В 2002 г. были защищены две диссертации по военнополитической активности крестьянства в Гражданской войне, специально затрагивавшие проблематику зеленого движения. Это работы В.Л. Телицына и П.А. Аптекаря¹⁷. Каждая из них содержит отдельный сюжет, посвященный «зеленовщине» 1919 г.¹⁸ Авторы эти сюжеты опубликовали¹⁹. П. Аптекарь дает общий очерк зеленых восстаний, В. Телицын активно использовал тверской материал.

Зеленое движение в последние два с половиной десятилетия активно изучается в регионах. Некоторые сюжеты хорошо разработаны с использованием местных фондов советских учреждений, архивно-следственных дел. С. Хламов исследует историю наиболее организованных владимирских зеленых, действовавших в Юрьевском (Юрьев-Польском) уезде. С.В. Завьялова изучает костромскую зеленовщину в Варнавинском и Ветлужском уездах, в том числе Уренском крае, как составную часть повстанчества в этих краях, начавшегося летом 1918 г.²⁰ А.Ю. Данилов предлагает подробную картину выступлений ярославских зеленых, прежде всего в Даниловском и Любимском, а также Пошехонском уездах²¹. В Ярославской области активно и успешно изучается деятельность правоохранительной и карательной системы, в том числе в раннесоветский период²². Ведомственная историография ставит важные вопросы, например о мотивах жестокости при подавлении зеленого движения. М. Лапшина детально прояснила ряд сюжетов костромской зеленовщины²³. По тверским выступлениям как 1918, так и 1919 гг. в последние годы продуктивно работает К.И. Соколов²⁴. Крупнейшее зеленое восстание в Спас-Есеновичах вызвало подробный реконструктивный разбор вышневолоцкого краеведа Е.И. Ступкина²⁵. Рязанские авторы сформировали достаточно подробную картину так называемый огольцовщины – борьбы активной повстанческой группы в Рижском уезде. Во главе ее были последовательно разные люди, наиболее известной фигурой из них является Огольцов, собственно и поднявший довольно массовое зеленое движение в нескольких волостях, а наиболее интересной – С. Никушин. По этой теме активно работает Г.К. Гольцева²⁶. С.В. Яров предложил типологизацию восстаний 1918–1919 гг. на материалах Северо-Запада России²⁷. По Псковщине в 1919 г. активно работает молодой исследователь М.В. Васильев²⁸. Прихоперскую зеленовщину изучает балашовский исследователь А.О. Булгаков, проводящий, в частности, полевые поисковые исследования²⁹, объемное исследование по этому региону выпустил автор настоящей книги³⁰. Северный материал в значительном числе трудов отработали В.А. Саблин, Т.И. Трошина, М.В. Таскаев и другие исследователи³¹. Калужский краевед К.М. Афанасьев выстроил документальную летопись губернской жизни за годы военного коммунизма, коснувшись, естественно, тематики дезертирства и сопутствующих ей³². Значительный массив материалов по повстанческому, в том числе зеленому, движению в годы Гражданской войны опубликован в серии сборников под нашей редакцией³³.

В то же время некоторые сюжеты остаются в тени из-за отсутствия профессиональных исследовательских «рук».

Так, мало исследована жигаловщина – крупное движение, поднятое в 1918 г. в Пореченском (по-советски Демидовском) уезде Смоленской губернии, имевшее длительную историю. У истоков повстанческого движения стояли три брата Жигаловых (Жегаловых). Остается в тени активное зеленое движение в Новгородской губернии.

Наиболее известно зеленое движение как более или менее отрефлексированная позиция «третьей силы» в Черноморской губернии. По этому сюжету есть советские мемуары, много упоминаний в мемуаристике белой стороны. Эпопея, что редкость для повстанческих сюжетов, описана одним из инициаторов дела гвардейским офицером Вороновичем, издавшим книгу документов по теме³⁴. В современной историографии следует выделить комплексное исследование, проведенное сочинскими исследователем А.А. Черкасовым³⁵, и работу Н.Д. Карпова³⁶.

Белорусские атаманы национальной направленности имеют свою долю внимания в белорусской историографии, прежде всего следует назвать имена Н. Стужинской и В. Ляховского.

Изучение зеленого движения никак не назвать в числе приоритетных тем западной историографии русской Гражданской войны. Однако есть интересная работа, напрямую посвященная данному сюжету. Это статья Э. Ландиса³⁷, автора англоязычной монографии «Бандиты и партизаны», посвященной Тамбовскому восстанию 1920–1921 гг. Ландис рассуждает, используя понятие «коллективной идентичности», и верно сопрягает зеленое движение с мобилизациями и дезертирством. Он правильно указывает, что зеленая армия – собирательное наименование.

Революция приходит из столицы. В русском рисунке революционного процесса это так. Китай позднее продемонстрирует другой вариант – выход революции из сельских «освобожденных районов» в города. Но для русской провинции революция пришла «по телеграфу». Ее многие ждали, часто восторженно или с большими надеждами встречали. Сам факт ведомости провинции по отношению к столице и сельской местности по отношению к ближайшим городским центрам задавал на будущее алгоритм взаимного восприятия и взаимодействия. Владеющий городом, газетой, прессой, железной дорогой владел «большим миром». Мир сельский, местный, мог только обосабливаться, закрываться, выстраивать некую обособленную жизнь по отношению к ставшему враждебным или непонятным «большому» миру.

1919 г. прошел под знаком «зеленого» повстанчества в центрально-промышленных, северных, отчасти черноземных, поволжских губерниях. Наименование «зеленые» прочно вошло в словарь тех лет. Слово «зеленые» стало и самоназванием, и названием. Оно активно используется в официальной переписке и белых, и красных, присутствует в мемуаристике. Метафорическое название «зеленые» рождало новые вариации: лесные, кустарные, житомирские (от слова «жито») «полки», «батальоны», «дивизии», В Зауралье, например, бытовало название «кустарники» для антиколчаковских партизан. На Юге использовалось наименование «камышанники» или «камышатники» для повстанцев, укрывавшихся в азовских или днепровских плавнях. Там же бытовало название «зеленчуки», В промышленных губерниях часто говорили о зеленых, зеленоармейцах, зеленой армии или гвардии. В 1919 г. в Саратовской губернии родился следующий документ – воззвание к противникам советской власти со стороны Ивановской лесной дивизии (!). Документ подписан председателем, секретарем и адъютантом дивизии. В нем объявляется о внушительной численности «дивизии» (два полка прежнего времени, батарея и т. д.), «прекрасных» и «великолепных» блиндажах и хозяйственной части. Авторы объявляли, что их делегаты отправились на Урал и Дон и в середине июня должны вернуться со сведениями от «братьев-казаков». «Товарищи дезертиры кустарных батальонов и полков» приглашались в состав «дивизии», авторы убеждали их «не даваться отрядам» (по борьбе с дезертирством). Лозунг предлагался обтекаемо-антимобилизационный – «долой Советы и войну, да здравствует Учредительное собрание!»³⁸. Дальнейших следов этой «дивизии» в собственно военных событиях на территории губернии не обнаруживается.

Дезертиры тоже дали целый букет наименований: «бегуны» или «бегупцы», «летчики» или «перелетчики» («Летишь?» – могли понимающе спросить встречного парня с котомкой за плечами) и т. п. Наконец, само определение «дезертир» стало вполне обыденным. Дезертирство из Красной и Белой армий не воспринималось как нечто предосудительное. Иначе невозможны были бы формулировки типа «товарищи дезертиры», которые встречаются в воззваниях зеленых. При массовом характере дезертирство стало известной социальной ролью и политической позицией, несмотря на усиленное пропагандистское шельмование этой позиции и белыми, и красными.

Крестьянское движение в 1918–1921 гг. может быть оценено с учетом достижений историографии по предшествующему периоду крестьянской активности, который надежнее обеспечен источниками. Характер крестьянского движения в Черноземье в 1905–1907 гг. подробно исследован В.А. Степыниным³⁹, материал по 1907–1914 гг. систематизирован М. Егоровым⁴⁰. Их исследования позволяют сделать следующие наблюдения. Массовость участия крестьян делала затруднительным подсчет числа выступлений и их участников. Характерной чертой движения была неравномерность. Каждая губерния демонстрировала разную интенсивность движения, с пиками в разное время. Подъемы могли быть связаны с примером соседей, возвращением отходников, влиянием рабочих железнодорожных мастерских или иных предприятий, близко соседствующих с крестьянским населением. Крупные поместья провоцировали большую активность крестьян.