По иронии судьбы, это именно тот тип ультратолерантного животного, которое лежало поодаль от костра, наблюдая за человеком еще тысячу лет назад, что, вероятнее всего, щекотало ему нервы, возбуждая страх. Почему он не боится? А ведь должен. Если нет, то он опасен, если подпустить его слишком близко. Возможно, у него бешенство. Вы только посмотрите на размеры этой чертовой твари! О чем он думает? Волки и люди никогда не ладили, за исключением, как ни парадоксально, тех случаев, когда люди держали их при себе. Это странный, ненормальный союз, учитывая, что мы пригласили тень нашего страха к себе в дом и назвали его лучшим другом. Все равно остается укоренившееся, боязливое недоверие, порой граничащее с ненавистью к его прародителю, помимо нашей воли.
* * *
Какова бы ни была история этого волка и как бы мы ни старались хранить в тайне его присутствие, новость о нем все равно просочилась бы. Как говорил Бен Франклин: «Три человека способны хранить секрет, если двое из них мертвы», – а мы уже превысили лимит. К тому же мы не могли заставить волка сидеть в укрытии, не оставлять следов и не выть. А выл он, кстати, по несколько долгих минут – и днем, и ночью. Как и люди, не все волки такие голосистые, как в телешоу «Американ айдол». Кто-то повизгивает или поет йодлем, а кто-то вообще не попадает в такт. Как бы предсказуемо это ни прозвучало, голос волка чертовски точно соответствовал его облику: протяжная, звонкая нота, доходящая до фальцета, прерывалась, а затем падала к нижним, глухим обертонам – вой такой же величавый и незабываемый, как окружающий ландшафт.
Национальный заповедник «Менденхолл» был центром ежедневных прогулок нескольких десятков местных собачников, пеших туристов и лыжников, а по выходным его территория площадью шесть тысяч акров становилась любимой зимней игровой площадкой для жителей Джуно, привлекая сюда всех желающих – от семей с малышней на санках до профессиональных альпинистов. И хотя он граничил с дикой местностью, центральная часть парка была изрезана сетью троп: следы животных пересекались с четырехмильной петлей специально проложенного лыжного маршрута по пересеченной местности и даже со следами от инвалидных колясок, приспособленных для горных маршрутов. В погожий воскресный зимний денек это место могли посетить несколько сотен людей, прибывающих сюда более чем из десяти разных точек. Вьюги, наметающие глубокие сугробы, и крепкие морозы на время приостанавливали этот поток, заодно приглушая завывания и припорашивая все тропы. Но мы не надеялись, что сможем сохранить свой секрет, подобно детям, которые в своих фантазиях прячут единорога в чулане. И даже если бы мы могли это сделать, волк не был нашим, чтобы его скрывать.
И все же у волка был один козырь. Дело в том, что Джуно отличается от большинства городов Аляски, что подтвердит большинство его коренных жителей – либо одобрительно кивая, либо нахмурившись. Он признан одним из самых «зеленых» и либеральных городов штата. Это то место, где Сара Пэйлин получила бы мощный отпор, если бы участвовала в выборах мэра города (и где даже на пике своей популярности она потеряла избирательные голоса на губернаторских выборах). Джуно одновременно является столицей штата, рыбным портом и месторождением золота, открытым еще во времена территориального деления. Менталитет его жителей представляет собой смешение либеральных взглядов и старой политики уравниловки. Это то место, где люди, не раздумывая, привыкли выносить вопросы на всеобщее обсуждение. Здесь можно наблюдать, как представители власти штата запросто болтают с третьим поколением коммерческих рыбаков, стоя в очереди в продуктовом магазине «Супер Бэа». Любой палубный матрос из аляскинской службы паромных переправ, как заправский профессор колледжа, обсудит с вами проблемы экологии, вырубки лесов или возможность получения разрешения на разработку новой золотой жилы, а также расскажет о черном волке, который бродит в окрестных лесах.
Исторически так сложилось, что подавляющее большинство жителей Джуно поддерживает политику местных властей, защищающих волков, и выступает против финансируемого администрацией штата проекта по их контролю.
Джуно был, вероятно, единственным крупным городом во всем штате, где к волкам относились терпимо, давая им шанс на выживание.
Но как бы непринужденно ни чувствовал себя волк среди людей, ему бы никто не позволил бродить в предместье усеянного торговыми центрами, суматошного и более крупного Лос-Анкориджа с населением в триста тысяч. А как насчет Фэрбанкса, расположенного севернее, в центре Аляски, далеко от ее границ? Даже не думайте! На самом деле в большинстве городов и деревень, разбросанных на просторах субконтинентальной территории штата, у волка не было бы шансов выжить: его бы убили сразу же, как только обнаружили.
Солидные сорок процентов жителей Джуно так или иначе поддерживали общую политику в этом вопросе. Волк им по меньшей мере доставлял неудобства, он нежелательный конкурент – если не прямая угроза, – когда дело касается охоты на оленей, лосей и горных козлов. Поэтому, даже если большинство жителей и не видели причин для беспокойства, имелся довольно приличный контингент тех, кто придерживался противоположного мнения.
* * *
Ясным январским утром Шерри, я и собаки отправились на западный берег озера, но вместо ожидаемой встречи с волком у северной оконечности залива мы обнаружили скопление ярких курток и весело скачущих собак. Волк был там же, но не наблюдал за происходящим со стороны, а смешался с толпой. Любой, кто увидел бы эту сцену на расстоянии, принял бы его за одну из резвящихся собак. Мы остановились и наблюдали за всем с расстояния примерно в семьдесят метров. Три женщины, все местные, качали головами, усмехались и пожимали плечами в изумлении. Одна из них достала фотоаппарат и начала снимать, словно пытаясь удостовериться в том, что увиденное ей не приснилось. Волк вышел из-за куста. Кто-то закричал, и, еще не до конца разобравшись в том, что происходит, все замахали руками и забегали в панике. Собаки не слушались и не шли к хозяевам, для них все это было развлечением.
Судя по языку тела собак, бояться и вправду было нечего. Хоть черный волк и возвышался над своими плохо подобранными соперниками, он проявлял не больше злобности, чем безобидный волчонок. Он скулил, подыгрывал собакам и позволял бегать за собой, опустив при этом хвост и излучая мягкую дурашливость годовалого лабрадора, помещенного в тело волка, словно бы вылепленное руками Микеланджело.
Когда женщины и собаки стали покидать берег озера, волк поднял хвост, приветствуя нас, и побежал рысцой в нашу сторону, подходя ближе, чем обычно. И хоть в процессе игры он не утаскивал мяч и собаки не контактировали с ним – во всяком случае, не так близко, как с теми женщинами, которые только что ушли, – потому что мы постоянно отходили назад, волк дважды останавливался на расстоянии пятидесяти, а иногда даже менее двадцати пяти метров. Если мы начинали махать руками или делали несколько быстрых шагов в его сторону, он отпрыгивал назад, потом останавливался, но в конце концов снова приближался.
Зрелище это было, конечно, завораживающее, идеальное для съемки (мне, наконец, удалось сделать несколько достойных снимков), но тревожное. Речь не идет о каком-либо намеке на агрессию или дискомфорте – никакого тяжелого взгляда, шерсти дыбом или оскала. Но что было бы, если бы он подошел к другому человеку, который не умеет читать язык тела животного и никогда не встречал волка, к тому, кто может воспринять любое движение навстречу как повод для самозащиты. А если тот направит жалобу в Лесную службу США или Департамент рыболовства и охоты штата Аляски?
Однажды утром, еще до рассвета, нас разбудил волчий тенор, проникающий сквозь толстые тридцатисантиметровые утепленные стены спальни и окна с двойными стеклопакетами. Мы обнаружили его следы в пятидесяти метрах от заднего крыльца, идущие параллельно дороге, что вела к лагерю Лесной службы и ближайшему пляжу у теплого пристанища, известного как «хижина конькобежца». Было ощущение, что волк под покровом темноты пробирается все ближе к нашему жилищу. Изучает? Охотится? Действительно, заяц-беляк, бобер, норка и другая дичь часто забегали на болотистые пруды и в ближайшие порослевые леса, однако этот вой был фактически громким заявлением: я здесь. Неизвестно, что побудило его, но волк, который когда-то старался держаться подальше от берегов озера у подножия горы Макгиннис, постепенно подходил все ближе и ближе и, похоже, уже не собирался никуда уходить. Только так и можно было понять его действия: расширение территории, на которую он заявил свои волчьи права, и исследование уже своих владений. И не важно, нравилось нам это или нет, мы вынуждены были принять эти правила игры.