Она не жила с русалками и не играла по их правилам, когда училась выживанию. Она может выбрать нас.

— Можно запутаться, — сказал Джек, — но это того стоит, верно?

Я сидел на своем мотоцикле, обдумывая его варварский план.

— Я сделаю, что угодно, чтобы снова быть с ней.

— Речь идет не только о тебе и ней. Речь идет обо всех нас.

— Ты знаешь, что я имею в виду.

Дина открыла дверь и встала перед моим рулем, передавая мне холодную кружку.

— Вот. Хранилась в холоде, как только появилась. Она говорит, что полна страсти и…

— Дина! — я стряхнул мою сигарету на нее. — Я говорил тебе, ничего не рассказывать мне о доноре.

— Прости, я подумала, может…

— Выйди, Дина, — приказал Джек.

Она молча закрыла дверь, и я проглотил кровь, стараясь не думать, кому она принадлежала. Кем бы ни был донор, Дина не солгала. Блаженство бежало во мне.

Я жаждал поглотить кого-то — тело или душу — но знал, через несколько минут это пройдет.

— Черт, — проворчал я, вытирая рот, — кто-то прошлой ночью хорошо повеселился.

Джек хлопнул меня по плечам:

— Это половина твоего веселья как жертвы. Можем анонимно подарить тебе главные особенности наших жизней.

— Я благодарен за это, но это ничто по сравнению… Ну, вы знаете.

— Скоро все изменится. Вы двое сможете поделиться своими душами друг с другом и забыть обо всем этом донорском бизнесе.

— Надеюсь. Гуляя часами и рассуждая, я навсегда потерял свою родственную душу.

Я ударил сиденье моего мотоцикла.

— Трейган сует нос в чужие дела. Прям как наш непутевый отец.

Джек потушил сигарету каблуком сапога и метнул в мусорку пустую бутылку из-под водки.

— Забудь о нем. Мы переманим Яру на нашу сторону. Любовь восторжествует.

Верно. Так утверждают сказки, но в этом случае, все будет в сто раз труднее — и запутаннее — ради любимых людей.

ДЕНЬ 2

Прежде, чем открыть глаза, я почувствовала, что кто-то наблюдает за мной. Где-то между пробуждением и полусном все постепенно вернулось ко мне. Ураган, мой хвост, те татуированные штуковины, холод в поцелуе Ровнана и…

Мои глаза распахнулись, он был там. Трейган.

— Какая же огромная трата времени впустую, — сказал он. — Прошло десять часов с тех пор, как ты закрыла глаза. Знаешь, сколько мы могли бы сделать за эти десять часов?

Я села и натянула одеяло себе на руки. В окне гостиной сияли лучи солнца.

— Это называется «сон», болван. Десять часов — самое приемлемое для этого количество времени, — я могла бы поспать еще часика два-три. — Ты совсем не спал?

— Я говорил тебе, Ямабуки, я не сплю.

— Прекрати так меня называть.

— То есть тебе можно называть меня уродом, преступником, мерзавцем и болваном, а я тебя Ямабуки называть не могу?

Мысленно я сделала себе пометку, больше так его не называть.

— Если ты не спишь, то чем ты занимаешься всю ночь?

— Работаю.

Он сказал это живо и бодро, но под его глазами виднелись темные круги.

— Всю ночь?

— Да, и времени по-прежнему не достаточно.

Трейган был трудоголик. Не удивительно. Я могла полностью увидеть присущую ему бесконечную потребность чувствовать себя важным.

— Если ты не выходил на работу прошлой ночью, то чем ты занимался?

— Сидел здесь, ждал, когда ты проснешься.

Он выглядел еще строже, чем обычно, словно он и, правда, десять часов сидел в кресле-качалке.

— Ты сидел здесь всю ночь, наблюдая за тем, как я сплю? Ты один из тех ненормальных преследователей?

Черт возьми. Снова прозвище.

— Могу я попросить тебя воздержаться сегодня от оскорблений в мой адрес или в адрес других наших людей? Мое терпение на исходе, и сегодня у меня нет той сдержанности, что была вчера.

— Сдержанности? — я наклонилась вперед. — Ты мне угрожаешь?

— Ты узнаешь, если я буду угрожать тебе. Не сомневайся в этом.

— Мне не нравится твой тон.

— Мне не нравится проводить здесь, на земле, весь день и ночь, ничего не делая, в то время как наш народ страдает. Я отстаю от графика работы, а тебе предстоит многому научиться в ближайшие несколько дней. Нам нужно идти.

Он встал и пошел к двери.

— Когда я смогу вернуться?

— Возможно, ты этого не захочешь.

— О, я захочу вернуться, — я отковыряла затвердевшие капли свечного воска от кофейного столика. — Ты бредишь, если думаешь, что я собираюсь провести остаток своей жизни под водой.

— Ты сможешь уходить и приходить так часто, как пожелаешь, как только закончится твое посвящение. Это займет несколько закатов.

— Закатов? Меня не будет несколько дней?

— Да.

— Мне нужно увидеть моего дядю прежде, чем мы уйдем.

— Твоего дядю?

— Знаешь, тот мужчина, из чьего дома ты меня похитил.

Он запрокинул голову, словно он только что что-то вспомнил.

— Да, конечно. Но, пожалуйста, поторопись. Сейчас ты член семьи намного большей. Некоторые из них переживают, потому что мы слишком долго находимся на суше.

Некоторые из них переживают? Почки моего дяди могут отказать в любой момент. Мне нужно было быть на острове и заботиться о нем. А вместо этого, мне пришлось жить, как рыбе. Я проследовала за Трейганом на крыльцо. Он подставил свое лицо небу, закрыл глаза, так как я набиралась уверенности для моего следующего спора.

— Во-первых, никто из твоих водяных мне не семья. Моя семья — мой дядя, на этом точка. Во-вторых, не вини меня в нехватке своих лекарств. Твои люди страдают, потому что вы обратили меня против моей воли.

Он не двинулся и не открыл своих глаз.

— Иди, попрощайся с Ллойдом. Если не вернешься через двадцать минут, я приду и заберу тебя.

Не приближайся к нему.

Он повернулся и посмотрел на меня. Я ожидала, что его взгляд будет резким и наполнен гневом, но он выглядел спокойным и равнодушным.

— Возвращайся через двадцать минут, и мне не придется ничего делать.

— Ааарх! Я не… я нена…

— Что? Ненавидишь меня? Ты не знаешь меня достаточно хорошо, чтобы ненавидеть. А теперь иди.

Прогулка к дяде Ллойду была обычным каждодневным занятием, но сегодня все было странно. Деревья и кусты были повалены ураганом. Наводнение размыло песок и грязь, создало холмистые выступы вдоль дорог, там, где их раньше не было. Дом дяди Ллойда не пострадал, но выглядел по-другому. Может это из-за солнца, восходящего позади него, может из-за отражения океана в нескольких ярдах от его крыльца, но дом казался окруженным сверкающим кругом.

Раздумья о том, как объяснить все дяде, отзывались болью в моем животе. В правду невозможно было верить, но, по словам Трейгана, я не могла лгать. Что я могла ему сказать? Эй, дядя Ллойд, это Трейган. Он водяной. Он превратил меня в русалку, и я поживу несколько дней в море под водой. Ты удерживай форт, пока меня нет. Да, все будет хорошо.

Я постучала в дверь и вошла.

— Доброе утро, — сказала я.

Дядя Ллойд спустился по лестнице, как обычно, спокойно улыбаясь и прихрамывая, что причинило боль моему сердцу.

— С Днем Рожденья, милая.

Мой день рожденья. Я почти забыла.

— Спасибо! Теперь я официально стала взрослой. Вы можете выселить меня из дома тогда, когда захотите.

— Я этого не сделаю.

Как бы то ни было, я проследовала за ним на кухню и пыталась запомнить каждую деталь, напоминающую о нем. Из-за этого я отсутствовала дольше, чем сказал Трейган. Учитывая все обстоятельства, дядя выглядел очень хорошо в свои шестьдесят. На его голове по-прежнему красовались густые седые волосы. Большинство его мускул со временем стали дряблыми. Дядя хромал, потому что диализ вызывал судороги в суставах и боль в ногах, но он продолжал позитивно смотреть на вещи. Он всегда носил желтое. Будь то яркие тропические рубашки, капри или садовые перчатки, почти каждое воспоминание о нем было связано с одеждой желтого оттенка. Дядя Ллойд был мои собственным лучиком солнца даже в темные времена.