-- У меня осталось часть моего Мишки, - женщина погладила свой еще плоский живот. - Я не должна плакать, расстраивать малыша. Ему уже четыре месяца. Хорошо бы, если это была девочка. Как Марусенька у Вероники.
Люба не сказала Михаилу, что беременна, что срок уже большой - четыре месяца. А Мишка смеялся, говорил, что не только он, но и она поправилась. "Хорошо кушаем", - ответила тогда Люба. Не догадался, дурачок. Сейчас женщина успокоится, будет думать о ребенке. "Я не буду плакать", - произнесла женщина фразу, которая ей помогала в первые дни после смерти Иннокентия. Люба ушла в большую комнату, легла на диван, включила телевизор, но не смотрела. Она прислушивалась к своему животу: что там внутри. Вдруг малыш опять постучит ножкой или ручкой. Все было спокойно. Ребеночек, наверно, спал. Люба вспомнила, как ей первый раз стало плохо, а она даже не догадывалась, что причина её тошноты и даже рвоты - наступившая беременность. Да, эта смешная история была из цикла "Нарочно не придумаешь".
Коллектив школы, куда попала работать Люба, был неплохим, веселым и относительно молодым. В нем царили дружеские человеческие взаимоотношения. Выделялась своей красотой учительница истории - статная черноволосая Татьяна Николаевна. У неё был роман с учителем физкультуры. Оба имели семьи, оба понимали, что роман их ненадолго. А в Любу сразу влюбился молодой, хорошенький, как куколка, молодой специалист, учитель химии Виктор Викторович Куликов. Это была интересная личность. Прекрасный талантливый ум, способности от Бога и дурная голова одновременно. Организм Виктора Викторовича не принимал водки, его тут же рвало, а он заставлял себя её пить. И объяснение этому химик придумал: мол, в горле образуется какая-то пленка, закрывает дорогу водке, её надо разорвать, и все будет в порядке. С тех пор, когда химик выпивал первую рюмку, веселый физрук подскакивал к нему, совал в рот огурец и кричал: "Рви пленку! Рви" Порой это помогало. Помимо этого Виктор Викторович писал стихи, посвящая их Любаше. Женщина сначала смущалась, а потом отвечала одной фразой: "Витька, отстань, надоело!"
В один из дней в школу заехала на минуту Вероника. Она родила три месяца назад вторую дочку, завезла учителям шампанского, водочки, закусочки, большой торт, чтобы выпили за здоровье её малышки, а сама быстро умоталась.
-- Не могу остаться, я кормящая мама, - твердила Вероника. - Мой рыжий банкир и так меня отпустил всего на часок. Шипит, как змей, что я ребенка по пустякам оставляю с чужими людьми. За меня все Любка расскажет. Она бывает часто у меня. Или бывала, - подмигнула женщина подруге.
Учителя обрадовалась внеплановой возможности расслабиться, после уроков оккупировали кабинет труда, мигом порезали колбаску, ветчину, сыр, кто-то быстро сбегал за баночными салатиками домашнего приготовления, учительница труда сварила даже картошки. Стол получился замечательный. Все очень хотели есть и были готовы начать расслабляться. Решили начать с шампанского. Игристое вино поручили открыть Виктору Викторовичу. Тот открыл бутылку, вверх ударил фонтан. Витька вместо того, чтобы разлить пенящийся алкогольный напиток по кружкам, сунул горлышко себе в рот. И подавился! Юморист физрук, что сидел рядом, закричал:
-- Рви пленку! - и ударил по спине Виктора Викторовича.
Лучше бы он этого не делал. Химик закашлялся еще больше, но бутылку изо рта не вынул, и шампанское хлынуло из него назад: не только изо рта, но и носа. Любе показалось даже из ушей. Физрук отобрал бутылку у химика, поставил на стол, а сам все колотил по спине учителя, приговаривая:
-- Сейчас порвем пленку, все пройдет.
Виктор Викторович достал платок, вытерся и наконец-то откашлялся, и, к ужасу Любы, стал разливать шампанское по кружкам.
-- Господи, неужели это будут пить? - думала женщина.
Перед глазами у женщины стояло, как пена шампанского пробивается сквозь ноздри Виктора Викторовича. Но вот кружка оказалась перед ней. Красивая Татьяна Николаевна сказала, что хочет водки. Ей налили. А Любе было неудобно. И другим, наверно, тоже. Учителя поднесли кружки ко рту. И Люба поднесла. Все начали пить. И Люба тоже. Ей стыдно было отказаться, а вдруг она своими словами обидит Виктора Викторовича? Люба выпила это шампанское. У шампанского почему-то не было ни вкуса, ни запаха. Проклятая совесть хорошо подвела Любку. На другое утро её начало тошнить и рвать. Михаил забеспокоился. Любка махала рукой и говорила, что все из-за химика, который в неё влюблен. Михаил не понял. А когда Люба все рассказала, хохотал до колик в животе и все спрашивал: неужели она выпила это шампанское. Но больше так не переживал, когда Любу стало регулярно подташнивать от еды. Сама же она в школе ругалась на Виктора Викторовича.
-- Идиот безмозглый, - заявила она спустя неделю при всех учителях, - отравил все-таки. Уже неделю не могу нормально поесть. Назад все просится.
Учителя засмеялись. Это было как сигнал. Некоторые признались, что не одна Любаша имела несчастье отравиться. Но утренняя тошнота упорно не оставляла женщину. Ясность внесла Вероника, которой Люба тоже жаловалась на химика:
-- Подруга, - сказала она после того, как Люба выскочила из-за стола, когда принесли мясо. - Не в шампанском дело. Отравление твое за день прошло бы, ну за два. Ты, может, это того самого....
-- Чего? - не поняла Вера.
-- Ну как чего? Купить хочешь себе Марусеньку маленькую.
-- Этого я давно хочу, очень хочу, - улыбнулась Люба и застыла. - Ой, Вер, а ведь это возможно....
-- Когда последний раз красный день в календаре видела? - Вера повторила слова озорной Элки, которая раз в месяц с облегчением обводила красной пастой красную дату, так она именовала критические дни.
-- Не помню.
-- Ты что графика не ведешь? - изумилась Вера.
-- Я вела до Нового года, - растерянно отозвалась Люба. - Но сейчас забыла. С Мишкой я обо всем забыла. Все хотела после нового года специальный календарик купить, да так и не купила.
-- Хорошее время выбрала, - съязвила подруга, - Привела в дом Михаила, то бишь мужичка, спите в одной кровати, а про женский календарь забыла. Подруга, как такое возможно? Ты словно не жила в одной комнате с Элкой-вертолет.
Люба молчала и думала, что после Нового года она только один раз встретилась с красной датой ненадолго. И все. Это точно. Счастливая улыбка ползла на лицо.
-- Чему ты радуешься? - спросила Вера.
-- Вер, мне всегда так хотелось ребеночка, - тихо сказала Любаша. - Девочку маленькую, хорошенькую, как твоя Марусенька.
-- Люб, но ведь Мишка женат. Он хоть раз говорил, что разведется?
-- Нет, - растерялась женщина.
-- Вот видишь. Ты же будешь одна с ребенком. Это трудно. Я знаю. Я жила одна год без Никиты... Он не знал...
-- Вер, - заторопилась Люба. - Вот и Мише не надо говорить. Я сама знаю, что не отпустит его Криста. А ребеночек пусть у меня будет... Может, когда Миша и решится, придет ко мне навсегда... А может, и не уйдет. Никогда. Знаешь, я верю, мы будем вместе...
Да Люба надеялась, что Мишка не уйдет. Но этого не случилось.
Наступило утро. Молодая женщина без дела слонялась по квартире. Ничего не хотелось делать. Резкий телефонный звонок прервал тягостное ничегонеделание.
-- Мишка! - пронеслась радостная надежда.
Люба поспешно подбежала к аппарату. Нет, это звонила Вероника. Подруга сразу поняла, что Любе хреново.
-- Мишка ушел? - строго спросила Вера.
-- Ушел, - выдавила Люба.
-- Немедленно ко мне! - скомандовала Вера. - Если не приедешь, обижусь. А если честно, приезжай, помоги мне. Побудь с нами. Папа с Никитой улетели в З-жье.... - голос всегда решительной Вероники стал грустным. - В общем, мамочка моя непутевая, Дульцинея Тамбовская, скончалась. Вот так-то. Хоть и были у нас натянутые отношения, ты знаешь, что моя мать вторично вышла замуж, но мать она мне все-таки. Жалко её мне. Я одна с детьми. Приезжай, Люб, пожалуйста.
