Все больше поколений молодых воинов, они воспитывали, именно акцентируя их внимание на грамотной расстановке сил, и приоритетов в сражении. И молодые внимали голосам своих отцов.

Те, кто были талантливей, вели войска и руководили сражением. Не один, не двое, а несколько десятков и сотен таких воинов, с детства чувствующие плечо собрата, и с детства понимающие друг друга без слов, как самих себя. Эти воины так расставляли имеющуюся военную силу, что даже противник, который значительно превосходил их в количестве, и в силе, был удивлен, как быстро его разбили.

И тем не менее, с каждой победой отцы покровители не позволяли расслабляться своим воспитанникам и более того подстегивали их стать еще лучше. Они выращивали в своих сыновьях постоянство, и искореняли бахвальство и ветреность, губящее их будущее.

Берсерки прослыли очень свирепыми воинами, манера их сражения не поддавалась логике. Ярость, которая овладевала воинами, была столь не предсказуема, что даже грамотно обдуманная стратегия была бесполезна. Но это относилось только к сражениям на открытой местности. В случае, где берсеркам было негде развернуться, они теряли свои преимущества.

Ракхали рвался в бой. Старейшины уже знали, чем закончится его решительность, несмотря на его опытность и силу он, однако не мог противостоять всей армии один. Старейшины не позволяли вступить ему в сражение, считая его последней надеждой для своих потомков. Они приказали ему охранять женщин и детей, что были спрятаны в глубине города в подземелье, и он не мог ослушаться их.

Несмотря на некоторую свободу в воспитании молодых воинов, они все же никогда не меняли отношения к послушанию. Младший всегда должен слушать старшего, пусть даже старший неправ. Возможно, это было глупо, но лишь так они добивались хоть какой-то дисциплины среди разбалованных, заносчивых берсерков.

Несколько дней, один из последних берсерков по иронии судьбы, был так далек от сражения. Злость кипела в нем. Почему он воин должен отсиживаться в подземелье. Однако он снова сталкивался с мыслью, что не может нарушить приказ, и этот факт еще больше злил его. А также голод, который сводил его с ума.

Ракхали не ел уже пару дней, и очень давно не ел, так как привык, плотно и сытно. Легкий перекус, что для других показался бы сытным обедом на несколько дней, лишь отвлекал его не на долго.

Ярость берсерка переполняла его. Вся злость была заменой того зелья, которые пьют берсерки. Ракхали был на грани. Сознание уже едва сдерживало его от вспышки, и лишь то, что его окружали дети, не позволяло разуму покидать тело.

Осада близилась к завершению. Все воины осажденного города были перебиты. Лишь старейшины оставались в нем, пытаясь, что-то предпринять. Но было уже поздно, врата города рухнули под мощными ударами тарана.

Тяжеловооруженные воины гиганты мощными ударами разили пытающихся преградить им путь противников. Кровь широкими ручьями стремилась в низины, просачиваясь и проникая в глубины и распространяясь по всему городу.

Ракхали сидел не подвижно. Он всеми силами пытался сдерживать себя, и понимал, что рано или поздно враг прорвется в подземелье, и тогда ему придется сражаться здесь, где рядом находились женщины и дети, которых он должен защищать, пусть даже ценой своей жизни, и которых он мог поранить, потеряв контроль над собой.

Эта мысль пугала его больше остального. Все эти раздумья целиком и полностью занимали его разум, не позволяя отвлекаться на звуки из вне. В то время как там, снаружи, сражение переносилось в сердце города. Прорвавшиеся степные захватчики добивали последних, кто оказывал сопротивление.

***

Умело уклонившись от тяжелой шипастой палицы, смельчак нанес искусный контрудар, мечом в область шеи, где должно было находиться слабое место врага. Во всяком случае, его так учили, но это, увы, было напрасно. Меч, встретив сопротивление кованой стали, не выдержал такой нагрузки и сломался. И в этот момент словно поняв, что все кончено воин сдался.

Нет, он не упал на колени, и не стал просить пощады, он просто опустил руки, и этого было достаточно, что бы закованный в латы титан нанес ему последний для него удар. Удар ногой в грудь, от которого ребра воина треснули и осколками впились в легкие, а некоторые вонзились в другие органы, которые и так уже полопались, заполняя кровью все внутренности. Еще один осколок вонзился в сердце храбреца, он же и прервал мучения, освободив от этого мира, от ударов великана, от жизни.

Титану показалось этого мало. И он, желая поставить, таким образом, точку, и компенсировать тот пропущенный удар, который прервал бы его жизнь, если бы не вмонтированная сантиметровая стальная пластина, наступил на голову поверженного врага.

Немного сопротивляясь, череп, еще сдерживал натиск, но все-таки лопнул и брызгами разбросал все свое содержимое, часть которого окропила латы врага. Другая часть слилась с кровавым ручейком, который уже вполне можно было назвать рекой. Эта самая речушка, впитывалась землей, а там где земля была покрыта камнем, речушка быстро обходила его и расползалась дальше.

***

Пара капель алой жидкости упали на прислушивающееся поднятое лицо. Глаза слушателя расширились, и тело нервно содрогнулось, словно эти капли были кипятком и обожгли его.

Глаза начали наливаться кровью. Не той, что падала с потолка, а той, что густым туманом ярости застилала разум Ракхали.

Крики детей и женщин, что пронзающим воем оглушали его слух, они ведь тоже увидели этот кровавый дождь, слились в один безумный вопль. Но Ракхали уже не слышал их.

Эти две капли, что упали на его лицо, вытеснили последние остатки разума. Его сплошные, красные белки, с яростью повернулись к женщинам. От ужасных красных глаз одна их них завопила еще сильнее, и бросилась к выходу.

Ее визг прервался почти сразу, как прервались и все остальные. Однако если ее визг прервался из-за того, что ее лишили жизни. Крики других приостановились от шока увиденного.

Берсерк, что был хранителем их жизней, более не был таковым. В могучей руке его, раздавленная как арбуз голова женщины ручьями изливала кровь. Тьма поглотила берсерка. Вдруг в его кровавых глазах начали появляться желтые точки. А разинутая пасть с клыками судорожно тряслась и источала слюну.

Крики раздались снова, и в этот раз они прозвучали настоль сильно, что пробившись сквозь толщь потолка подземелья, достигли слуха старейшин, которые поверженные на колени врагом, молча, принимали участь.

***

В город вошли победители. Молодой воин в окружении пятерых гигантов, похожих скорее на железных носорогов, нежели на людей, не спеша шел к повергнутым старейшинам берсерков. На расстоянии шага он остановился от них, и его глаза полные ума изучая, разглядывали старого воеводу.

Несколько минут он рассматривал своих поверженных противников, а потом жестом, что-то показал своим подчиненным, которые были, не так велики, как гиганты, и одеты в легкую кожаную броню с луками наперевес. Воины в легкой броне подняли с колен бородатых старцев, и повели прочь, от своего предводителя. Он же не торопясь продолжил дальше идти по городу.

Предводитель так беззаботно шел по захваченным улицам, что все это больше походило на прогулку, нежели на победный марш. Воин вдруг остановился. Странный запах достиг его обоняния. Этот запах почему то заставил его задуматься.

Воин осматривался вокруг. Пытаясь найти источник зловредной вони, который становился все отчетливее, он все ближе подходил к каменному сооружению, по всей видимости, являющейся ратушей города. В сопровождении свиты воин вошел внутрь.

Внутри было достаточно светло, несмотря на архитектуру сооружения. Предводитель жестом указал на груду скамей, и столов, под которыми едва были различимы ворота, уводящие, куда-то вниз.

Запах становился все сильнее. Воин в сопровождении двух даргетов, так называли этих закованных в латы титанов, спустился вниз. Вонь, что разносилась по всему подземелью, смешавшись с запахом горящих факелов, вызывала тошноту.