Неожиданно рядом с его головой открывается навесной шкафчик. Баки осторожно опускает его руки и достаёт аптечку. В своей собственной голове он мечется от стенки к стенке и просто рвет на себе волосы, понимая, что только что чуть не сделал. Хочется заорать. Хочется закричать и сделать больно себе, ведь… Он скользит взглядом по плечам Стива слишком быстро. Он просто не может смотреть на это и игнорировать это.

Мысль о том, что это его рук дело добивает. И все устои, все ценности будто бы в одночасье рушатся, ведь… Это же его крошка-Стив. Его лучший друг. Его первая любовь. Тот самый человек, которого он поклялся защищать всегда и от всего, но от себя, от себя самого защитить не смог, и…

Руки трясутся. Совсем немного, почти незаметно. Баки чувствует, что готов упасть на колени и вымаливать прощение. Он знает, что себя простить уже никогда не сможет, но Стив, его слабый, маленький кроха… Он ведь не заслужил этого.

Стив распахивает глаза, пораженно смотрит, и ему кажется, что он потерял Баки навсегда. Он опять сделал все неправильно, и он больше не нравится Баки.

Ни тела, ни мозгов… Ни даже банального послушания.

— Н-нет, не надо… Слышишь?.. Я… Я исправлюсь, правда… П-подожди… — он смотрит, как Баки с непроницаемым лицом достаёт обезболивающее, и понимает, что именно тут все и закончилось. Он уже даже выговорить ничего не может.

Плечи отзываются болью, каждый раз, когда он двигает руками, но Стив все же подтягивает колени к груди и ставит пятки на столешницу. Он прячет лицо в ладонях и просто старается не скатиться в банальные рыдания.

Теперь Баки точно уйдёт. А времени больше не осталось.

Со дня на день он уедет поступать в университет.

И больше не вернётся.

— Выпей таблетку, пожалуйста. — он говорит спокойно и так привычно мягко, что Стив замирает. Поднимает влажные, покрасневшие глаза.

Баки не смотрит на него с ненавистью или злобой. Лишь с виной и болью, но и… С нежностью.

Стив икает, всхлипывает и берет из тёплых ладоней белый кругляш таблетки. Запивает его водой, что подают ему те же руки.

— Я не должен был срываться так на тебе. Прости меня. — Баки не смотрит ему в глаза, а затем достаёт мазь. И все ещё не смотрит.

Стив дергается, все ещё удерживая чашку.

— Нет… Нет, слышишь, все в порядке, я правда не думаю, что… Что случилось что-то плохое и… — он качает головой, кусает нижнюю губу, только бы не кривиться от боли, а затем Баки встаёт напротив и затыкает его одним лишь взглядом.

Осторожно забрав у него чашку, парень подхватывает его маленькую ладонь и тянет выше, к своему лицу. Стив действительно готов к тому, что сейчас ему прикусят пальцы или вгрызутся в запястье, и он зажмуривается так безнадёжно, он подбирается и даже дышать перестаёт.

А Баки мягко целует тыльную сторону его ладони. Баки шепчет, и если бы Стив на мгновение отвлекся от налета испуга и подкатывающей истерики, он бы даже увидел насколько трудно ему дается этот шепот. Все эти слова.

— Прости меня. Я… Я должен был прекратить это ещё давным-давно, но… Мне было больно весь этот год. И год до этого. И… — медленно перевернув его ладонь и все ещё не поднимая глаз, Баки целует в самый центр и вздыхает. Он только что упал в собственных глазах ниже некуда, и он даже не знает, что с этим делать. Стив, такой глупый и зеленый еще совсем, будто бы даже и не понял, что только что чуть не произошло, но… Стив не виноват. Виноват лишь он, Баки, и все тут. — Я не должен был вымещать это все на тебе. Я соберу вещи уже завтра и…

— Баки.

— Я… Я все понимаю… И… Боже, да на тебе же живого места нет… Я уеду уже завтра и ты…

— Джеймс. Бьюкенен. Барнс.

Слёзы заканчиваются. А он сам неожиданно подбирается. Повышает голос, привлекая внимание.

Теперь, буквально в один миг, ему становится ясно. Стив понимает всё от начала и до конца. Стив понимает и причины, и следствия.

Никто не способен терпеть боль слишком долго без последствий. Все это время на самом деле помощь была нужна не ему, а Баки.

Это видно и по его глазам, таким глубоким и безнадёжным. Это видно и по его губам, хмуро поджатым и скорбным.

Превозмогая боль, Стив поднимает обе руки и берет родное, любимое лицо в свои ладони. Стив улыбается и теперь это удается ему намного лучше, чем минуту или две назад.

Баки было больно все те года, что он испытывал свою невероятную и прекрасную влюбленность. И Баки просто решил, что достоин отмщения, что достоин равноправия, что достоин справедливости… Это было правильно. Это было честно.

И Стив понимает это. Стив больше не обманывает себя, и он принимает и понимает желание Барнса сделать ему так же больно.

Тут больше нет виноватых. Баки страдал тогда, Стив пострадал сейчас. Не прямо в этот момент, но все эти месяцы.

Их честный бой можно считать завершенным.

Мягко поглаживая чужие щеки, Стив неожиданно спокойно и мягко говорит:

— Я люблю тебя всем своим сердцем, Джеймс Бьюкенен Барнс. И я знаю, что чувствуешь тоже самое. — его большие пальцы утирают соль с чужих щёк, а Баки смотрит побито. Потому что это он принёс боль. Потому что это он вовремя не остановился. Стив сдвигается ближе к краю, спускает ноги и неуклюже обхватывает голенями подтянутые, сильные бедра. Судорожно душно краснеет, все же продолжая говорить: — Я не сержусь на тебя. И я прошу тебя не сердиться на меня. Прошу тебя не сердиться на нас обоих. Хорошо?..

Баки отводит глаза в сторону, и Стив готов поспорить, что уже завтра его вещей здесь не будет. Баки опять сбежит, только теперь не от чувств, а от вины.

И Стив не может ему этого позволить.

— Давай же, хмурая булочка, посмотри на меня… — он разбито улыбается шире, и на сердце становится, наконец, легко. Баки и в правду любит его, и Баки чувствует себя виноватым. Они оба чувствуют себя виноватыми.

Стив собирает себя не в кучу, но по крайней мере в кучку. Он сметает свои осколки и пылинки, он все еще работает и над собой, и над «ними», и он не собирается останавливаться. Их с Баки тандем слишком дорог и слишком ценен. Он сам намного выше собственной боли.

— Последний раз ты называл меня хмурой булочкой, когда мне было десять…

Все, что теперь остаётся — это разобраться подобно взрослым. Они оба настрадались вдоволь, и теперь пришла пора простить друг друга.

Стив Баки простил. Стив знает, что Баки его тоже простил.

И проблема лишь в том, что себя Баки…сможет ли простить?

— Я помню. А ты помнишь?.. — его тонкие прохладные пальцы касаются щёк и крыльев носа. Они оглаживают брови, медленно зарываются в волосы. Стив все ещё слабо улыбается, но внутри него на самом деле вновь расцветает сад. Целый великолепный сад из чувств, нежных и трепетных, и эмоций, светлых и радостных. — Я тогда упал… На набережной, помнишь? И разбил колени… На левом до сих пор небольшой шрамик, и… — тёплая широкая ладонь опускается на его голое колено, и Стив чувствует, как мысли теряются. Душно покраснев, он отводит глаза и откашливается. Продолжает: — А ты тогда разозлился и расстроился, больше меня, помнишь?.. Потратил последние несколько центов, отложенные на проезд, чтобы купить мне булочку, а я скормил её чайкам…

Баки медленно оглаживает его колено большим пальцем, и в его взгляде скользит тихая усмешка. А ещё что-то такое привычное и родное.

Он не может поверить, что его мальчик действительно настолько сильный, но в то же время он и не удивляется. Внутри расцветает гордость, она заполняет собой каждую его клеточку и это так тепло, так невероятно… Баки понимает, что должен простить себя. Но не ради себя, а ради того, кто находится напротив. Ради своего и ничьего больше Стива Роджерса.

И он говорит:

— Ты вечно был таким. Этих чаек кормили все, кому не лень, а ты был пострадавшим. — его ладонь скользит выше, но в этом прикосновении нет подтекста. Это лишь прикосновение кожи к коже. И Стив вздрагивает, пытается не отводить глаз, но ничего не выходит. Внутри все трепещет от этого чувства, когда Баки рядом и просто касается его. — Вечный жертвенник… И тогда, и сейчас… Я так чертовски виноват и…