— Я и не обижаюсь. При чем тут партия?

— Ладно, ладно… Получилось действительно неожиданно. Анкету в последний момент решили дать Аксютину из отдела пневматики. Дело в том, что его выдвигают в начальники лаборатории. Этот вопрос у руководства уже решен, сам понимаешь, тут уж партбилет необходим…

Ежегодно райком выделял институту три анкеты для вступления в партию, которые всякий раз не без мелких интрижек и скандальчиков приходилось делить между четырьмя отделениями и приравненными к ним инженерными службами института. Кротов встал в очередь в партию два года назад и чрезвычайно рассчитывал вступить именно теперь. Это было ему крайне необходимо. Он нащупал хорошие контакты в «Станкоимпорте», ему твердо обещали там место, и пусть разница в окладах была невелика, зато в ближайшей перспективе светили обильные зарубежные командировки. Отличное было место. Было, да сплыло. Место полагалось занимать лишь с партбилетом в кармане. Теперь все его старания уплыли коту под хвост — никто целый год дожидаться Кротова не станет, желающих хоть отбавляй.

— Но ты не переживай, — утешал Игорь Теодорович, — ты человек молодой… Сколько тебе? Двадцать шесть? Все еще впереди. Через годик, скажу тебе, твои позиции будут просто непоколебимы…

Все к черту рухнуло. Не дослушав, Кротов поднялся и невежливо ушел в курилку. Обидно было невероятно. Все было так близко, совсем рядом — строгий Лондон со своими Биг-Беном и Пиккадилли, веселый Париж с Монмартром и Лувром. Да хоть Республика Бурунди или даже Монголия. Где угодно, главное — в числе посвященных, отмеченных особым доверием власти, членов высшей касты обладателей загранпаспортов.

Кротов сидел на продавленном стуле, смотрел на грязные потеки на стенах курилки и пытался прикурить сигарету со стороны фильтра.

«Сволочи, — безадресно подумал Кротов. — Уволюсь к черту».

Он выбросил сигарету и вернулся на свое, враз опостылевшее место. Игорь Теодорович проводил его внимательным взглядом поверх очков. Придав своему лицо сосредоточенно-равнодушное выражение, Кротов принялся листать пояснительную записку к проекту подъемника, над которым отдел напряженно трудился долгие годы. Вероятно, тот, кто заказывал когда-то этот подъемник, давно уже позабыл про него или даже умер от старости. Но зарплату отделу платили исправно и никого еще не уволили.

«Силовой привод ленты транспортера осуществляется асинхронным электродвигателем через червячный редуктор…»

— Уволюсь к черту, — шепотом сказал Кротов.

— Кротов! Тебя к телефону, — позвала табельщица Надя.

Он подошел и плотно прижал к уху трубку.

— Здравствуйте, — услышал Кротов незнакомый голос, — следователь следственного отдела Каширин, Я вам не стал посылать повесточку для скорости… Вы не могли бы зайти сегодня к шестнадцати часам в районное управление?

— Вы меня официально вызываете или как? — душевное состояние Кротова вылилось раздраженными интонациями, удивившими следователя.

— Разумеется, официально. А почему, собственно, вы?..

— А потому, — перебил еще более раздраженно Кротов, — что с работы я смогу уйти, если вы мне дадите освобождение.

— Разумеется, — голос следователя сделался ледяным. — В соответствии с законом.

— Тогда другое дело, — сказал Кротов тоном ниже. — Я, конечно, приду. Это, как я понимаю, насчет вчерашнего?

— Разумеется, — в третий раз повторил следователь то же слово. Наверное, свое любимое.

В общем, этот звонок случился кстати. Досиживать сегодняшний день на работе Кротову было бы невероятно тягостно.

— Игорь Теодорович! — радостно крикнул Кротов через всю комнату. — Меня в милицию вызывают!

Когда начальник отдела был в отпуске или командировке, коллективом руководил, естественно, Игорь Теодорович. Он любил руководить, вернее, любил чувствовать себя руководителем, но немедленно путался, едва только приходилось еще что-то решать. И сейчас Игорь Теодорович страшно перепугался, услышав про милицию. Он принялся взволнованно выспрашивать, что случилось, и не успокоился даже после того, как Кротов совершенно честно обо всем поведал. Не сказал Кротов только, что был в ресторане с Леной, и, разумеется, хладнокровно соврал о времени вызова — на часах-то было всего половина первого. Партийный секретарь все равно смотрел на него с подозрением. Он всегда заранее готовился к худшему. А Кротов перед уходом решил пообедать в институтской столовой.

И там он сразу увидел Лену. Она помахала ему рукой, и он сел к ней за столик.

— Как дела? — спросила Лена и тут же сообщила: — А у меня случайно билеты на сегодня. В «Москве» неделя шведских фильмов. Пойдешь?

— Конечно, Леночка, — обрадовался Кротов, позабыв о вызове к следователю. Но немедленно вспомнил. — Какая жалость, — сказал он, — а мне сейчас в милицию идти. Следователь позвонил и вызвал насчет вчерашнего. К четырем часам.

— Быстро они за дело взялись. К четырем — это ничего. Фильм-то на семь тридцать. Думаешь, не успеешь? А ты не запирайся, признайся во всем честно — они тебя и отпустят.

— Ладно, — сказал Кротов. — Успею. Если не отпустят — из окошка выпрыгну.

— Тогда в семь пятнадцать у «Москвы»…

«Нет, не все так плохо в этом мире, — думал Кротов, шагая к метро. — Совсем даже не плохо. Но все равно — уволюсь. Или подождать еще годик?..»

* * *

Следователь Каширин, как и предполагал Кротов, был весьма молод, имел круглое румяное лицо и белесые редкие волосы. Солидности в нем не было никакой, и чтобы компенсировать этот недостаток, Каширин постоянно хмурился и говорил очень строгим тоном.

— Вы Кротов? Так. Пойдемте со мной…

Он завел Кротова в соседний кабинет и приказал:

— Посидите здесь немного.

— Зачем? — поинтересовался Кротов.

— Так надо, — исчерпывающе объяснил следователь, совсем уже ушел, но в последний момент явил милость и добавил: — Будет очная ставка и опознание.

В этом же кабинете сидел другой следователь. На Кротова он никакого внимания не обращал, даже головы не поднял ни разу, сидел и писал что-то в своих бумагах. Кротов приготовился к долгому ожиданию, однако ошибся. По коридору протопали шаги нескольких человек, потом появился следователь Каширин и подал новую команду:

— Пойдемте!

В кабинете, куда он привел Кротова на этот раз, у стены сидели трое, напротив еще двое, у окна — милиционер, а на главном месте — за двухтумбовым столом — уселся сам Каширин.

— Проводится опознание, — объявил он. — Свидетель Кротов, знаком ли вам кто-нибудь из этих людей?

— Да вот он, — Кротов показал на коренастого мужчину, сидевшего посередке у стены. — Это тот, который…

Но следователь Каширин его поспешно перебил. Видимо, Кротов нарушал какие-то церемониальные правила.

— Назовите обстоятельства, при которых вы видели этого человека. По каким признакам вы его опознали?

Кротов назвал все обстоятельства. А над признаками задумался.

— Лицо, осанка, фигура? — подсказал следователь.

— Лицо, осанка, фигура, — согласился Кротов.

— Встаньте и назовите себя, — потребовал Каширин у коренастого.

Тот поднялся, произнес мягким и грустным голосом с едва уловимым акцентом.

— Новасардов Гамлет Григорьевич. Но этот человек очень ошибается, уверяю вас.

— В чем это я ошибаюсь? — удивился Кротов, но следователь опять его прервал.

— Опознание окончено. Все свободны, кроме Новасардова и Кротова.

Кротову не слишком понравилось объединение их фамилий в таком контексте.

— Садитесь.

Теперь они с коренастым уселись лицом друг к другу, а к следователю боком.

— Проводится очная ставка, — объявил Каширин, словно конферансье новый номер программы. — Свидетель Кротов, расскажите, что вы видели вчера, шестнадцатого мая, около двадцати одного часа?

Свидетель Кротов еще раз, слово в слово, повторил то, что уже говорил ровно пять минут назад.

— Вы подтверждаете, подозреваемый?

— Ничего не подтверждаю, — удивленно сказал Новасардов. — Мистика какая-то. Наваждение. Мне странно слышать такие обвинения в свой адрес.