День был не пасмурным и не ясным. День был странным. С утра, когда Азрик выгонял коз на склоны пологих холмов, над стоянкой было синее небо с клоками ярко-белых облаков. Обычное небо, обещающее очередной жаркий день. Но потом словно кто-то задернул над землей полог – все небо до горизонта укрыло серо-белое полотно.

Пастух должен разбираться в облаках. Как и во многом другом. Азрик пас коз с пяти лет и в свои двенадцать считал, что знает об облаках все. Он много перевидал их на своем недолгом веку. Над склонами Каппадокийских гор, в окрестностях Дамаска, на берегах Евфрата, в сирийских пустынях и оазисах – везде, где они останавливались, он выходил пасти коз, а облака плыли над ним.

И вот он вышел навстречу жаркому дню, но стоило углубиться в холмы, стоило козам разбрестись по их буро-зеленым склонам, как небо заволокло. Главное – не видно солнца, совсем. Боги затеяли какую-то странную игру, а когда играют боги – людям лучше держаться от них подальше. Так говорил дедушка Хор, а он-то знает. Он все знает – не счесть зим и лет, что он провел, кочуя между Палестиной и Анатолией, Евфратом и горами Ханаана. И большую часть этих зим и лет он разговаривал с богами, а они – с ним. Помогали ему. Не просто так помогали – они забрали у дедушки глаз и четыре пальца, лишили уха и волос на голове, но дедушка считает, что получил он в итоге больше. И главное – в выигрыше осталось вся семья.

Кто ты без семьи? Никто. Песок, пыль. Так говорил дедушка, так говорил и его отец, и все так говорят, и так оно есть на самом деле. Семья – главное.

В этих местах они кочевали впервые. Дедушка Хор по прибытию на новое место всегда делал обход, который занимал у него порой неделю. После было ясно, куда ходить можно, а куда – не стоит. Но сейчас дедушка заболел. А Азрик уже достаточно взрослый, чтобы самому выбирать, куда идти.

Пока что, кроме странного небесного полога ничего страшного не было – ни ветра, ни пыли, ни других примет скорой непогоды. Так что он отдался на милость Неба, загнал коз на пологий холм, а сам улегся неподалеку.

Сначала он улегся на правый бок, так был виден только убегавший куда-то вверх поросший короткой травой склон. Азрик вообразил, что его подъем нескончаем и, поднимаясь со своими козами, он сможет попасть на небо, в мир богов, где благоухают цветы и струится молоко. Нет, вспоминать про молоко не стоило – сразу засосало в животе. Да и на небо так не попадешь – если чуть приподнять голову, видна покрытая растрескавшейся глиной верхушка. Оттуда до неба далеко.

Потом он улегся на спину. Небо… он любил смотреть на небо. Глубокая синева завораживала, а облака – можно сказать, его постоянные спутники. В них сколько всего можно увидеть! И марширующие армии, и могучие крепости, и чудных зверей и птиц. Но не сейчас. Сейчас – словно серое полотно натянуто. Никогда такого не видел.

Если повернуться на левый бок, видна долина, заросший кустарником неглубокий овраг, две гряды холмов – одна другой круче, дальше – разрезанные седловинами кряжи, предгорья могучего хребта Энли, его вершины видны на горизонте. Где-то там, за ним – еще более высокие горы, которые видны в совсем ясную погоду, а за ними, как рассказывал отец, необозримое море. Соленая вода. Много соленой воды. Азрик часто пытался представить себе море, но его фантазии на это не хватало.

Осталось лечь на живот – но это сразу не сделаешь. Мешает Папс. Азрик извлек его из-за пазухи и поставил перед собой.

Сглаженная временем каменная статуэтка. Едва угадывается, кто изображен: толстый бородатый мужчина в странном одеянии, с руками, сложенными на животе. Самая большая драгоценность его племени. Он всегда был с ним, дедушка Хор говорил, что он охранял их еще при жизни его дедушки и даже дедушки его дедушки. Папс был всегда.

Его бы не похвалили за то, что он унес Папса со стоянки, но разве не он сейчас старший? Папс всегда был у отца – когда тот был вместе с ними, но сейчас отец ушел на промысел вместе с дядьями и братьями Азрика. Сейчас они где-то далеко, а на стоянке только детишки, женщины и глубокие старики. Даже Хевар ушел, а он всего-то на год старше Азрика, только вот ростом вышел – на голову выше. Ну да ничего, пусть Азрик невысок – зато вздуть Хевара он может, что не раз и проделывал. А что важнее, рост или сила?

Важнее, конечно, Папс. Это защита и покровитель семьи. Пока он с ними – ничего плохого не случится. На остальных куртиев много раз нападали, бывало, что вырезали целые семьи. А они до сих пор кочуют, и ничего с ними не случается. А все благодаря Папсу. Он предупреждает о приближении отрядов стражи, он показывает, где вода, он говорит, когда сниматься и куда идти. Правда говорит не сам, а устами дедушки Хора. За это они воздают ему хвалу и кормят его. За общим столом всегда стоит тарелка, предназначенная Папсу.

Говорят, даже просто коснуться статуэтки значит получить защиту и помощь. Вдова Зибо за позволение погладить Папса разрешила Азрику прикоснуться к любому месту своего тела – даже под одеждой. Ох, какая сладкая волна поднялась в нем, когда это случилось – а еще когда понял, что может потребовать большего и получит это. Это чувство – новое, сильное, тревожило и заставляло краснеть и дрожать.

Правда, если мать узнает, что он делает с вдовой Зибо, вздует так, что мало не покажется. Но оно того стоит. Определенно стоит.

Азрик помнил, с каким почтением прикасались к Папсу Куван и Зевер, два важных отцовых гостя, которые пришли в их шатер зимой. А ведь это – вожди, первые в своих семьях. Но у них нет Папса, а у Азрика есть. Конечно, до тех пор, пока отец в отлучке.

Дедушка Хор рассказывал про Папса много разных историй. Говорил, что это древнейший бог среди всех, кому поклоняются люди во всех странах. Его сила может и меньше, чем у великого Юпитера, которому молятся гордые римляне, или Ваала, которому приносят жертвы в Ханаане, но зато он свой, всегда готов помочь и послать удачу в делах. Нужно лишь ублажать его, все дела делать с его именем, а после всего, чтобы не случилось – даже если съел горсточку проса – благодарить. И особо нужно благодарить дважды – утром, что тебе подарен новый день, и вечером, что день прожит и ты, живой и невредимый, заканчиваешь его в собственном шатре. Азрик не совсем понимал, за что благодарить вечером, особенно если живот подводит от голода, а спина горит от порки, которую устроил отец за какой-нибудь пустяк. Но дедушке лучше знать.

Он поставил Папса повыше, на приметный камень. Козы разбрелись по склону, выдирая траву с корнем, опасности пока никакой. Азрик раскинул руки – солнца нет, но его лучи всепроникающи, они дают энергию всегда и везде, даже ночью! Глубоко вздохнул и стремительно понесся вниз по склону.

Это была его собственная игра. В ней он был всем – великим и могучим воином, побеждающим толпы врагов; милостивым и мудрым правителем в роскошном дворце на озере; он был птицей, что кружится в потоках воздуха и видит все вокруг; он был могучим степным львом; он был тонконогой газелью; он был равен богам, и они принимали его в свой круг. Быстрые повороты, скачки и кувырки, прыжок через камень, неудачное приземление – плевать, сначала вниз, потом – наверх, по склонам, пока грудь не начнет рваться от потерянного где-то там, позади, дыхания.

У него нет меча – ни у кого нет меча, только у отца есть короткий и слегка изогнутый кинжал, он лежит на дне сундука и вынимается очень редко. У него нет даже ножа – он еще не взрослый, первый нож ему вручат только в следующем году. Ну и что – у него есть дубинка, которую вырезал старший брат, и она может стать чем угодно – мечом, секирой, копьем, даже жезлом волшебника, что раздвигает горы и осушает реки. Можно вообразить, что на тебе доспехи, и ты в гуще жаркой схватки; что на тебе роскошные одежды и ты принимаешь просителей, можно вообразить вообще все!

Пока снова не вернешься на пологий склон холма и не обнаружишь, что убежал слишком далеко, что надо возвращаться, собирать коз и искать им новое место выпаса.