Стив чувствует, как парень приближается, и даже дыхание задерживает. Чужие губы медленно касаются его собственных.

Внутри него борятся противоречия. Стив хотел бы верить, что его Баки простит его, что он примет его, что он просто раскроет свои объятья и обнимет его, только вот…

Он знает, что Баки вновь откажется от него. Откажется так же, как отказывался последние месяцы.

Стив всхлипывает. Собрав все оставшиеся силы, он отпихивает парня, а затем и сам отшатывается. Вжавшись в стену, оглядывается, дико и резко.

Шепчет сухими, потрескавшимися губами:

— Он простит меня… Он добрый, он нежный и он любит меня… — отрицательно, потрясенно качая головой, он пятится к знакомой двери чуть дальше по коридору. Все еще шепчет: — Я сильнее этого… Я… Я все выдержу, потому что я… Я тоже люблю его.

Парень ошарашенно дергается, вскидывает руку ему вслед. Уже хочет что-то сказать, но Стив скрывается за дверью раньше.

~•~

Он просыпается утром, но лишь укутывается в одеяло сильнее. Даже не смотря на то, что на улице уже почти лето, Стив все еще спит укрывшись теплым одеялом. В отличие от Баки, который укрывается лишь тонкой простыней.

Стив кутается, зажмуривается, стараясь дышать глубже и игнорировать сухость во рту и головную боль. А затем засыпает. Сон тучный, душный и тяжелый. Но все же пустой.

Он ничего не слышит, ни о чем не думает. Он спит долго и, наконец, высыпается.

Когда вновь открывает глаза, на часах уже почти девять вечера. Голова не болит, на тумбочке стоит бутылка воды.

Стив выпивает ее всю, думает над тем, чтобы еще немного поваляться в постели, но неожиданно понимает, что ему срочно нужно в туалет. Кое-как поднявшись, все же идет туда.

В квартире тихо, но по пути он вроде как замечает Баки сидящего на своей постели в своей комнате.

Стив не будет притворяться, что страдает от дырявой памяти или может действительно не помнит того, что произошло вчера. Но даже если он сейчас пойдет и начнет выяснять, что именно произошло вчера, то… А что выйдет в итоге?..

Ни-че-го. Это очевидно и явно.

Поэтому Стив просто и спокойно посещает туалет, а затем и душ. Неторопливо вымывается, неторопливо чистит зубы и приводит себя в порядок.

Он старается не думать о том, как вел себя вчера, что делал вчера, и как чуть…не сделал то, что не нужно было, вчера. Он думает о закончившемся учебном году, думает о том, что нужно бы найти подработку или же вновь дать объявления о репетиторстве, думает… О чем угодно, только бы не о Джеймсе Бьюкенене Барнсе, который находится в соседней комнате, и который целовал его вчера так требовательно, касался так жадно и…

Чайник прерывает его мысли, что все же перекинулись на Баки. Точнее его свист.

На самом деле Стив и не замечает, как делает все обычные, бытовые вещи буквально на автомате. Приходит в себя, когда понимает, что стоит у открытого холодильника уже минут этак десять, а предупредительная лампочка мигает, при этом издавая неприятный, пищащий звук.

— Если он начнет размораживаться, всю воду будешь сам убирать. — позади раздается голос Баки, и он вздрагивает. Подхватывает коробочку йогурта.

Он не отвечает и даже глаз на Баки не поднимает. Судорожно гремит ящиками, пытаясь вытащить чайную ложку.

Их кухня неожиданно кажется слишком маленькой для них двоих. Баки наливает себе кипятка в кружку, он сам опускается на стул, стараясь дышать спокойно и размеренно.

Баки делает себе чай, на пару мгновений замирает у столешницы, а затем спрашивает:

— Не хочешь поговорить?..

У Стива по позвоночнику бегут мурашки, но он не отвечает. Даже глаз не поднимает. Ну, а что он может сказать?.. Что еще он может сказать?!

Баки садится за стол, судя по тому, как начинает прожигать его взглядом, еще и пялится без устали. Но Стив неторопливо и спокойно ест, затем поднимается.

Ему действительно больше нечего сказать Баки. Все, что мог, он уже давным-давно сказал.

Да, он любит Баки. Да, он хочет быть с ним. Да, он устал от боли.

И что?.. Что теперь?

Он не знает. Он устал, вымотался и… Он выкидывает упаковку в мусорку, моет ложку и наливает себе чая. Баки все еще молчит, а значит он не так уж и хочет что-либо выяснить.

Но неожиданно звучит.

— Вчера ты сказал, что любишь меня. А еще говорил, что сделаешь что угодно. Все, что я захочу. — Он злится. Чертовски сильно. То, что Стив сделал вчера; то, как он поперся в этот гребаный клуб… За все прошедшие месяцы Баки успел испытать множество чувств и эмоций, но до той обиды и злости, что сейчас кипела внутри, казалось не доходило еще ни разу. Или может доходило, но он просто забыл.

Прямо сейчас он, кажется, действительно был готов ударить Стива. Или сделать еще что-нибудь. Эта жестокая, грозная ревность внутри него выжигала буквально все. Она застилала глаза, она выкручивала легкие.

И он кажется был готов пойти на любые меры… Был готов сделать что угодно…

Что угодно только бы убрать из груди эту боль, это раздражение и усталость. Только бы…

— Да. Я так говорил. — Стив ставит чашку, все еще пустую, даже без чайного пакетика, и неожиданно оборачивается. Переплетает руки на груди. — И что с того?.. Будто бы тебе действительно есть до меня дело?

В его глазах Баки видит вызов, и это злит еще больше. Гневно поджав губы, он делает медленный вдох.

— Даже если и нет… Вчера ты был готов отдаться первому встречному, как я понял. И, если вдруг это было не очевидно, я могу пояснить: ненавижу пользоваться чем-то, что уже было использовано другими. — он поднимается и говорит совершенно не то, что хотел сказать. Он злится. Он сжимает руки в кулаки. Но не смотрит в глаза. Не смотрит и даже не собирается смотреть.

Потому что глаза Стива сломают его волю, сломают его злость, сломают…его. Так было всегда и, возможно, так будет и сейчас. Баки просто не верит уже ни во что и просто ничего не видит, ни будущего, ни возможности счастья.

Он просто устал от боли.

Стив делает судорожный вдох, пятится в сторону стены, вдоль столешницы. Баки пугает, пугает его злой взгляд, направленный будто бы сквозь него, пугают его сжатые в кулаки пальцы.

— Ничего не было. И ты знаешь это. Я не…

— Тебе лучше заткнуться прямо сейчас… — его пальцы лениво барабанят по поверхности стола, когда он проходит мимо. И Баки поводит плечами. Будто бы дикое животное. Опасное животное. — Маленькая жалкая потаскуха.

Стив вздрагивает и беспомощно приоткрывает губы. Но так ничего и не говорит. Замирает, вцепляется пальцами в столешницу.

Баки в ярости и это видно невооруженным взглядом. Стив не знает, чего ему ожидать, но в то же время понимает, что вряд ли сможет спастись целым.

Его нежный и добрый Джеймс Бьюкенен Барнс не убьет его, но… Стив действительно готов к тому, что ему придется ползти к постели, настолько он будет искалечен.

А ведь он даже разозлиться не может. Он не хочет злиться. Баки подходит и дерганым, жестким движением подсаживает его на поверхность. Его пальцы нагло вплетаются в волосы, затем больно оттягивают их, заставляя запрокинуть голову.

Стив молчит и даже не ойкает, Баки больше не говорит ни слова. В каждом его движении злость и слепая ярость, но Стив убеждает себя, что все в порядке. Баки имеет право злиться, Баки имеет права на его тело.

Стив не злится. На его губах расцветает малюсенькая счастливая улыбка, а затем его Баки, — его милый, нежный и самый-самый лучший Бакс, — кусает его. Не до крови, но все же чертовски больно. Шея взвывает, а он сам вздрагивает, хватается за собственные бедра, за ткань своих домашних шорт.

Только бы уцепиться за что-нибудь, только бы убедить себя, что все в порядке. Только бы убедить себя не шевелиться.

Он ничего не делает и ничего делать не собирается. Он устал от этого игнорирования, от этого тотального одиночества. И теперь кажется, хотя скорее становится ясно, что Стив готов выдержать, что угодно лишь бы не лишаться Баки. Раз уж они не могут быть вместе и не могут быть счастливы по-настоящему, видимо, все, что ему остается — это.