- Нет, - слегка резко ответил Наруто, и Саске удивленно приподнял брови, не понимая, что же в этой ситуации так задевает блондина. – Над ними взял опеку мой дед, - и индиго снова потемнело – Учиха уж знал, что это означает. Наруто негодовал, а Саске оказался в замешательстве, не понимая причину.

- В общем, - Наруто вздохнул и улыбнулся, снова став таким же, каким его видели остальные, но Саске-то понимал, что блондин просто ушел от неприятной ему темы, связанной то ли с поступком его деда, то ли с самим этим человеком, - не так уж и спокойна и безоблачна деревенская жизнь, - Учиха не нашелся, что ответить, с сожалением понимая, что на сегодня их разговор закончен, причем по инициативе блондина, хотя он был бы не против вот так вот посидеть ещё, просто посидеть, может, болтая о чем-то обыденном и малозначимом, главное, чтобы вдвоем.

- Пойдем провожу, что ли, - пришлось выбраться из машины, слегка фыркая, мол, возмущаясь, что его, как маленького, провожают под самое крыльцо, но на самом же деле Саске было приятно, пусть он и понимал, что не стоит видеть в этом что-то большее, чем есть на самом деле. Конечно же, Наруто просто проводит его, прежде, чем он войдет в дом, не возьмет за руку и не коснется его губ своими, но, осознавая, что этого не будет никогда, Саске мог позволить себе хотя бы помечтать.

- Кстати, - уже на пороге, когда они, попрощавшись, разошлись в разные стороны, Саске вспомнил, что так и не спросил, с чего же началась их дружба, - а как вы втроем сдружились-то? – да, с Собаку все было понятно, раз опеку над ним взял дед Наруто, но Киба… Может, они и до этого дружили, просто блондин об этом не упомянул.

- Мы – утраченное поколение, - обернувшись, с каким-то, слишком спокойным выражением лица ответил ему Намикадзе. – Это и объединяет нас троих.

- Утраченное поколение? – Саске моргнул, не понимая, что это может означать, и почему утраченное поколение – это только трое.

- Те, кто в один и тот же год попали в одну и ту же лечебницу, - Намикадзе буднично, словно говорил о чем-то совершенно незначащем, пожал плечами, - правда, по разным причинам.

- Какую лечебницу? – одними губами прошептал Саске, надеясь на то, что блондин его не услышит или не захочет отвечать, ведь, как бы ему ни хотелось узнать всю правду и стать ближе, интуиция твердила, что это не та часть жизни его возлюбленного, о которой стоит говорить вот так, когда их разделяет несколько метров и пронизывающий до костей ветер.

- Психиатрическую, - уже через плечо бросил Наруто, удаляясь. Новый порыв ветра поднял дорожную пыль, и Саске зажмурился, ощущая, как в ритме бешеной тревоги заходится его сердце. Не отпускать – вот чем руководствовался Саске, сбежав с крыльца, но его пальцы поймали лишь воздух и отблеск моргнувших габаритных огней. Ответов не было. Только новые вопросы, болезненные и назидательные, змеиными кольцами сжавшие его сердце, бьющееся в оковах неразделенной любви.

//-//

От фермы Хатаке до его дома было пять минут езды длиной в одну песню, слова которой проникновенный мужской голос складывал в глубинную правду жизни:

Красная река криков

В глубине.

Слёзы на моих глазах

В глубине.

Звёзды в моём почерневшем синем небе

И в глубине.

Под моей кожей

В глубине.

Глубины моего греха

Посмотри на меня,

Сейчас ты видишь?

Как давно это было? Уже столько лет Наруто Намикадзе не обращался к глубинам своей памяти, не пытаясь забыть, но и не поддаваясь прошлому, которое было клеймом на его судьбе.

«Монстр». «Бешенец». «Юродивый». Сколько таких слов и им же подобных было адресовано в сторону мальчика, который не понимал, чем он отличается от остальных. Как объяснить двенадцатилетнему ребёнку, почему у мамы влажный, покрасневший взгляд, а ласковые ладони сжаты в крепкие кулаки? Как маленький мальчик может понять, почему отец оставляет его с незнакомыми людьми, которые его пугают своей каменностью, а после разворачивается и уходит, а за ним закрывается толстая, решетчатая дверь? Тогда Наруто не понимал, но понимал сейчас и не осуждал родителей. У них не было выбора. Они боролись за своего ребёнка до последнего, всеми доступными им методами. Они выступили против целой системы, поверив в своего сына и его силы, поверив то, что их маленький Наруто справится. И он справился, при этом повзрослев сразу же лет на десять, а после он встретил этих двоих.

«Бог проклял ваше поколение детей», - вот что говорили люди, в глаза и не стесняясь, трем женщинам, двум матерям и сестре, которые стояли за своих детей и брата перед толпой, словно ведьмы на жертвенном костре. Но людям свойственно забывать, и это забылось. Ушло из памяти масс так, словно и не было двух лет презрения и отчуждения, вернув все на круги своя. Но они не забыли. Не вспоминали, да, чтобы не делать родным и близким, тем, кто не оставил их и готов был до последнего вздоха защищать, больно, но при этом помнили, поклявшись, что эта память будет жить до тех пор, пока живы они сами.

Наруто не ненавидел людей. Он был убежден в том, что ненависть порождает ещё большую ненависть, поэтому они и не мстили тем, кто поливал их семьи грязью, а ведь это так просто – мстить. Казалось бы, что могут трое подростков? Но вопрос был неправильным в своей постановке. Не что могут, а на что готовы пойти, лишь бы вручить ответную монету презрения тем, кто бросил её к ногам дорогих им людей. Они готовы были пойти на многое, но на то человек и обладает разумом, чтобы иметь право выбора. Наруто верил в это, в это же поверили Гаара и Киба. Не ненавидеть, но не забывать, что послужило причиной слез, горя и страданий. Наруто не нравился тот мир, в котором он жил. Этот мир был полон боли, насилия и ненависти. Они сжигали общество в пекельных котлах продажности, алчности и похоти, заливая им в глотки раскаленное железо лжи и вынуждая лизать раскаленную до бела руку своего хозяина, но такова была система. С ней невозможно бороться – вот что понял Наруто, но никто не отбирал у него права противостоять ей.

Конечно, все это были лишь мысли и слова, которые разделяли всего два человека, но для Наруто было достаточно и этого. Не было в них юношеского максимализма и супергеройских замашек. Они втроем просто жили по совести, при этом понимая необходимость привычных для окружающих масок, за которыми прячутся истинные личины. Они тоже носили маски – Саске был прав в своих догадках… Саске вообще был другим. Не гарадским, нет. Он был просто Саске, и это понимание, казалось, должно было пошатнуть их мир. Но не пошатнуло. Он был лидером, но Собаку всегда был ловчее и сообразительней, унимая его порывы действовать напролом, а ведь ещё пару лет назад его называли малолетним демоном, шепчась о том, что мать прокляла свое дитя, забравшее у неё мужа и жизнь. Все это суеверия и страхи, которые не были чужды даже постиндустриальному обществу, но факт оставался фактом – они хотели изменить хотя бы мир вокруг себя, и если для этого нужно притворяться… Что ж, они втроем были готовы к этому.

И тут появился Учиха Саске. Гарадской мальчик-мажор, для которого деревня стала наказанием, а не возможностью получить новый опыт, который был так необходим этому слепому человеку. Да, Саске тоже вырос в жестоком и жестком мире, он испытал на себе несправедливость и принуждение, моральное, естественно, но даже он, Наруто, знал и видел больше, чем Саске, который считал их всех деревенщиной необразованной. Саске загибнул бы в жерновах деревенских интриг. И дело было не в том, что его избили бы или же просто выжили из социума, в котором очень настороженно относились к иным. Дело было в том, что даже такой человек, как Учиха Саске, мог сломаться. Сегодня он видел, что Саске был близок к этому, пусть и не из-за давления окружения или обстоятельств с ним связанных, но он был рядом и помог ему, теперь уже точно не сожалея о том, что не отказал Какаши в его маленькой просьбе.

- Наруто… – Кушина окликнула нахмуренного сына. Материнское сердце никогда не подводило её и сейчас, когда Наруто вошел в дом с низко опущенной головой и отстраненным взглядом, оно екнуло, словно в преддверии беды. Что-то произошло – женщина это понимала. Слишком часто за последний десяток лет она видела такого Наруто – уходящего в себя и не реагирующего на мир вокруг, и последний такой раз был не так уж и давно, меньше полугода назад, словно тревожным звоночком вынудив из её памяти воспоминания далеких дней.