Как-то один местный хулиган из класса постарше, Макуха, с другого берега лужи стал кидать кусками льда в дрейфующие корабли и ржать как конь. Славян и Мижган сначала растерялись, но потом подобрали штакетины, какими они углубляли русло ручья для лучшей судоходности, и пошли по берегам ему навстречу. Макуха прекратил обстрел, почесал голову под шапкой и быстро ушел, почти убежал. А пацаны почувствовали себя настоящими берсерками.

Время шло. Берсеркам не к лицу слабости обычных людей. Славян и Мижган пять лет любили одну девушку, Лену, оба это понимали, но так и не признались в этом друг другу. И все равно дружили, так же молчаливо. Причем девушке Лене нравился Славян. Он в старших классах стал настоящим викингом ростом и плечами, а Мижган остался хомяком, коренастым крепышом, хоть и висел постоянно на турнике, таскал в сарае гантели и в рабочих рукавицах колотил мешок с песком, висящий на перекладине вместо качелей.

Девушка Лена всегда ходила в школу мимо окон Славяна, а тот лишь в десятом классе признался себе, что волнуется, если ее видит. Когда встретились после каникул и он ради шутки решил чмокнуть ее в щеку, она вдруг подставила губы. Сощурила глаза и сразу отвернулась. Но он уже все понял и так обрадовался, что еле сдержался, чтоб не закричать изо всех сил, срывая голос.

Потом снова была поздняя весна, начало лета и ночи, белые и теплые. Разговор слышался далеко, поэтому они говорили шепотом, когда Славян залезал к ней на балкон. Бабушка уже спала. Он шел босиком по половикам, держа кеды в одной руке, а за другую она вела его в свою комнату. Там он неумело раздевал ее, они смеялись беззвучно и медленно целовались, жмурились и не отлипали друг от дружки надолго. Она стягивала с него футболку. Это получалось легко, без цепляний за подбородок… Она не стонала, только кусала губы и молча плакала, но он не боялся, что ей больно, потому что она крепко обнимала его руками и ногами.

Утром она держала края прислоненной к балкону лестницы, сидя на пятках и натянув майку на тонкие коленки. Он слезал, осторожно опускал лестницу между яблонями и забором и убегал с поднятой вверх ладонью. Мчался домой, не уставая и не очень веря своему счастью.

Ночью после выпускного они гуляли до утра, держась за руки…

Никто не ожидал, что Славян, вместо того чтобы просто отслужить срочную, возьмет и поступит в военное училище. Да еще и на курс спецназа. Неизвестно также, что он обещал девушке Лене, наверное, жениться после первого или второго курса, потому что первые два года она его ждала. Мижган, как берсерк, сжимал зубы и не обращал на нее внимания при редких встречах. Она на него тоже. Славян слал ему коротенькие весточки о себе. Учусь, бегаем, стреляем.

После школы Мижган сразу ушел в армию, решив оттрубить два годика и потом начать жить по-своему, как захочет. Славян перешел на третий курс. Девушка Лена стала встречаться с другим.

В армии Мижгану понравилось. Не зря он к ней готовился. А вот газеты напрасно пугали дедовщиной, и тосковать особо было не по кому. Если ты не дурак, не трус и не дохляк, все у тебя будет нормально. Не лопнешь по шву. Ломаются только гордые и сентиментальные, остальных сколачивают в один забор или сплетают в одну изгородь. Главное, не допустить перегиба. В отношениях между людьми Мижган стал чувствовать и понимать кое-что новое. Например, один человек может приказать другому, а может убедить. И другой по убеждению сделает лучше, чем по приказу. А еще – одному страх преодолевать труднее, чем в строю. Зато победа ярче. Ерунда также и то, что один в поле не воин. При желании и умении еще какой. Это Мижган понял, когда в горах они никак не могли выкурить со скал одного-единственного вражеского снайпера, который прикрывал отход своей группы, да так и ушел, заминировав тропиночку и задержав преследователей на полдня. И ведь ранен был, вражина, кровь бурела на лежке, а утек как песок сквозь сито. Тоже своего рода берсерк. Видать, в поговорке ландшафт имеет значение.

Зато в армии было самое главное – цель. Победить. Зачем – уже не так важно: для себя, для Родины или для братвы, – главное, победить.

Еще у Мижгана появились хорошие товарищи, друзья даже, а потом, ближе к дембелю, и девушка в гарнизоне. Дочка заместителя командира по тылу. Высокая, белокурая, настоящая валькирия. Что она увидела в Мижгане, он поначалу не понимал. В общем, на гражданку Мижган поехал в растрепанных чувствах. С одной стороны, хотелось воли, с другой стороны, никто не ждет, кроме мамы. С одной стороны, молодость и романтика, с другой – дружба и адреналин.

Все решилось само собой. Мама, после развода с отцом жившая для сына, встретила наконец приличного мужчину, и Мижгану теперь нечего было за нее беспокоиться. Он только обрадовался, даже не ревновал. Мама снова расцвела и по утрам не всегда теперь успевала поджарить Мишеньке гренки, да и он тоже отвык от них… А тут погиб Славян. После училища он командовал взводом в тех же местах, откуда только что демобилизовался Мижган, и его взвод попал в засаду. Никакого героизма, никакой необходимости или смысла, просто командование, как обычно, понадеялось на авось, а противник оказался опытнее и хитрее. Погиб весь взвод, до последнего солдата. Не оказалось даже, как в кино, рядового Форреста Гампа, который вынес бы командира с поля боя. Враги были профессионалами, не стали глумиться, Славяна просто добили в затылок. После похорон, где Мижган напился и рыдал, как тряпка (позже сам так считал), он вернулся в бригаду и подал рапорт на сверхсрочную, а потом подписал контракт.

Перед отъездом в часть он прошел мимо дома девушки Лены. Не удержался и поднялся на крыльцо. Она открыла дверь на секунду раньше, чем он постучал. Беременная, с бледными губами и отросшими волосами, она была еще лучше. Какие-то секунды они стояли молча.

– Что ты смотришь на меня как больной? – почти зло спросила она.

«Я все равно тебя люблю и всегда буду!» – хотел было ответить он так же зло, но выдохнул неслышно через нос, помотал головой, повернулся и пошел с крыльца не спеша, спокойно, даже руки сунул в карманы. Мижган и не видел, как она ушла в дом, закусив губы. «Что это на меня нашло? – удивлялся он через полминуты, когда успокоился. – Что мы вообще в ней нашли? Не валькирия же…»

В следующий раз Мижган по-настоящему разволновался, только когда взяли первых пленных. И совсем перестал, разучился волноваться после того, как получили приказ командира выжать из них все и прекратить их мучения. Со временем все меньше хотелось об этом вспоминать, но полностью забыть не удавалось. Осталось ощущение, что в его голове, как в старом усилителе, сгорела какая-то лампа, и теперь голова туго соображает и почти не говорит. Но как-то работает, не выкидывают. Ничего. Ничего пока.

Потом Мижган женился на валькирии, и у них родился сын. Нет, Славяном называть не стали, еще убьют. Назвали Ванечкой. А вскоре армия поползла по швам, как залежалая шинель на сыром складе. Контрактники перестали дослуживать контракты, и даже многие офицеры не выдерживали нового пайка и старого денежного довольствия, ища применения своей науке в возникшей экономической реальности. Мижган стал предпринимателем и возглавил частное охранное агентство «Берсерк». И оно держится на плаву, как драккар с орлиным носом.

Каждый божий день человек просыпается рано утром, примерно в семь, и неподвижно лежит в постели, подобрав колени к животу, не открывая глаз, стараясь ни о чем не думать. Он один. Зачем он делает вид, что спит? Он не знает.

Но вот он открывает глаза.

Вы никогда не наблюдали за лицами просыпающихся людей? Пока они еще на границе между сном и явью, это интересно и удивительно. Если верить в то, что сон – это брат смерти, то утреннее пробуждение – как рождение на свет. Проснувшаяся душа еще не знает, как ей быть в этом неизвестном, непонятном для нее мире, и лица людей растерянны и одиноки, даже если их много. На них нет выражений, они словно застыли в мгновении между радостью и горем. Просыпающиеся люди неосознанно готовы принять и то и другое. Узнать и почувствовать. Посмотрите им в глаза – на миг вас поразит необъятность этой вселенной.