Пару раз с нами увязывался мой друг Джоэль, волоча за собой большой штатив и профессиональную кинокамеру. Мы оба знали, что нас ждет, но в то же время понимали, как важно постараться сделать все правильно. Никакого столпотворения или суеты. Если волк начинал нервничать, мы позволяли ему уйти. Если он приближался, мы сидели тихо. Волк сам выйдет на контакт.
Черный волк наблюдал от кромки озера, явно озадаченный, но заинтригованный этой странной сворой и ее выходками. Когда мы двинулись дальше, выйдя на озеро, и направились в ту сторону, куда он не пошел бы, поворачивая к дому, он рысцой побежал следом за нами, чтобы обнюхать собачьи метки и оставить в ответ свой автограф – послания, которые будут прочитаны и поняты всеми, кто познает мир посредством своих носов. Затем он поднял морду и завыл в небо протяжным плачем одинокого волка.
Где-то вначале, возможно, это был третий раз, когда мы с Шерри и тремя нашими собаками вышли на прогулку, баланс нашего понимания ситуации сместился. Мы завернули за остров и начали бросать собакам тарелки фрисби. Свет был таким паршивым, что я даже не взял фотоаппарат. Шерри прильнула к видоискателю своей видеокамеры, снимая для домашнего видео всю эту безумную сцену: волк мечется туда-сюда вдоль берега, наблюдая за тем, как собаки носятся, будто с цепи сорвались, и жалобно воет. Спустя несколько минут брошенный мной Дакоте мяч полетел куда-то в сторону, ударился о лед и покатился в сторону берега. Пока мы размышляли над тем, как достать мяч, не веря в то, что волк может броситься за ним, схватить и умчаться прочь, тот прогарцевал вдоль берега, прыгнул, подбросил мяч, ударил по нему лапами и снова поймал – движения, понятные любой собаке. Правда, волк добавил в них свой волчий акцент. Было ясно, что он точно знал про игрушки: несъедобные предметы, не имеющие ценности непосредственно для выживания, которые по взаимному согласию участников или по индивидуальной прихоти становятся объектом игры[7].
И здесь таилась вечная загадка: «курица или яйцо?» Копировал ли волк действия собак или же наши собаки унаследовали модель поведения своих не столь далеких предков?
В конце концов потребность бегать и приносить предметы идет от врожденного хищнического инстинкта вроде преследования и поимки зайца. И совершенно логично предположить, что эта игра будет понятна любому волку, если он в соответствующем настроении. Более того, если рассматривать это с позиции теории эволюции, то игра имеет смысл для таких столь высокоорганизованных социальных животных, как волки. Борьба, забавы с игрушками и преследование объекта обеспечивают развитие жизненно важных навыков у молодых животных и помогают укреплять социальные связи, необходимые для успешного функционирования стаи.
И разве собаки – не наши одомашненные, прирученные аналоги волков, видоизмененные в результате длительного процесса селекции в угоду нашим прихотям? Недавно проведенное исследование демонстрирует мизерные 0,2 процента различия между генетическим набором волков и собак. Научные работы, осуществленные в 1990-х годах, так же как последние археологические данные, указывают на расхождение двух видов, имевшее место в Китае или на Среднем Востоке пятнадцать тысяч лет назад. С тех пор были проведены другие исследования и найдены новые свидетельства. Так, к примеру, в сибирской пещере был обнаружен череп собаки, возраст которой составлял тридцать пять тысяч лет. Там же лежали человеческие артефакты и скелет собаки, похороненной с костью в пасти. Эти данные указывают на гораздо более раннее расхождение собаки и волка – от пятидесяти до ста двадцати пяти тысяч лет[8]. Все в целом подводит нас к выводу, что, скорее всего, процесс одомашнивания животных происходил в разных местах планеты и охватывал несколько континентов.
В это трудно поверить, но Дакота тоже была на 99,98 процента волком, включая, естественно, ту ее часть, которая обожала бегать, сломя голову, и ловить предметы, а потом каждый раз приносить их обратно, складывая в кучу, – слабый отголосок инстинкта преследования. Я задумался: а может, некоторые собаки чувствуют большую потребность в подобных играх, так как это единственный способ проявить генетически запрограммированный охотничий инстинкт. Волк в подобной ситуации выглядит более расслабленным, он воспринимает все только как игру – именно так было в случае с тем черным волком и с другими дикими волками, которых я встречал. Ведь волки ежедневно охотятся, чтобы выжить, а дурачества с игрушкой – это, скорее, перерыв на отдых, нечто совершенно непохожее на серьезное занятие, просто веселая игра ради забавы. Для энергичных лабрадоров и бордер-колли принести брошенный предмет – это больше, чем игра, это их работа, чертовски серьезный бизнес.
Конечно, лишь единицы волков имеют регулярный доступ к теннисным мячам. Но волки всех возрастов – прирученные и абсолютно дикие – действительно включаются в игру, вместе или по отдельности, используя предметы, которые подходят под определение «игрушка»: старый олений рог, крыло куропатки – все, что подвернется. Мне посчастливилось несколько раз наблюдать за играми диких волков на природе, но одна игра мне особенно запомнилась.
Примерно пятнадцать лет назад, во время моего одиночного похода в конце зимы в долину верховья реки Ноатак, несколько волков из стаи, состоявшей из двенадцати особей, подошли к месту моей стоянки. Я спугнул двух из них, пытаясь выбрать лучший угол обзора для фотокамеры, а следовало бы просто стоять, не двигаясь. Жутко недовольный собой, я устало побрел к палатке, но вдруг почувствовал, что не один. В зарослях кустарника лежал в расслабленной позе с поднятой головой серый волк, самец. Он пристально смотрел в сторону остальных волков, стоявших ниже по склону, демонстративно игнорируя мое слишком очевидное присутствие. Наконец он зевнул, встал, потянулся и бросил случайный взгляд в мою сторону, словно бы сообщая, что заметил меня и его это нисколько не заботит. Пока я кружил, пытаясь обойти кусты, волк двинулся с места неспешной походкой, не проявляя ни малейших признаков волнения. Вдруг он уставился куда-то, изготовился и прыгнул. Я был уверен, что он обнаружил на земле белку или сурка. Сейчас я впервые в жизни стану очевидцем сцены убийства волком своей жертвы! Но он подошел с обычным ивовым суком диаметром пять сантиметров и длиной полметра – точно такую палку мог подобрать любой лабрадор и таскать ее повсюду. Волк повернулся и бросил в мою сторону косой взгляд, тряся головой и палкой в знакомой собачьей манере типа «смотри, что у меня есть» – приглашение к игре «догони и отними». А потом он гордо прошествовал вниз по склону, как старший полковой барабанщик, держа сук в пасти. Я сидел, раскрыв рот, фотокамера так и осталась у меня в руках.
Была ли для волка эта палка игрушкой? Да, несомненно, но не только. Так как мне выпало оказаться рядом (этот факт, на мой взгляд, спровоцировал подобные действия волка, судя по его косому взгляду), я был вовлечен в игру – пусть лишь на мгновение – в игру как проявление знака внимания между видами. Вроде того, как вороны и волки играют в салочки. Это было предзнаменованием грядущих событий, которые произойдут годы спустя с черным волком.
Эпизод с теннисным мячом стал далеко не последним, когда волк принял участие в игре человека и собаки – будь то спонтанно или с расчетом на будущее. В любом случае пока это была только разминка. Несколько дней спустя он стащил у нас еще один мяч, забрав его с собой. С тех пор на протяжении последующих месяцев и лет история время от времени повторялась: мы бросали собакам игрушки, а волк периодически таскал их у нас. Его манера воровать лишний раз подтверждала расхожую истину: волкам нельзя доверять.
Но что бы ни произошло в тот день, у нас осталась памятная вещица, не позволяющая нам забыть о нем.
Годы спустя тот желтый мячик, который волк стащил, а потом бросил, размером с кулак и с вмятиной от одного зуба, лежит среди дорогих сердцу Шерри сувениров.
