© Греков В.Н., 2011

© Издательский дом «Сказочная дорога», оформление, 2011

Монографии принято начинать введением, объяснять значение темы, ее актуальность, степень изученности и т. д. Всегда ли стоит придерживаться такой схемы? Тема книги, заявленная в названии, сама способна подчеркнуть, почему ее стоит взять в руки и прочитать. Проблема, обозначенная автором, заявляет о своей новизне или о компилятивности почти сразу же. Вся необходимая литература приводится в сносках и списках литературы. Введение должно ввести в курс дела, показать ракурс проблемы и исходную позицию. Прочитав все, вы должны увидеть автора, беседующего со своими персонажами, задающего вопросы, смеющегося, недоумевающего…

Я не собираюсь следовать традиционной схеме. Но мне не избежать прямого ответа на вопрос о современности. Ведь я затрагиваю тему очень больную и очень знакомую каждому – русскую идею.

Что же такое русская идея, существует ли на самом деле русская идея, русская философия, русская наука? Как это ни странно, ответ на вопрос зависит от нашей позиции, от того смысла, который вкладывается в знакомые и тревожащие нас слова.

Русская идея, как идея национальной самобытности, пожалуй даже, как идея мессианского служения, жертвенности, найдет отклик во многих сердцах. Русская идея, как идея русской народности, заявляющей о своих законных правах в мире, также не вызовет неприятия у честных и серьезных людей. И даже стремление русских самим выбрать свой путь не подлежит остракизму. В конце концов каждый народ делает выбор. Но здесь надо оговориться: выбор культурный, а не политический. Как только культурный выбор подменяется политическим, своеобразие психологии и культуры народа – особыми политическими традициями, самодержавием, исключительностью, нетерпимостью, все очарование русской идеи исчезает.

Признаемся, сохранить границу, остаться терпимыми – очень трудно. Однако, применяя выражения славянофилов, именно это задача и задание России. Может быть, именно в ней и заключается наша судьба, наше предназначение, собственно, то, что называется русской идеей?

Напомню стихи Ивана Аксакова:

Как же понять эти вечные и, должно быть, прекрасные, величественные права души? Давайте-ка взглянем на самые простые, самые естественные потребности и обязанности. Если нам удастся разобраться в повседневности, мы увидим отблески, озарения вечной идеи. Ее отражение уже не ослепит нас. Но если что-то заслоняет величественный облик, если в отражение вкрадывается искажение, мы это также заметим. Мы не спутаем свет души и свет фонарей, которыми нас иногда желают ослепить.

Тягостно тянулось время, которое потом, позже, назовут «мрачным семилетием». Кто знал тогда, в 1850-м, что «мертвое озеро» века продлится всего лишь семь лет? Что умрет государь – и наступит полусчастливое время полусвободы? Лучшее время для России, никогда не бывшей свободной вполне.

В 1850-м не знал никто. И в 1851-м. И в 1852-м. Но почему бы не помечтать?

В 1-м томе альманаха «Московский сборник» (1852) Иван Сергеевич Аксаков публикует отрывки своей новой поэмы «Бродяга».

О чем она, эта поэма? О беглом крепостном Алешке? О полусвободе, ибо беглый крепостной – еще не вполне свободный человек? О самом себе, выхлопатывавшем себе командировку то в Ярославль, то в Бессарабию? Ведь хотелось же сбежать от размеренной жизни, от дружной, любящей семьи, сбежать от комфорта привычного мира просто потому, что он привычен, во имя полусвободы, ограниченной многочисленными обязанностями командированного чиновника.

Или Алешка – символ крепостнической России, застывшей и стремительно движущейся одновременно, даже в рабстве не утратившей свободного духа, но неспособной быть свободной до конца?

И не все ли противоречия России проистекают из ее полусвободного исторического движения? Не в полусвободе ли особенность русской культуры?

Культура включена во время, она изменяется вместе с изменением времени, причем иногда сама провоцирует, подталкивает это изменение. Культура территориально-пространственна и в определенном смысле локальна. Она способна преодолевать национальную ограниченность и хранить национальные традиции. Она глобальна и камерна. Она создает, сохраняет ценности и сама придает или присваивает ценность определенным явлениям, событиям, фактам или объектам. Она индивидуальна и коллективна, не признает заданности, предопределенности и в то же время претендует на выражение общественного мнения, общественных интересов, на создание и защиту общественных ценностей. Культура – явление духовное, но распространяется и на бытовую, промышленно-экономическую сферу. Она регламентирует не только знание, развитие, искусство, науку. И главное – она немыслима вне или без участия человека.

В «Системе трансцендентального идеализма» Ф.В. Шеллинг назвал ее «второй природой». В шеллингианском определении важно учитывать вмешательство человека, изменение, трансформацию, «окультуривание», т. е. приспособление естественной, первой природы к нуждам человека.

Эта «вторая природа» болезненно противостоит «первой». С каждым десятилетием это противостояние ощущается все драматичнее.

Первой природа была для славянофилов не только потому, что она «раньше», но потому, что она создана Богом в первые дни Творения. Потому что она первична и первородна. «Вторая природа» артефактна.

Ее изначальная конфликтность с «первой» разрешима только в вере. Только храмы гармонично сочетают артефактность стен с властностью Божественной истины. Артефактны страницы Священного Писания, но Божественна его суть.