У девятого вагона поезда Москва — Новороссийск Зина предъявила проводнице билет. Дудаков-Хохлачев взял Зинкины чемоданы, а Берников — тот, что вынес с территории артели. Фотограф, фиксировавший каждое соприкосновение Берникова с этим чемоданом, щелкнул затвором аппарата в последний раз. К троице у вагона подошла четверка молодых людей.

За этой жанровой сценкой издали наблюдали Смирнов и Казарян.

— Чемодан после церемонии — сразу же к Лидии Сергеевне, — распорядился Смирнов. — Пусть пальчики Сырцова поищет на предметах. А то у нас против него — одни лишь косвенные. Зинаиду напугайте до смерти и отпустите. Берникова и Дудакова трясите по отдельности. Первым — Дудакова. В паре — ты и Сережа. Ему сразу объяснить, кто он такой на самом деле. А Берникову полезно часа три в одиночестве подумать.

— А ты?

— А я подойду, когда вы Берникова разогревать начнете. Часам к двенадцати ночи. У меня еще встреча с Грошевым из ОБХСС.

… Дудаков покорно грузил чемоданы обратно на тележку. Зинка плакала, Берников возмущенно размахивал руками. Но молодые люди поторопили их, и кавалькада тронулась с перрона по боковому выходу, у которого ожидал финала операции спецтранспорт.

— Сколько вы ему можете отсчитать? — спросил Грошев.

— Если постараться, то восьмерик. Коллекция Палагина имеет государственное значение.

— Ну и ладушки! — обрадовался Грошев. — Ему достаточно, как ты считаешь? У нас ведь пока только подозрения, наметки, фактики мелкие вразброс. Не уцепим мы его серьезно по хищениям. Да и преждевременно активно включаться, можно всю компанию распугать. Тогда концов вообще не найдешь. Так что по Берникову действуйте пока одни, а?

— Клиент-то общий, — напомнил Смирнов.

— Клиент-то общий, но уголовное дело одно. Ваше дело.

— А капиталы его, и не малые, судя по всему, не ваши?

— «Деньги были наши, стали ваши. Это дело перекурим как-нибудь», — внеся легкие коррективы в блатную песню, спел Грошев и рассмеялся, довольный собственным остроумием.

— Что же, перекурим, — согласился Смирнов и достал папиросы. Закурили. Смирнов огляделся, осматривая грошевский чертог. — У тебя кабинет побольше моего будет.

— У меня же бумаг — ого-го! — воскликнул Грошев. — Если их по листочку выложить, можно весь земной шар по экватору опоясать.

— Этим и занимаешься?

— Чем — «этим»?

— Опоясыванием.

— Ну, ладно, Смирнов! Когда мне Берников понадобится, я его из лагеря по этапу вызову. А сейчас отложим это дело, ладно?

К ребятам идти было еще рано, и он решил прогуляться. По Петровскому бульвару спустился к Цветному, добрался до Неглинной и зашел в кафе «Арарат».

Устроился на диванчике со светлой полосатенькой обивкой, сделал заказ и стал рассматривать подсвеченную снизу стенную роспись: пейзажи с обязательным Араратом, на пейзажах трудились жизнерадостные армяне.

Смирнов съел пару изящных полупрозрачных чебуреков и запил их стаканом холодного «Эчмиадзинского». Кинуло в сон, он подремал слегка. Подремав, посмотрел на часы. Было ровно двенадцать. Армяне вон трудятся, пора и ему.

Его молодцы, скинув пиджаки, в рубашечках с закатанными рукавами перекрестно трепали Берникова. Бледен был Берников, бледен и потен: доставалось.

— Здравствуйте, Леонид Михайлович! — добродушно поприветствовал его Смирнов и осведомился у Казаряна: — Как он?

— Недопонимает гражданин, — сообщил Казарян.

— Как же так, Леонид Михайлович? — изумился Смирнов.

— Я не могу понять, чего хотят от меня эти люди! — со сдержанным гневом заявил Леонид Михайлович.

— Оперработники МУРа Сергей Ларионов и Роман Казарян хотят от вас чистосердечного признания в том, что по вашему наущению за определенную сумму домушник-рецедивист Сырцов по кличке Почтарь ограбил квартиру гражданина Палагина и передал вам похищенную им коллекцию монет и орденов, имеющую государственное значение. Они хотят все это зафиксировать в официальном протоколе и хотят, чтобы вы подписали этот протокол. Теперь вам понятно, чего хотят от вас эти люди?

— Я понимаю, что вам нужно как можно скорее раскрыть это преступление. Но в отношении меня вы роковым образом заблуждаетесь. Я уже объяснил товарищам…

— Гражданам, — поправил его Смирнов. — Хотите, я вкратце изложу то, что вы тут говорили, объясняя? Чемодан, естественно, не ваш, а человека, с которым вы познакомились в электричке, возвращаясь из Кратова. Человек этот, ну, допустим, Елпидофор Флегонтович, просил вас взять на хранение чемодан, так как он уезжает на сравнительно долгий срок, знакомых в Москве у него нет, единственная родственница — полусумасшедшая старуха, которой он не может ничего оставить — потеряет, разбросает, подарит неизвестно кому его вещи, а в камере хранения срок без продления всего две недели. Вы, как человек отзывчивый, согласились, и вот недавно, дней пять тому назад, звонит вам Елпидофор Флегонтович из Новороссийска, извиняется и говорит, что задержится там еще на месяц.

Вам уже надоело хранить этот чемодан, и вы, к счастью или к несчастью, вспоминаете, что в Новороссийск дня через два отправляется ваша добрая приятельница Зина и вы можете, дав ему телеграмму до востребования о номере поезда и номере вагона, переправить сей чемодан, что и делаете, отправившись провожать Зину со своим злополучным грузом. И здесь вас хватает милиция. Так?

Казарян ржал. Отсмеявшись, подтвердил:

— Слово в слово, товарищ майор! Даже про сумасшедшую родственницу угадали!

— А что он мог еще придумать за два часа сидения в предвариловке? — не принял комплиментов в своей прозорливости Смирнов и вновь принялся за Берникова: — Не хотите говорить правды и не надо. Вам же хуже. Завтра, а вернее, сегодня, в НТО, вы сыграете на рояле…

— Я не умею, — поспешил сказать Берников.

— Наша игра умения не требует. Пальчиками сделаете вот так. — Смирнов на крае стола показал, как сделает пальчиками Берников. — И мы ваши отпечатки сравним с отпечаточками, которые вы почти наверняка оставили на содержимом чемодана. Небось, интересно было посмотреть, пощупать штучки, в которые вы вложили немалые деньги?

Берников молчал.

— Через два дня здесь будет Почтарь, который заложит вас с потрохами, — встрял в разговор Ларионов. — Он еще не знал, идя на дело, что коллекция эта, по сути, государственное достояние. Ему лишних три года ни к чему. А фрайера заложить — это ему раз плюнуть.

Берников молчал.

— И последнее. — Смирнов подготовил эффектный финал. — Пока мы привлекаем вас за кражу коллекции. Но если вы будете, обманывая следствие, врать, выкручиваться, тянуть резину, мы объединим усилия с ОБХСС и, так сказать, коллективно постараемся выяснить источники ваших доходов, и уж тут держитесь! Вместо восьмерика, а может быть, найдется хороший адвокат и еще пару годиков отхлопочет, в совокупности до пятнадцати, с конфискацией имущества. Считайте, Берников. Судя по вашим доходам, вы — неплохой бухгалтер.

Берников помолчал, считая. Подсчитав, поднял голову и сказал:

— Пишите. Буду говорить.

…Во втором часу подбили бабки. Уже был написан и подписан протокол, уже был вызван конвой. Сидели просто так, отдыхая. И вдруг раздался длинный непрерывный телефонный звонок: зов дежурного, вестник беды.

Они проникли сквозь щель между прутьями ограды, растянутыми неизвестной могучей рукой, и очутились на территории Ленинградского парка культуры и отдыха. Впрочем, парка давно уже не существовало.

— Ну, пошли, пошли, — говорил он срывающимся голосом и тянул ее за руку. Они нацеловались, наобнимались, дотерлись до того, что никакого терпежа у него уже не было.

— Ой, Валюша, страшно! — говорила она, нервно хихикая и слабо упираясь.

— Да чего здесь страшного! — Он хотел сказать, что бывал здесь по ночам неоднократно, но вовремя спохватился, поняв некоторую бестактность такого высказывания. И поэтому повторил только: — Пошли, пошли!