Жертвы – это, конечно, он слишком грубо выразился, всего-то нужно было найти в своем сердце место для Гурен и попытаться забыть того, кто завладел им целиком и полностью, вот только омега задумался над тем, а не обманывает ли он сам себя, говоря, что это будет так легко и просто, а на самом деле, когда он станет семейным, старые раны ещё долго будут давать о себе знать, если не станут причиной раздора между ним и альфой. В какой-то мере Орочимару понимал, что глупо любить бету, ведь он, по своей природе, просто не мог ответить ему столь же сильными чувствами, и, тем более, с бетой у него точно не будет детей, но сердцу не прикажешь… и сущности. Странно это, но его сущность не тянулась к Гурен, хотя должна была, хотя бы потому, что альфа – это защита, она тянулась неизвестно куда, вновь и вновь заставляя его до сих пор всматриваться в лица прохожих и искать в толпе Кабуто. Вполне возможно, что, ради ребёнка, он бы смог переступить себя и стать мужем Учиха, но заслуживала ли сама женщина на притворство с его стороны?
Какой бы ни была Гурен, а о ней ходило много нелестных слухов относительно её жесткости, крутого нрава и беспринципности в бизнесе, но ни она, ни кто-либо другой не заслуживали того, чтобы их обманывали и замещали ими того, кого искренне любили. Именно поэтому, смотря в глаза своей любовнице, Орочимару принял тяжкое решение, которое, скорее всего, изменит всю его судьбу.
- Прости, Гурен, - в его голосе не было вины или сожаления, только искренность, которую он и попытался передать альфе ментально, - но я хочу разорвать наши отношения, - да, только что он собственноручно лишил себя всего, в том числе и надежды иметь ребёнка. Но разве можно рожать и воспитывать дитя в обмане и притворстве? Разве может он поставить свои желания и страхи выше морали и человеческих ценностей? Разве получится из него достойный отец, когда он сам поступит недостойно? Да, ему больно от осознания того, что все его мечты о счастье и семье так и останутся мечтами, но лучше уж пусть будет так, чем причинить боль тому, кто, обуздывая свой нрав, с пониманием шел ему навстречу.
- Я, конечно, против, но настаивать не буду, - нет, фраза не получилась сухой и бесчувственной, наоборот, она была какой-то скомканной и неясной, наполненной противоречивыми эмоциями и волнением. Да, раньше ей не отказывали, но неприятно было не поэтому, а потому, что у неё были к Орочимару чувства. Да, её гордость была задета потому, что ей, альфе, предпочли бету, но в какой-то мере она могла понять омегу. Да, она могла сейчас настоять на разговоре, убеждать, доказывать и даже надавить, вынудить и заставить, но не видела в этом ни нужды, ни необходимости, потому что уважала Орочимару и его право выбора.
- Благодарю за понимание, - брюнет поднялся и, свернув свое биополе, уважительно поклонился. – Надеюсь, что наше дружеское общение на этом не прервется
- Конечно, - Гурен в ответ лишь сдержано кивнула, после чего, так и не сменив позы, проводила мужчину до выхода долгим, пристальным, слегка печальным взглядом, именно в этот момент понимая, что омега сказал правду об их отношениях – дружеские, а секс… просто им обоим это было нужно, но даже в постели они не получали друг от друга то, чего оба желали – истинности.
Орочимару же, выйдя на улицу, глубоко вдохнул теплый апрельский воздух, чувствуя, что на душе стало как-то непривычно легко, пусть и тоскливо – не самое приятное ощущение, но и его можно было перетерпеть. Думать о том, что его ждет беспокойная работа, пустая квартира и холодная постель, совершенно не хотелось, хотя омега и понимал, что это неизбежно, что, отныне, это часть его жизни, но все же он пережил уже много, чтобы знать о том, что, со временем, со всем можно свыкнуться, даже с одиночеством.
До дома, игнорируя правила дорожного движения, предостерегающие знаки и протяжные сигналы других водителей, они доехали за каких-то полчаса, хотя, признаться, в самом процессе езды для Кибы не было ничего приятного. Его альфа вел себя как безумец, даже на его губах блуждала тень неадекватной улыбки, а биополе было слишком нестабильным и рваным, чтобы по его состоянию можно было что-то понять, и в то же время он казался слишком собранным, сконцентрированным и целеустремленным, чтобы обвинить его в помешательстве. Если возле кафе он ещё и чувствовал легкое возбуждение, то теперь только тревогу и беспокойство, которые усиливалась с каждой милей, которую они преодолели от «Тэндо» до их особняка. Предположение, что во всем виноват только он, угнетало омегу ещё больше, в непонимании, незнании, невладении ситуацией заставляло съеживаться на переднем сидении и отчаянно цепляться за ручку, бросая на пепельноволосого встревоженные взгляды.
Хидан притормозил прямо у входа в дом и, оббежав машину спереди, помог своему омеге выбраться наружу, хотя именно сейчас он готов был нести его на руках, но, видя, что тот не совсем понимает и даже опасается его, закрывшись, повременил с действиями, решив начать с разговора. К его разочарованию в доме были посторонние – бригада рабочих, которые уже закончили с гостиной и переместились на кухню. Они были бетами, но даже по пристальному, слегка прищуренному и раздраженному взгляду смогли понять, что то-то не так, а вот прораб-альфа понял все и сразу же, дав сигнал подчиненным, не медля, сворачивать работу. Пришлось ждать, и если раньше ему, Хагоромо, терпения было не занимать, то сейчас он был готов помочь копошащимся бетам побыстрее убраться восвояси, причем помочь смачным пинком. Да, выработанный с годами контроль дал трещину, но его можно было понять, ведь это было… это было… в общем, это было, и он, как корпусник, боялся того, что сейчас ему просто не хватит слов, чтобы выразить все, что он чувствует.
Теперь Киба был в ещё большей сумятице, потому что приказ рабочим покинуть дом он ещё мог понять, ведь, судя по всему, альфа собирался поговорить с ним о чем-то важном, встревожившим и взволновавшим его настолько, что матерый корпусник за последний получас проявил больше эмоций, чем за все время их знакомства, но последующие действия Хагоромо его просто шокировали. Альфа полез в навесной шкаф, что-то ища в нем целую минуту, при всем при этом звеня посудой и нетерпеливо, но все же аккуратно, опуская её на пол, так как практически всю утварь рабочие, судя по всему, уже успели вынести в подвал или гараж, а после, полностью довольный, извлек оттуда бутылку шампанского, причем дорогого, и два изящных, хрустальных бокала, водрузив все это на подоконник.
Нужно было что-то сказать, как-то объяснить свои действия, побеспокоиться о более приемлемой обстановке, более романтичной, более чувственной, но он слишком долго ждал, чтобы потратить на глупости ещё хотя бы минуту, слишком часто повторял про себя одни и те же слова, поэтому сейчас они все вылетели из его головы, и, пожалуй, слишком боялся того, что все-таки и это шампанское и бокалы, которые он купил почти четыре года назад, и длинная речь, которую он сочинял не меньше, так и останутся атрибутами нереализованных мечтаний. Открыть бутылку оказалось не так уж и просто, потому что руки слегка дрожали, а плотная пробка так и норовила вылететь под давлением, при этом расплескав добрую половину, сказать к слову, очень дорогого напитка. Хрусталь тоже предательски дрожал и позвякивал, когда он, в нетерпении, наполнял бокалы шипучей жидкостью, выдержанный аромат которой сразу же заполнил комнату. Боги, он сколько раз представлял себе этот момент, и в его фантазиях были свечи, розы и легкая музыка, в общем, простая у него была фантазия, но уж никак альфа не надеялся на то, что столь ответственный момент будет проходить на полупустой кухне под запах краски и в мерцании ламп. Но, главное, что этот момент настал, а там он уже как-нибудь исправится, и у них будет ещё не один романтический вечер при свечах и в лунном свете, с розами в вазе и их лепестками на постели, с тихой музыкой и громкими стонами страсти.
Хидан повернулся к нему, держа в обеих руках по бокалу, и Киба шокировано отступил на шаг назад, натыкаясь на лестницу, которая протяжно скрипнула по полу, и невольно останавливаясь. Нет, страшно не было, все-таки он уже успел узнать, понять и усвоить то, что альфа ни при каких обстоятельствах не причинит ему боль. Но тогда, что это все означало? Хагоромо был… счастлив. Да, именно так, и омега это чувствовал слишком отчетливо даже сквозь ту гамму ощущений, которая исходила от пепельноволосого, но это не объясняло то, что альфа явно собирался с ним что-то отпраздновать, и эта торжественность момента озадачила Инудзуку. По его мнению, праздновать было нечего, поскольку теперь они оба безработные, а у них дом без ремонта, счета и лечение, но он чувствовал, что настроение Хидана абсолютно никак не связано с материальным, скорее… с ментальным. Да, потому что его ментальные ощущения тоже были иными, пусть он сперва и не придал этому особого значения, но теперь он понимал, что между ними что-то изменилось, а то, что он почувствовал ещё в «Тэндо», яркое, живое и трепетное, до сих пор с ним, на нем, в нем, и он не хотел отпускать это чувство, которое, казалось, ещё плотнее связывало его с Хиданом.
