- Кто возглавляет сопротивление генералам? – спросил Хатаке, уже окончательно убедившись в том, что корень ситуации находится очень глубоко, под толщей конспирации и ухищрений, а её ветви уходят в правительственные верха, которые готовятся к открытому противостоянию с Корпусом

- Сарутоби-сама, - понизив тон голоса, ответила альфа, - и, естественно, его поддерживают члены ареопага, в том числе и глава Шестого Отдела Морино Ибики, и глава Отдела Контрразведки Шикаку Нара, но все же Хирудзен-сама подозревает, что и в их рядах есть предатели

- Так вот для чего был нужен весь этот фарс, - пепельноволосый в полуулыбке хмыкнул. – Вам было нужно, чтобы перед другими генералами я выглядел, как жертва обстоятельств, очередная пешка, которая вроде как не должна вмешиваться в большие игры, но при этом скрупулезно выполнять свою работу

- Уж прости, Какаши, - Рин виновато развела руками, - но за мной постоянно следили люди генерала Эйя, поэтому я не могла прямо и открыто рассказать тебе обо всем. И, да, ты прав, - женщина вздохнула, - все должно было выглядеть так, будто тебя заставили, вследствие чего отношения и между нами с тобой, и между тобой и Министерством натянуты и недружелюбны. Прости

- Значит, - задумчиво протянул альфа, чувствуя неподдельные эмоции сожаления со стороны шатенки, - когда я выполню задание, и конфликт с Поднебесной разрешится, я смогу вернуться домой? - Хатаке выразительно посмотрел на генерала. – К своей семье?

- Да, - Рин утвердительно кивнула, но тут же строго добавила, - но не думаю, что это произойдет скоро

- Я согласен и готов подождать, - в принципе, Какаши понимал, что ни выбора, ни обратного пути у него нет, потому что он – уже генерал, и складывать свои обязанности сразу же после назначения было бы очень подозрительно. К тому же, альфа прекрасно понимал всю суть ситуации и её возможные последствия, последствия, которые могли задеть и Ируку. Омега и дочь – вот его слабое место, но, если он намерено оборвал с ними все связи, если не поддерживает отношения, если не признает ребёнка своим и не вмешивается в их жизнь, значит, надавить на него, шантажируя безопасностью семьи, не получится. Хитро, но больно. Да и то, что выбор Сарутоби Хирудзена пал именно на него, было следствием не только его заслуг перед государством, но и личным знакомством главы Министерства с его отцом, который, похоже, тоже работал не на Корпус, а на правительство, за что и поплатился жизнью.

- Майто Гай? – спустя какое-то время, спросил пепельноволосый, внимательно наблюдая за реакцией собеседницы. – Я могу на него положиться?

- Да, - Рин небрежно накрыла ладонь альфы своей, легонько её сжимая. – Этому человеку можно доверять

- Хм, - Какаши улыбнулся уголком губ и плавно высвободил руку, тут же демонстративно пряча её в карман, - тогда не вижу смысла задерживаться здесь дольше. Мне нужно как можно скорее ознакомиться с положением дел в IV подразделении Корпуса

- Пойдемте, генерал, - Рин поднялась с места, её биополе тут же сгустилось, уплотнилось, формируя щиты, а взгляд стал острым, пронзительным и колючим. – Я покажу вам ваш кабинет и передам все незавершенные дела экс-генерала Мифуне

Хатаке, кивнув, тоже поднялся и последовал за альфой, ничего не выражающим взглядом окинув кафе, в этот же момент чувствуя, как карман практически невесомо отяжеляет маленькая флэшка.

Собрав все свои вещи, Наруто уже собирался отправиться домой, но вместо того, чтобы надеть пальто, взять свой рабочий портфель и выйти, альфа грузно плюхнулся на стул, зарываясь пальцами в густые волосы. Что он сейчас чувствовал? Боль? Обиду? Злость? Зависть? Отчаянье? Горечь? Разочарование? Слишком много эмоций, особенно для человека, который последние пять лет так отчаянно с ними боролся, чтобы стать сильным и обуздать свою сущность, которая так и норовила выйти из-под контроля, когда тело и дух становились слабыми. Альфа считал, что он смог отгородиться от своей природы, что запах ни одной омеги больше не сможет вскружить ему голову, что его сердце больше не способно отчаянно биться в грудной клетке, трепеща от одних воспоминаний о человеке, пусть при всем при этом мир для него утратил привлекательность, а все краски вокруг потускнели, превратив его жизнь в бесконечное ничто, но он ошибся, ошибся и снова обжегся о собственное желание вновь почувствовать себя нужным.

Он чувствовал боль. Боль физическую и душевную. Боль, которая сжимала виски и тупо пульсировала в затылке, напоминая о количестве растраченной вчера энергетики, запасы которой нужно было стремительно восстановить, при этом не сломав внутренние барьеры. Боль, которая пронзала его сущность и сердце. Боль, от которой зверь внутри него заходился диким воем, мечась, сметаясь, пытаясь вырваться и быть рядом с тем, кого осязал как свою половинку, ту часть, раз соединившись с которой, он больше не мог её отпустить. Боль, от которой вечный двигатель давал сбой, замирая, тяжелея в груди, разбивая ребра изнутри и затихая в луже собственных кровавых слез. Глупо для альфы. Для самца. Для особи, которой не должно быть ведомо, что такое чувства, но это было так. Сердце, ощутив ответное биение, теперь отказывалось биться самостоятельно, отбрасывая все доводы разума и будучи полностью солидарным с сущностью. Слишком много боли. Даже для него, человека, который познал все возможные её виды. Как физические, так и душевные.

Он чувствовал обиду. Обиду на богов, которые прокляли его даром этой силы, и не только его, весь его клан, его потомков и тех, кто хотел быть рядом с ним. Обиду на тех, кто не хотел понимать, кто думал, что он сам избрал такой путь, кто считал его ошибкой природы, мифом, который ожил благодаря деяниям бесов. Обиду на такого непонятливого и упрямого омегу, который задевает своими чувствами те струны его души, которые уже давно либо огрубели, либо порвались, а он их исцеляет, восстанавливает, лечит своим теплом, заставляет их вновь вибрировать и чувствовать жизнь вокруг, при этом даже не понимая, что именно он делает. Обиду на себя самого, потому что он оказался настолько слаб, что уступил, поддался, свернул с намеченного пути, отрекся от клятвы, которую дал родителям, деду, дяде, другу, себе, и вновь вернулся к тому, с чего начал. Да, он изменился, стал более сдержанным, зрелым, осторожным, сильным, но это не избавило его от обиды, пожалуй, на весь мир, потому что, иногда, вот в такие вот моменты, он хотел быть обычным, прожить ту жизнь, которую проживают миллиарды, и просто быть счастливым со своим омегой.

Он чувствовал злость. Злость, в первую очередь, на себя, потому что он трус и слабак, потому что он предпочел бежать, не только сейчас, но и тогда, пять лет назад, он струсил, дал слабину и сбежал, при этом причинив боль самому дорогому человеку. Злость потому, что сейчас у него ничего не получалось: не получалось нормально поддержать друзей, не получалось завоевать доверие отца, не получалось дать матери надежду, не получалось поддержать брата, не получалось сказать своему омеге о своих чувствах. Злость потому, что это было его частью, его природой, одной из сторон его сущности, тем, что раньше помогало выплеснуть обиду и боль, потому, что сейчас ему хотелось сорваться, наплевать на пять лет упорных тренировок и позволить себе стать тем, кем он и должен быть. Злость потому, что он готов был пойти самым легким путем, готов поддаться и позволить своей сущности вырваться наружу, потому, что не готов признаться самому себе, что впервые за последние восемь лет ему хочется жить.

Он чувствовал зависть. Зависть потому, что видел, как другие счастливы вокруг него, при этом уверенно переступая все преграды, преодолевая все барьеры и порой, казалось, ломая волю самых богов. Зависть потому, что сила других, даже Древнего, могла быть использована во благо, его же могла сеять только хаос. Дей и Итачи… Гаара и Сай… Киба и Хидан… Яхико и Нагато… Да, у них не все гладко. Да, им всем нужно ещё много преодолеть, чтобы выстроить собственное счастье. Да, их совместный путь только начинается, но он у них есть. А у него? Каков его путь? Зачем боги создали его таким? Зависть потому, что у каждого, не только его друзей, а именно человека, да, у каждого есть тот, кто предназначен ему судьбой, кто был половинкой единого, кто разделит свою жизнь с любимым человеком, а у него этого не было. Его природа, его сущность, его исток только и могут что разрушать и калечить, рвать связи, присваивать, переступать через священное и непорочное, только чтобы утолить свою жажду и свои желания, причинять боль и при всем при этом все равно оставаться одиноким. Зависть тому, кто будет рядом с его омегой. Он должен был отречься, уехать, забыть, отсидеться в клетке и начать все сначала. Не должен был хотеть того, что для него невозможно. Не должен был покушаться на нормальную жизнь, завидуя тем, у кого она была. Он не имел права признавать Саске своим омегой.