто звучит в Свободном Арголисе. Последний Школьный год выдвигает обязательное требование: прочитать пятьдесят две книги, по одной на неделю. Некоторые из них были написаны давным-давно, еще в Старом Мире, и именно они казались мне интереснее остальных, пусть там и встречались слова и выражения, которые сейчас уже не используются. Незнакомые слова можно было поискать в Архиве, но я чаще старалась понять их значение из смысла всего предложения. Истории родом из Старого Мира могли быть разными – серьезными и забавными, веселыми и грустными, – но чтение любой из них заканчивалось для меня тихой печалью о мире, которого больше нет.

В Школе нам говорили, что каждая прочитанная книга – это еще одна прожитая жизнь, и кто-то из моего класса однажды спросил, почему тогда в обязательный список внесены истории, написанные в Старом Мире? Зачем нам жить в мире, которого уже не существует? Если нам нужно узнать как можно больше о внешнем мире, то зачем мы читаем книги, которые дают информацию, утратившую актуальность полтора века назад? Ответ учителя почему-то надолго врезался мне в память.

«С течением времени меняются лишь декорации, но не люди. Люди остаются прежними».

Совет переделывал список обязательных книг из года в год, и это привело к тому, что каждый из нас порой использует слова или выражения, которые могут быть понятны только одному Школьному выпуску. Я как-то спрашивала у Кондора, не будет ли наша речь привлекать ненужное внимание, когда мы окажемся в Арголисе, но он, отмахнувшись, сказал, что первые разведывательные отряды смешаются с общиной ретроградов, а там именно так и разговаривают.

– Как твои ноги? – внезапно спрашивает Линкольн. Очнувшись от воспоминаний, я понимаю, что все это время она с любопытством наблюдала за мной.

Я опускаю взгляд на ноги, которые сейчас не накрыты одеялом, и понимаю, что могло вызвать вопрос: сейчас на них надеты гигантские сапоги, доходящие почти до колен.

– Это на всякий случай. Я… беспокойно сплю в последнее время.

Оказавшись в медблоке, я почему-то стала очень плохо спать. Константин, разбудив меня как-то утром, сказал, что я во сне металась на кровати и непременно свалилась бы на пол, не разбуди он меня вовремя. Доктор предположил, что это, скорее всего, побочный эффект от сочетания лекарств, которые я сейчас поедаю горстями, и сказал, что прерывать курс лечения нельзя и придется потерпеть до его завершения. Затем он откуда-то принес эти странные штуки, похожие на сапоги. Они фиксируются на икрах, позволяя мне самостоятельно перебираться с постели в кресло-каталку. Благодаря им я могу на несколько мгновений вставать на ноги, несмотря на переломы, – вся нагрузка моего веса уходит на икры, а ступни даже не касаются пола. Но самое главное: эти «сапоги» устроены так, что если я вдруг ударюсь во сне местом перелома или упаду с кровати, то не причиню никакого вреда ногам.