— Что ты видел? — с испугом спросила сирена, покосившись на гладкий камень. Она знала, что ему представилось что-то острое и резкое, сделавшее его решительным. Она чувствовала это.

— Ведьму — сказал сквозь зубы человек.

— Ты знаешь кто это?

— Ты — На его лице появились первые морщинки ненависти. — Сирена тоже видит это… Она не жалеет о всём этом…

— Нет! Я не знаю своего будущего! Я не знаю себя! Я вижу другое будущее, другое! — нервно прокричала сирена. — Другое! Понимаешь?.. Я знаю, что ведьмы это те… Не я!..

В сирену зубами вцепился страх перед ещё не наставшим. «Я — ведьма? Я, такая как те? Я сделаю что-то уму непостижимое? Я — смерть? Я — тварь?.. Нет! Нет!..» Сирена ответила на злобу лица злобой взгляда:

— Ты знаешь, что произойдёт потом — через сотни, тысячи лет? Ты никогда не почувствуешь этого!.. Меня каждую минуту расстреливают вместе с тысячами невинных людей, меня каждый день разрывает водородными бомбами и страхом, каждую секунду я — много миллиардный плач…

Она не успела договорить, как почувствовала невыносимою боль — камень пробил её голову. Кровь потекла маленькими ручейками. Сирена вспомнила Нил во всём его величии. «Как хорошо бы было хоть раз окунуться в его водах… Это жестокое чужое будущее, зачем мне дано видеть его? Затем, чтобы я тоже становилась его частью?» Невероятной силы обида пробудилась в сердце богини. Сирена потеряла сознание…

Выражение лица человека нисколько не изменилось: по-прежнему серьёзное до равнодушия, со скулами странной лёгкой ненависти, оно пригревалось пророческими сомнениями. «О, Зевс! Что же я наделал!? Разве так должно было быть? Разве ты хотел этого? Разве я сам хотел этого?.. Но будущее… В конце концов она — уже ничто…»

Немой слепец сидящий на мощной ветке тиса, чуть было не упал, протирая невидящие глаза. Он ещё помнил теплоту руки этой лучезарной девушки. И вот, ностальгически всхлипывая, слепец придумывал для себя новую жизнь. «Я расскажу о море… Я расскажу о ней…». Вдруг послышалась жалобная сирена пожарной машины — слепец вздрогнул. Машина нехотя остановилась у пригорка с рвущимся в небо тисом. Из кабины вышел безбородый пожарный лет тридцати, за ним другие. Он внимательно взглянул на сидящего, на дереве парня и матерно выругался, как ругают действительность пожарные, обозревающие беспомощных кошек с их когтями. К нему подбежала резвая старуха, вероятно армянка. Старуха начала горячо обсуждать с ним что-то, указывая рукой на ветку со слепцом. Пожарный одобрительно кивал головой, почёсывая подбородок. Затем он повернулся к своим сотрудникам и отдал профессиональное указание. Сотрудники засуетились…

«Нет, — подумал слепец, услышав скрип пожарного камуфляжа, — Она слишком несчастна, чтобы рассказывать о ней!». Тут же родилась совершенно другая мысль: «Что, если я столкну этого человека, ползущего по лестнице, когда он приблизится ко мне? Он упадёт… Может быть, мне и вовсе не нужно было рождаться, чтобы я не сделал ничего недозволенного. Но пока я ещё ничего и не сделал… Глупо: был бы я достоин смерти ещё до рождения? А она?.. Всё-таки я напишу о ней… Богиня нежнейшей смерти сомнений…».

Пожарный достиг цели. Слепец по-детски протянул к нему поцарапанные руки…

Море страшно волновалось, будто бы было взбешенно. Ветер дул так, будто бы хотел сдуть реальность в пропасть хаоса. Наконец он разогнался и со всей силы врезался в тело странного человека, стоящего на краю скалы человек сорвался… «Ну же! Лети! Как всегда хотел…», — крикнул он, падая…

Сирена открыла глаза… Она языком слизала чуть подсохшую кровь рядом со ртом. Сирена провела рукой по голове в месте удара — швы сошлись. «Я ведьма, — подумала она, — меня расстреляют, сожгут, надо мной поставят тысячи экспериментов в нацистских лагерях…»… Сирена подошла к краю скалы и взглянула вниз: на песчаном берегу покоилось обездвиженное тело. Буквально нескольких сантиметров не хватало, чтобы накатывающиеся волны достали до кончиков его пальцев. В глазах девушки появились слёзы: «Они бросали в неверных камни, но сами разбились о них. Они распинали воров и царей, но сами распяли себя на брелке-кресте…»… Сирена смотрела на волны, ища что-то. Что она искала? И могло ли море дать ей это? Она и сама не знала…

Девушка обернулась и увидела молодого слепого парня. Он протягивал свои тонкие игрушечные руки к ней. Сирена робко приблизилась — слепец обхватил руками её прекрасную талию. Веки юноши приподнялись и девушке представились белые, лишенные жизни глаза. Она взглянула в них и уже не могла оторваться. Она увидела, как постепенно глаза начали приобретать цвет — цвет морей, цвет весеннего неба… Сирену пробрала дрожь, но юноша не выпускал её из своих объятий. Он на секунду сомкнул веки. Разомкнув, их он уже был совсем другим: его тело скрывало тайну и груз, неведомый сирене. Слепец тяжело вздохнул: — Я - муза муз! Я — богиня богинь! Я — мать судьбы и тайны! Я твоя мать…

— Замолчи! — страшно прокричала сирена.

— Я — мать судеб! Я — твоя судьба! — продолжал слепец.

— Замолчи! — снова прокричала сирена — Мне страшно…

— Знаю. Мне тоже… Вселенная…

— Тварь! — воскликнула девушка и приставила ладони к шее слепца.

— Вселенная т… — юноша не успел договорить — сирена свернула ему шею…

Зверь-сирена попыталась зрительно найти то место, где череп, ударившись о водную гладь, разлетелся на куски.

— Это же я… — шёпотом сказала девушка, ступая в воду. Но тут же мощнейший разряд трезвости поразил её. Сирене открылась тайна…

— Я знаю время, я знаю себя во времени… — судорожно проговорила муза скал…

3

Греки заткнули уши. Одиссей был привязан к палубе. Корабль плыл. Капитан жалкой чайкой вглядывался в волны. «О, боги! Не дайте же закончиться всему вот так… Я ещё не получил всех ответов…», — внутри себя разрывал целлофановые стены Одиссей.

Капитан жил эти минуты в полном молчании. Он ждал той самой минуты, когда дьявольская песня наполнит его сознание. Но этого не происходило… Вот корабль подошёл совсем близко к берегу — Одиссей затаил дыхание… Грек краем уха услышал женский плач. На берегу, прижавшись к камню-твердыне, стояла рыдающая девушка. Она стояла спиной к Одиссею, и он не видел её лица. Пространство разразил её резкий пронзительный крик: «Я ли это?..».

«Жертва?», — подумал Одиссей и вдруг перед его глазами предстал слепец, печатающий что-то на печатной машинке. Капитан забыл о существовании девушки.

— Ты знаешь, кто я? — спросил слепец, перестав печатать.

— Да… — убийственно тихо сказал Одиссей.

— Я знаю, то, что ты пытаешься найти. — Потирая глаза, проговорил слепец. — Это нелегко — знать всё это… Это вся Вселенная в тебе…

— Я готов…

— Знаю… Готов ли я дать это?

Слепец замолк. Капитан жадно поглощал взором его портрет. Черепаший панцирь выстукивал о палубу связанные звуки: «Тук — тук! Ну, погодите, убийцы! Вам не постичь меня…». Слепец стукнул кулаком по столу:

— Я решил!

…Одиссея втянула в свои витки спираль. Он видел Пенелопу, великого Магеллана, плеть и сжавшегося человека под ней, внушающего благоговение, и многое другое.«…Всё это — это я…» Всё сразу, вместе крутилось перед его глазами и в нём… Спираль закручивалась всё дальше. Вскоре Одиссей перестал понимать и разбирать всё то, что видел. Картинки быстрыми лошадьми проскакивали перед ним… Распухшая голова разболелась. Капитан был более не в силах выносить этого. Он потерял сознание…

Гелиос расстреливал планету светом. «Жара! Ужас! Проклятие!..», воскликнул бы слепой творец Гомер, оказавшись в эту минуту на палубе деревянного корабля… Чтобы он сказал, спросил, встретившись лицом к лицу со своим героем? Неужели он бы молчал?

Одиссея развязали. Грек постепенно начал приходить в себя. А пока он ещё мельчайшей своей частичкой находился в том самом трезвом вселенском опьянении, он безостановочно повторял: «Вселенная — я ли это?..».

«Я ли это?..».