— Ты всегда пахнешь яблочным цветом.

Она подняла на меня глаза и улыбнулась.

— Ни разу не приходилось вдыхать запах яблочного цвета. Он вкусно пахнет?

— Если бы у нас было больше времени, мы бы забрались на яблоню, и ты бы смогла узнать, как пахнешь.

Она поцеловала мое плечо.

— А ты на вкус, как соленая конфета. Но пахнешь… Даже не знаю чем. Я представляю, что так пахнет рай.

Я через силу засмеялся.

— Боже, это и есть те самые ванильные штучки, которые парочки говорят друг другу?

Яра тоже засмеялась.

— Думаю, да. А разве мы пара?

Еще больше трещин пронзили стену вокруг моего сердца. Мои мысли безудержно заполняли голову.

— Все, чего я хотел, это защитить тебя, удержать тебя и показать, как сильно я забочусь о тебе. Те мысли и слова кажутся мне странными, но они всегда со мной. Я постоянно борюсь с желанием сказать их тебе. Хочу дать тебе вечное обещание, но не могу. На восходе дня Троицы Восемнадцатилетия я уйду жить в грот. Навсегда.

Яра повернулась и села на колени между моих ног напротив.

— Пришло время тебе рассказать мне все. Что случится в день Троицы Восемнадцатилетия? Все детали.

Я сделал глубокий вдох.

— Я должен буду полностью принести себя в жертву горгонам. Все следы моего существования, как русала, будут стерты из моей души. Мне нужно будет подготовиться и пожелать стать полностью горгоной.

Она стучала пальцами по моим коленям, пока пыталась понять, что все это значит.

— Мы делим души через наши воспоминания, то есть это будет похоже на то, что сделал со мной Дельмар? Кто-то заберет у тебя твои воспоминания?

— Да.

Выражение ее лица изменилось, и она выглядела так, словно не желала принимать сказанное.

— И Дельмар согласился на это?

— Дельмар не может этого сделать. Это немного отличается от того, что он проделал с тобой.

— Чем отличается?

— Это должно быть полным пожертвованием. Мои воспоминания и моя душа должны быть поглощены полностью.

Она поежилась.

— Как это делают сирены?

— В какой-то мере. За исключением того, что у меня заберут каждую частичку русалочьей и человеческой жизненной силы. Это должен быть кто-то с кровью русалки, человека, а также сирены, чтобы он или она смогли навсегда забрать мои песни, — я сглотнул горечь, образовавшуюся у меня во рту. — Из-за твоего уникального сочетания генов, ты единственная, кто сможет это сделать.

Она отклонила голову назад.

— Я? Они хотят, чтобы я забрала у тебя твои воспоминания?

— К восходу дня Троицы Восемнадцатилетия тебе придется забрать мои песни. Все.

— Я никогда этого не сделаю!

— Яра, Фиалки потратили годы, чтобы расшифровать заклинание. Единственный способ открыть ворота — это полное пожертвование души. Я добровольно отдам свою, и ворота откроются.

— Но я даже не знаю, как. Ты разделишь свои воспоминания со мной. Но я понятия не имею, как забрать их у тебя.

— В тебе течет кровь твоей матери сирены. Фиалки считают, что, когда это начнется, то все произойдет естественным путем. Ты начнешь забирать их, привыкнешь и продолжишь принимать их дальше. Мы готовились к этому годами. Мы натренируем и тебя.

— Нет. Ищите кого-то другого.

— Другого не существует. ты и есть та смешанная кровь, упоминаемая в стихе. Ты была душой, изначально обещанной, и единственной, кому они позволят пройти через ворота. Единственное, почему я могу подойти им на место Медузы, потому что во мне течет кровь горгоны — кровь человека и чудовища. Ты единственная, кто может пройти через ворота и забрать мои воспоминания. Тебе придется.

— Без воспоминаний ты будешь… пуст. Если я заберу их всех, у тебя не останется души. Ты не…

— Умру? В каком-то смысле, да. До тех пор пока горгоны не оживят меня снова. Мою душу превратят в то, что нужно им.

— Нет! У тебя десятки воспоминаний. Другой мир, твои люди, свадьбы, твои родители, друзья, я, мы.

— Думаешь, я не хочу этого помнить? Я займу место Медузы в их троице. Я больше никогда не покину ту пещеру. Никогда больше не увижу солнца, пока сирены не доставят второсортные жизненные силы. Не смогу поговорить с тобой. Я даже не смогу увидеть тебя, если только не воспользуюсь их зеркалом, чтобы наблюдать за тобой, словно шпион. Ты хоть понимаешь, как это будет тяжело? Скучать по тебе, страдать, от того, что ты вроде бы рядом, и не способным что-то сделать с этим? Я хочу забыть, кто я, и то, какой прекрасной была моя жизнь. Ты поможешь мне, забрав все до капли. Я не смог бы этого сделать другим способом.

Она схватилась руками за лицо.

— Мне это не нравится. Ненавистна мысль о том, что кому-то придется жить в той пещере. Почему из всех должен быть именно ты? Как я должна жить, зная, что ты находишься в каком-то ужасном, холодном и темном месте? Что ты ушел туда из-за меня. Что я должна было быть там, а не ты.

— Пока ты будешь забирать мои воспоминания, я не буду страдать. Я не буду помнить, что был русалкой или жил такой жизнью.

— Но я буду страдать! — на ее глазах навернулись слезы, сверкая всеми цветами радуги. — Я проживу всю жизнь, любя тебя и скучая по тебе, зная, что ты и понятия не имеешь о моем существовании.

У меня ком встал в горле. Я посмотрел на ее хрупкие руки, отчаянно желая взять их.

— Я знаю. И ненавижу себя за то, что причиняю тебе боль таким образом, но у меня нет выбора.

— Был! Ты не должен был обращать меня. Я могла жить с горгонами.

— Я обещал твоей маме. Она все продумала, Яра. Горгоны забрали бы тебя, чтобы обратить в одну из них. Кто знает, какой болезненной была бы это трансформация? К тому же, ты ушла бы в пещеру со всеми своими человеческими воспоминаниями и чувствами. Ты бы всегда знала, на какое ужасное существование ты обречена. Я обещал ей, что не допущу этого.

Я не мог больше бороться с этим. Мои руки переплелись с ее руками.

— Я могу защитить тебя и открыть ворота. Это было моим смыслом в течение четырнадцати лет. Я хотел сделать это, и сделал правильный выбор. Чего я не знал, так это того, что мы полюбим друг друга. Если бы я предвидел это, я сделал бы все по-другому, но я не могу изменить прошлое. Это единственный способ. Только так все может пройти.

Она резко встала на ноги, вновь расхаживая.

— Мы можем убежать. Мир огромен, они никогда нас не найдут.

— Ты думаешь только о себе и обо мне. Но все это намного больше нас. Так много морских жителей страдало последние восемнадцать лет, цепляясь за надежду и веря, что ты и я — это ключ к возвращению в мир, который они любят.

— Но…

— Нет никаких «но», — я встал и схватил ее за плечи. — Ты видела, как красив наш мир. Наши люди любили кого-то на другой стороне. Некоторые из детей, рожденных тут, никогда не видели Рате. Ты хочешь, чтобы столько людей никогда не увидели снова свой дом, только чтобы сохранить мои воспоминания?

— Д-д-да…, - она изо всех сил пыталась что-то ответить.

— Нет, Яра. Ответ — нет. В глубине души ты знаешь это.

Тогда мы услышали вдалеке крик. Сквозь волны пробиралась Кая.

— Мисс Яра, мистер Трейган, — кричала она. — Мы уже несколько часов разыскиваем вас.

— Что случилось? — спросил я.

— Не знаю, но на ваши поиски были отправлены все посланники. Мистер Каспиан приказал немедленно вернуть вас в Солис.

Мое сердце бешено забилось. Яра, должно быть, заметила беспокойство в моих глазах.

— Как ты думаешь, что это? — спросила она.

— Не уверен, но, видимо, случилось что-то ужасное, раз Каспиан отдал такой приказ.

— Коралин, — вздохнула она и побежала в воду.

Я побежал за ней, но если мне правильно подсказывал мой инстинкт, то с Коралин все в порядке. Дело было в моем паршивом братце и его скользких Селки.

Я никогда раньше не видел замок Парагон над водой и был рад находиться в человечьем обличии, общаясь обычным путем. Джек и Каспиан долго разговаривали, и, если бы мы были под водой, я мог упустить какую-то часть их разговора.