УТКА, СЕЛЕЗЕНЬ, ПРОЩАНИЕ.

1

Мы сразу потеряли способность смотреть вдаль. Наши глаза могли видеть только предметы, находящиеся рядом. На большее не было сил.

Вечером этого кошмарного дня к нам в дом вошла женщина в бесцветном наглухо застегнутом костюме. Она пугала меня, как и все происходящее. Безжизненные волосы прикреплялись по какой-то идиотской инструкции к ее восковой голове. Лица у нее, по-видимому, не было. На отвороте костюма выделялся значок – символ страшной услуги, которую она оказывала. Красный факел на черном фоне.

Оказывается, такая вот женщина все время жила где-то рядом, ходила по тем же улицам, что и я. Может быть, у нее тоже были близкие люди.

Мой взгляд уперся в мамины руки, бессильно лежащие на столе. Я слышала голоса, кто-то шепотом произнес слово «кремация». Я видела тени людей, тихо бродящих по квартире. Кто-то заботливо укутывал меня шалью. Все делали вид, что продолжают жить. Но для меня все было кончено.

Уже тогда я знала, что должна буду как-то рассказать об этом, написать. Когда-нибудь потом, когда утихнет нестерпимая, насквозь пронизывающая боль. Но годы идут, а мне все так же больно…

Начну, пожалуй, так: я выросла в доме на берегу Москвы – реки, и в моей комнате стоял рояль. Еще была узкая кровать, которую пролежали мои родители в период любви. В нескольких местах из нее торчали пружины. Я научилась выкладываться между ними особой геометрической фигурой. Потом однажды кто-то подложил туда паралоновый матрас, хоть «на паралоне спать вредно». А на пружинах, спрашивается, не вредно? У меня началась другая жизнь. Еще в комнате был шкаф и письменный стол с книжной полочкой. Допустим, у многих было все то, что и у меня, кроме рояля, конечно. Но в квартире этажом выше жил Витя. А этого не было больше ни у кого.

Мы переехали сюда из шумного центра. Из пыли и гари на свежий воздух. Наш огромны двухэтажный особняк на Садовом кольце, видно, был уже совсем негодным. Поэтому государство предложило моей семье переехать в новенький блочный дом в семи минутах ходьбы от трамвайной линии.

Мебель нам не удалось привезти с собой. Огромные шкафы с книгами на немецком языке были встроены в стены, и их просто невозможно было оттуда вытащить. Бронзовые люстры со свечами вообще даже и не попытались снять. Потому что они смотрелись бы по-идиотски в доме, где потолки делают на метр ниже, благодаря правильным стандартам.

Домработницу уволили. И она по ошибке прихватила с собой драгоценности моей прабабушки. А драгоценностей там было навалом. Еще там были фарфоровые статуэтки и картина художника Венецианова, которую Витя прострелил из револьвера, когда был еще совсем молодой и не ценил ценности. Его мама разрешала ему палить, во что попало, потому что «мальчик должен правильно развиваться».

В моей новой комнате был балкон, который сильно накренялся вниз. И кто не умел стоять на нем правильно, у того обычно кружилась голова. С балкона открывался вид на Москву-реку, которая растекалась вокруг островов и гигантского военного аэродрома. Каждый вечер можно было смотреть на закат во всю ширь, потому что перед нашими окнами не было никаких домов, а было сколько угодно неба, реки и простора.

Еще с балкона можно было пускать мыльные пузыри. Они медленно и очень красиво спускались вниз, если не было ветра. И в них много-много раз отражалась река и деревья на берегу. А на седьмом этаже пузыри расстреливали брызгалками два брата– близнеца по прозвищу Сырники. Для этого они свешивались с балкона как можно дальше. Иногда даже один Сырник держал другого за ноги. Били они обычно очень метко и при этом громко визжали. Из-за этого соседи приходили к их родителям жаловаться. Сырники были ужасно заводные, так что стоило мне замешкаться, как они начинали орать мне наверх, как ненормальные, чтобы я быстрее запускала «снаряды».

К нам еще обычно примазывался Андрюша Циглер с четвертого этажа, но до него почти ничего не долетало. Сырники расстреливали все раньше, да и брызгалка у Андрюши была никудышная. И вообще он был хлюпик, но страшно приставучий. Если уж прицепится, так сто лет потом от него не отвяжешься. Мне иногда становилось жалко его. Я звала его к себе, и он пускал со мной пузыри сверху.

Однажды я вышла на минутку с балкона, чтобы разбавить еще мыла. А Андрюша изо всех сил надувал пузыри за двоих. Я прибежала обратно и вижу, что он такой несуразный, щуплый. Штаны у него висят на заду, а волосы на голове топорщатся во все стороны. Мне вдруг захотелось проверить Андрюшу на прочность, и я закрыла его на балконе. Он какое-то время ничего не замечал, а потом увидел, что дверь заперта, а я стою и смотрю на него изнутри. Андрюша стал колотить в стекло и орать. Я не открывала – хотела посмотреть, как он будет проявлять мужественность. А он ее не проявлял, а просто разревелся как маленький. Он нудил, что пожалуется маме, и размазывал сопли. Тогда мне стало совсем уж невыносимо смотреть на это, и я ему открыла. Он вошел в комнату, обтерся рукавом и сказал, что у них в детском саду, кстати, играют в очень интересную игру. Надо показывать друг другу трусы. И нагло так спросил, не хочу ли я сыграть с ним. Я сказала, чтобы он катился отсюда. Но подумала, что, может быть, из него все-таки еще получится настоящий мужик.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.