…Какая, к черту, «Белая стрела»?
— Какая, к черту, «белая стрела», Палыч? — сказал Наумов. — Это детский разговор.
Антибиотик и сам не шибко верил в нелегальную ментовскую организацию. Он прекрасно представлял себе степень коррумпированности и разложения системы МВД. Сам же и прикладывал к этому усилия, прикармливал не только участковых, но и полковников из Управления. Не все, но многие на контакт шли.
— Может, и не «стрела»… Но враги козни строят, яд подсыпают.
— Кто? Не тяни кота за хвост, говори толком.
— Главный мой недруг — Никита-Директор. Землю роет. Не успокоится гаденыш никак. И подходов к нему нет никаких.
— Относительно Кудасова я в курсе. Мужик он, по общему мнению, серьезный… Можно сказать — идейный. Принципиальный. Квалифицированный, — Наумов закурил, посмотрел на Антибиотика с прищуром. — А вы что же, хотели, Палыч? Выходите из тюрьмы и — пошло, поехало?… За один день, можно сказать, целое кладбище. Разумеется, РУОП реагирует нервно. Кудасов землю роет? Правильно! Он и будет рыть.
— Вот и я про то же…
— Ну, а я-то чем могу помочь?
Антибиотик молчал. Потрескивали дрова в камине. Стояла посреди столика проклятая «Хванчкара». Почему-то именно в бутылке еще недавно любимого вина материализовалась для Палыча смертельная опасность. Валялось на ковролине мертвое тело блудницы-массажистки с бесстыдно раздвинутыми ногами. Чернело пятно разлитого вина.
— Ну, от меня-то что надобно?
— Убрать Никиту-Директора. С врагами внутренними я сам разберусь. А вот Никитка…
— Э-э, Палыч… я не министр МВД. Увольнять офицеров РУОПа не в моей власти. Я в банке служу. По финансовой, так сказать, части… Извините.
— Вы многое можете, Николай Иванович. Наумов усмехнулся, встал и подошел к камину. Взял из корзинки аккуратное ясеневое полешко — подложил в подкопченную пасть. Взметнулись искры. Пламя лизнуло желтоватую древесину.
— Вот что я на это отвечу, — сказал он, вернувшись в кресло. — Я вообще ничего не хочу, да и не должен знать о твоих трениях с каким-то подполковником. Ты в последнее время наделал тьму ошибок. У коммунистов в былые времена была присказка: это хуже чем преступление — это ошибка… Говорят, Берия ввел в оборот. Так вот, Палыч, ты громоздишь одну глупость на другую…
— Я, Николай Иванович…
— Помолчи! — резко оборвал Антибиотика Наумов. — Помолчи и выслушай. Ты наделал ошибок. А теперь приходишь ко мне и ноешь: ах, меня хотели убить! Ах, мне жизни нет от этого Кудасова. Наделал — исправляй. Как ты разберешься со своими проблемами — твой вопрос. И твой последний шанс. Срок — месяц.
Антибиотик понял: это действительно последний шанс. Наумов не бросается словами. Палыч медленно поднялся из кресла.
— Решай, Палыч, решай, — сказал Николай Иванович. — Либо ты найдешь с этим подполковником общий язык. Либо… (Наумов остро посмотрел на Антибиотика) переводи его на другое место службы.
Смысл последней фразы дошел до Виктора Палыча Говорова только спустя несколько минут, когда он уже сидел в салоне своей «Волги». И стало ему разом зябко и неуютно.
На уже почти вышедшем из употребления старом воровском жаргоне слова Наумова означали разрешение на мокрый гранд. В переводе на нормальный русский язык — убийство.
Негромко бормотал двигатель «Волги». Пожилой благообразный старичок поглаживал сухими пальцами переплет Библии.
Сутки, назначенные Наумовым, истекли. Заканчивались вторые. Ровным счетом ничего не происходило. Обнорский пил. Дважды он выбирался в магазин за водкой. Так же, как и в первый раз, его сопровождали. К своему почетному караулу Андрей почти привык, запомнил в лицо. Скоро раскланиваться начнем, — подумал он равнодушно. Во время последнего выхода в магазин он увидел на улице ментовский уазик, подошел, рассказал, что его преследуют преступники. На небритого, опухшего, с запахом перегара Обнорского посмотрели как на идиота. Но он вытащил из кармана редакционное удостоверение. Представился. Молоденький сержант посмотрел с сомнением. Однако все-таки подошел к топтуну. Козырнул, что-то сказал. Топтун показал красную книжечку. Сержант снова козырнул и отошел. Видимо, ксива топтуна произвела на него большее впечатление, чем ксива Обнорского. Да и номер черной «Волги» тоже.
Андрей подмигнул своему конвоиру. В принципе, это была глупая мальчишеская выходка. Сродни той, когда он выдохнул в лицо топтуну дым.
Прошли сутки, заканчивались вторые. Андрей Обнорский пил водку. Никто не пытался ворваться к нему в квартиру с автоматом или с постановлением на арест. Сентябрь плавно катился в бабье лето… В углу, на полу кухни однокомнатной квартиры Обнорского, увеличилось количество пустых бутылок. Иногда надсадно звонил телефон. Он не брал трубку, безошибочно определяя, что это не Катя. До него пытался дозвониться из Стокгольма встревоженный Ларс Тингсон. Его пытались найти из редакции. С ним хотел увидеться брат. И Никита Кудасов. А также старые приятели и подруги. И еще какие-то люди, которых он вовсе не знал.
И не хотел знать. В алкогольном ностальгическом бреду ему виделось Катино лицо со слезинками в уголках зеленых глаз.
Черную «Волгу» под окном сменили серые «Жигули», но он и этого не заметил.
Утром следующего дня после беседы в «Шаровне» полковник Семенов отправился на Большой Кисельный, в ФАПСИ. Внизу, на КПП, для него уже был заказан пропуск. Прапорщик, отделенный от посетителей пуленепробиваемым стеклом, выдвинул ящичек-шлюз, и Семенов положил туда свой паспорт. Ящичек втянулся обратно.
Строгий прапорщик сличил фотографии с оригиналом, потом стал звонить офицеру, выписавшему пропуск. Семенов ждал. Раньше он неоднократно бывал здесь. Вместо паспорта предъявлял удостоверение сотрудника ЦК КПСС. Прапорщик отдавал честь… Полковник усмехнулся. Спустя две минуты к нему вышел начальник одного из отделов ФАПСИ. Именно с ним контактировал Роман Константинович в ту пору, когда работал в Отделе консультаций… Тогда полковник приезжал ставить задачи. Сейчас он прибыл как частное лицо. Да, как частное лицо, имеющее целью склонить лицо должностное к преступлению за материальное вознаграждение. Проще: взятку.
Полковник Семенов нисколько не сомневался в успехе своей миссии. Он, во-первых, умел убеждать людей, и во-вторых — во внутреннем кармане пиджака у него лежал конвертик с десятью стодолларовыми купюрами США. Тоже, знаете ли, аргумент весьма весомый.
Через пятнадцать минут Семенов вышел из здания штаб-квартиры ФАПСИ. Сотрудник сопротивлялся недолго. Пару раз он сказал: нет, это невозможно. Это исключено. Несанкционированный доступ в банковский компьютер? Нет-нет… Семенов объяснил, что тысяча долларов — это аванс. Второй конвертик сотрудник получит после выполнения просьбы. Он так и сказал — просьбы. Тогда сотрудник сказал: хорошо. Но я ничего не могу гарантировать. Это все так сложно… ничего не могу гарантировать. Но конверт взял.
Спустя еще три с половиной часа он позвонил полковнику и назначил встречу. Они встретились в подземном переходе. Обменялись конвертами. В одном лежали восемь купюр по сто долларов и четыре по пятьдесят. А в другом компьютерная распечатка, из которой следовало, что банк «Австрийский кредит» перевел пятьдесят миллионов долларов США в канадское отделение банка «Торонто кэпитэл» в Торонто. Счет N B17260LGA открыт на имя Пьера и Рахиль Даллет.
А десять миллионов долларов вернулись в Швейцарию в банк Gothard. Владельцем этого счета стал цюрихский адвокат Дитер Фегельзанг. Вот значит как, — подумал Семенов. Владелец этой кругленькой суммы лежал сейчас на дне Дуная. Но даже то, что осталось в распоряжении мадам Гончаровой, внушало уважение.
Дело было за малым — взять эти деньги. Семенов дважды прочитал текст и разорвал справочку ФАПСИ на мелкие клочки. Рваную бумагу разбросал по трем разным урнам… Да, дело за малым — разыскать мадам Гончарову-Даллет и взять деньги. Совсем пустяк.
Если бы операция планировалась в старые добрые времена, когда возможности Отдела были на порядок больше, когда к разработке можно было подключить и наши резидентуры за бугром, и некоторые каналы МИДа и — при необходимости — спецов из «Вымпела»… даже тогда аналитики отдела сказали бы, что вероятность успешного решения — не более семидесяти-восьмидесяти процентов.
