- Спасибо, - Инудзука опасливо присел за стол, не зная, куда ему деть руки, которые почему-то очень мешали. Его взгляд, то и дело, скользил по комнате, задерживался на каких-то мелочных деталях, упирался в столешницу, накрытую белоснежной скатертью, и мимолетом цеплял движения мальчишки, который уже разливал чай, а вот посмотреть в глаза своему новому знакомому шатен так и не решился. Да, он ощущал омегу на ментальном уровне, чувствовал его искренность и дружелюбие, но посмотреть ему в глаза не мог. Наверное, боялся увидеть в этом глубоком взгляде жалость или же сочувствие, в то время как ему сейчас нужна была… поддержка? Нет, его поддерживали все: и Хидан, и друзья, а частью клана он не считал себя уже давно. Понимание? Вроде как его все понимали, сопереживали, пытались помочь, успокоить, но это все было не то. В общем, Киба и сам не знал, чего он хотел. Возможно, всего лишь взгляда со стороны?
- Ты чего-то боишься? – вопрос был настолько внезапным, что у Киба дрогнули и рука, и биополе, поэтому он, на секунду, до того, как вновь закрыться, смог почувствовать своего собеседника, и в этих эмоциях не было так претившей ему жалости, только непонимание и искреннее желание разделить с ним груз одиночества.
- Нет. С чего ты взял? – его голос предательски дрогнул, и омежка это заметил, пусть и не подал виду, но самому шатену стало очень неприятно. Слабость никак не хотела покидать его тело, срослась с его сущностью и заставляла опускать руки, складывалось такое впечатление, что он сбился с пути и утратил ниточку, за которую держался все это время, встречая все проблемы с высоко поднятой головой. Вполне возможно, это было последствие лечения, потому что он принимал много гормональных препаратов, которые влияли на его душевное и эмоциональное состояние, но в чем-то мальчишка был прав – внутри него жил страх, исток которого он так и не смог понять.
- Просто мне показалось, что что-то снедает тебя изнутри, - Хаку отодвинул нетронутую чашку с чаем в сторону и выразительно посмотрел на своего нового знакомого, пытаясь так, без ментального вмешательства, понять, что же тревожит омегу. – Ты очень грустный, и меня это опечаливает
- Почему? – бесцветным голосом спросил Киба, уткнувшись взглядом в свою чашку, в которой вертикально плавал листик заварки – на удачу, говорят
- Потому что грусть окрашивает мир только в черный и белый, а жизнь должна быть полной и красочной, - Хаку пожал плечами. – Я так думаю
Повисло неловкое молчание, которое нарушалось только равномерным тиканьем настенных часов и легким постукиванием ложечки о края чашки. Кибе хотелось подняться и уйти, потому что ему было стыдно, досадно и, что уж греха таить, правда колола глаза, но он будто прирос к месту, и всех его сил сейчас хватало только на то, чтобы мешать чай, пытаясь перевернуть этот злосчастный листик горизонтально, но он с завидным упорством всплывал вертикально, будто насмехаясь над ним и его беспомощностью.
- Ещё каких-то полгода назад я был маткой, - достаточно тихо, но в замершей атмосфере довольно отчетливо начал Хаку, и шатен вздрогнул, остановив круговые движение, но так и не подняв головы. – Сасори, мой Истинный, выиграл меня в ментальной рулетке у одного из альф улья, который перед этим участвовал в резне, в которой погиб весь мой клан. Да, я в то время был ещё девственником, но то, что произошло со мной в улье, давило на меня, и я считал, что я не достоин такого человека, как Сасори. Я пытался разорвать связь, - омега вздохнул, медленно потянувшись к булочке, но после опустив руку на стол и сжав пальцы в кулак, - провоцировал своего альфу, вел себя как шлюха потому, что считал себя грязным, порочным и клейменым ульем на всю жизнь. Я, как и ты, - брюнет поднял голову и посмотрел на понурого парня, биополе которого сейчас было рваным, бессвязным и растерянным в своих движениях, - боялся, что не смогу оправдать надежды своего альфы
- Я боюсь не только этого, - глухо ответил Киба, так и не подняв головы, - а того, - омега опустил руку и накрыл ладонью живот, - что скоро у меня будет течка, - Инудзука чувствовал, что течка, которой у него не было ещё с декабря, должна начаться через несколько дней, как знал и то, что это же чувствовал и его альфа, хотя, даже сейчас, услышав историю этого мальчика, он все равно не мог быть с ним откровенен. Да, он был поражен, сочувствовал мальчишке, который пережил такое унижение и прошел такие испытание, пусть сам он об ульях и матках имел очень скудное представление, но больше всего его задело то, что Хаку смог все это пережить, переступил свое прошлое, оставил его за спиной и теперь способен так легко о нем говорить, а вот он отпустить свое прошлое не может потому, что это самое прошлое может в любой момент стать и его настоящим, и будущим.
- Ты боишься забеременеть? – опасливо поинтересовался Юки, чувствуя, что в своих догадках он близко, но не совсем верно, будто ему заведомо не дают уловить именно ту нить, которая поможет понять причину грусти этого омеги
- Да, - со вздохом ответил Киба, - но не потому, что не хочу детей, а потому, что уже пережил потерю ребёнка, и потому, что шансов выносить малыша у меня нет, ведь я ущербный, - шатен наконец-то осмелился поднять голову и посмотреть на собеседника. – Ты ведь тоже это чувствуешь, да?
- Да, - нехотя ответил Хаку, который, бесспорно, почувствовал и слабость биополя омеги, и множественные энергетически шрамы в нем, вот только он не ожидал, что все будет именно так, что рана на самом деле намного глубже, чем её показывают. – А противозачаточные?
- Нельзя, - отрицательно покачал головой Инудзука, вертя в руках белоснежную салфетку. – Я прохожу курс лечения, поэтому никаких противозачаточных, даже капсулу нельзя, потому что посторонние препараты могут повлиять на гормональный фон или организм в целом
- А удержаться от сцепки будет сложно, - понимающе кивнул Хаку, задумываясь. Чем он мог помочь омеге в этой ситуации? Фактически, ничем, разве что как-то разговорить, помочь выплеснуть свою боль, раскрыть то, чем он не мог поделиться со своим альфой, занять его чем-нибудь, чтобы шатен снова почувствовал вкус жизни. У него и самого-то был не слишком большой опыт общения с людьми, поскольку те его раздражали, а порой и пугали, но он пытался с этим бороться, не только ради себя, но и ради Сасори, ради их будущего, а Киба, похоже, считал, что у их пары с альфой нет будущего, что он только обременяет любимого человека и не позволяет ему быть счастливым. Что же можно сделать в подобной ситуации?
- Ты прости, Хаку-кун, что я вот так вот все и на тебя, - спешно начал извиняться Инудзука, чувствуя, что мальчик пытается что-то придумать и как-то ему помочь, и он был благодарен ему за это, но ему и так было достаточно того, что за него переживают Хидан, Сай, Гаара, Наруто, даже Цунаде-сама. Шатен глубоко вздохнул – это скольким же людям он доставляет проблемы своим существованием?
- Даже не думай об этом! – Хаку, резко поднявшись, стукнул кулачком по столу, от чего неприятно звякнули приборы. Он был зол и испуган, потому что только что почувствовал то, что чувствовал много раз, когда ещё жил в улье, и когда сталкивался с омегами, которые больше не могли и не хотели, которые предпочли лезвие или шнурок, но только не жизнь подстилки и раба. И вот, только что, обреченность и безысходность со стороны шатена резко всколыхнули атмосферу комнаты, рождая страх потери и очередного бессилия.
- Я не… - честно сказать, Киба и сам не понял, что же случилось, и почему омежка сейчас так хаотично расплескивает свою энергетику, выражая и страх, и негодование, и готовность защищать. Омега и защищать… странное сочетание, но почему-то именно оно заставило Инудзуку улыбнуться и вспомнить, кем он был до того, когда стал зависим от Хидана и друзей, кем он был ещё пару месяцев назад, когда был готов идти вперед, отвержено и несмотря ни на что, даже тот случай с Пейном, недопонимание с Хиданом, безрезультатность лечения не сломили его так, как страх перед будущим. Вот он – исток: страх перед тем, что будущего нет, а поэтому сейчас нет нужды что-то делать и чего-то добиваться, достаточно просто плыть по течению и ждать, когда все решит случай. Да, он жалок, но теперь это воспринималось не как унижение, а как толчок к тому, чтобы перестать быть жалким, хотя бы ради тех, кому он дорог.
