Андрей умел задавать себе честные вопросы и давать на них честные ответы. Даже тогда, когда ему очень не хотелось ни спрашивать, ни отвечать…
Обнорский давно уже не строил иллюзий по поводу их с Катериной будущего. Андрей отчетливо понимал, что полюбил женщину из чужого племени… Ну что тут поделаешь, так уж случилось… Он понимал, что это — тупик, тупик объективный, и никто не виноват. Легче от этого понимания не становилось… Ясно было, что Катя не сможет пойти за Андреем принять его жизнь и органично угнездиться в ней — ни по финансовым соображениям (она ведь привыкла к своему уровню трат и комфорта), ни по многим, многим другим — и небезопасно для нее было возвращаться в Петербург, и сын у нее рос, и характер у самой Катерины был чересчур самостоятельный, не терпел подчиненности и зависимости… Судьба сделала из нее женщину, которой очень трудно было бы перекроить жизнь под иное лекало ради (пусть даже любимого) мужчины… А Обнорский? Ну, ты-то, разумеется, даже и мысли не допускал о том, чтобы перекроить себя под Катину жизнь, и дело было даже не в том, что у них были существенные мировоззренческие противоречия. Просто Андрей был убежден (так его воспитали), что это женщина должна следовать за мужчиной, а не наоборот. Однажды Катерина — в шутку — сказала, что ее денег вполне могло бы хватить на двоих… Она даже сама потом испугалась, увидев выражение глаз Андрея… Обнорский помолчал, а потом предложил Кате с такими мыслями сходить на ближайший показ мод какой-нибудь известной фирмы — там, мол, по подиуму много пидорасов ходит, им такие идеи очень понравятся… Катя сделала вид, что надулась — сделала вид, потому что понимала: полюбить она могла только такого мужика… Вот и получался тупик, как ни кинь… Андрей, кстати, понимал и то, что даже если бы Катерина и попробовала принять его жизнь, даже если бы и переехала к нему в однокомнатную квартиру — и тогда все кончилось бы совсем не так хорошо, как начиналось… Ларс Тингсон как-то рассказывал ему, как одна его знакомая, корреспондентка CNN в Москве, влюбилась в русского оператора и вышла за него замуж. Героическая американка мужественно прожила с суженым и его родителями три года в двухкомнатной хрущевской квартире, где, кстати, на шкафу в их спальне стояла урна с прахом дедушки оператора. Журналистка обогатилась неоценимым опытом простой русской жизни, научилась стоять в очередях, ругаться матом и выводить любимого из запоя — но все кончилось тем, что она запустила урну с дедушкой в супруга и долго потом (уже в Штатах) доводила до истерик своего психоаналитика…
Так что на полу в гостиной все было совсем не так, как в первый раз — не по технике исполнения, разумеется, а по некой трудноописуемой психологической атмосфере… А по технике-то — по технике все было как раз нормально — Обнорский и Катерина словно с цепи сорвались и вытворяли такое, чего, как выражался персонаж «Хождений по мукам» Лева Задов «Содом не делал со своей Гоморрой…» Он ее и ласкал, и насиловал одновременно, словно хотел наесться впрок, словно понимал — это прощание… Хотя он и не понимал этого. И уж тем более не говорил… А Катя… Вот она, наверное, понимала… Или, скорее, чувствовала… Женщины, они чувствуют глубже и тоньше, чем мужики… Но она тоже ничего не говорила, лишь стонала и вскрикивала, позволяя Андрею делать с собой то, до чего у них раньше еще не доходило. На них обоих словно какой-то сексуальный жор напал.
Андрей решил все разговоры отложить до утра. Даже не то чтобы решил, он просто не смог завести разговор. Он не знал, что утром им увидеться не суждено. Как не знал и того, что следующая встреча их произойдет только через несколько лет… Потом они ужинали. И болтали о чем-то незначительном. Потом снова любили друг друга. Андрей постоянно чувствовал какую-то фальшь и неестественность во всем. В словах, в музыке, в зеленых глазах Катиных. И — в себе.
Потом он уснул. Ему снова снился черный поезд в бесконечном белом пространстве, слышались голоса… Нижний Тагил — он и есть нижний Тагил. Зона там красная. Ментовская зона… Кто это сказал? Леня Голубков? Или это Никита сказал? Да, точно, это сказал Никита.
А чей-то незнакомый голос строго произнес:
Спецэшелон N 934 МВД РФ имени товарища Столыпина.
Андрей спал, вскрикивая иногда. Рядом сидела, обхватив колени руками, самая красивая женщина на свете. В ее зеленых глазах стояли слезы. В ту ночь она так и не уснула. А в шесть утра она поцеловала спящего Андрея, провела пальцем по неровной полоске шрама и вышла из дома. Из вещей Рахиль Даллет взяла только изящную дамскую сумочку. Все, что может понадобиться ей в Вене, есть в ее венском доме. Вдова трех мужей уехала в аэропорт Арланда.
…Питерский журналист Серегин курил в кухне теплого, уютного шведского дома. Впрочем, теперь, без Кати, он не казался уютным. Дом наполняла пустота. На столе перед ним лежали два хромированных ключа с брелоком в виде неуклюжего смешного слоненка. За окном шел дождь. Черный дождь падал из черной пустоты.
Андрей встал, быстро прошел в гостиную. Вместо «Эриксона» на столике стоял современный кнопочный аппарат. Странно, что он не заметил этого вчера… Андрей быстро, по памяти, набрал номер Катиного мобильного. Черные гудки падали из черной темноты. Слабо светились изнутри полупрозрачные кнопки телефона.
— Где ты? — почти выкрикнул он, когда после седьмого гудка Катя отозвалась.
— Доброе утро, Андрюша, — сказала она. — Я в самолете.
— Господи, в каком самолете? — спросил он, и госпожа Рахиль Даллет уловила какое-то странное облегчение в его голосе. Беспокойство — и облегчение одновременно.
— Я лечу в Вену, Андрюша. По делам. Ненадолго. Он молчал. Высококачественная связь позволяла Кате расслышать даже его неглубокое дыхание.
— Значит, в Вену? — спросил Обнорский наконец.
— В Вену. Ненадолго.
— Катя, — сказал он. — Катя…
— Да, Андрюша?
— Постарайся оставаться там подольше. Люди, которые были вчера со мной…
— Я, кажется, догадалась, кто эти люди.
— Вот как? И ничего не спросила у меня?
— Зачем?
Действительно, подумал он, зачем?
— Катя, постарайся спрятаться, затеряться. Тебя будут искать. А искать они умеют.
— А ты? Как же ты?
— Я разберусь, — сказал он уверенным голосом. — Мне не впервой. Я сумею.
Сам он в это не верил. И Рахиль Даллет не очень в это верила. Шел черный дождь. Он стекал крупными каплями по огромному стеклу гостиной. Он размазывался по иллюминатору «Боинга», тяжело набирающего высоту над Балтийским морем… Oh, du lieber Augustin!
На второй день большой охоты на Гончарова Резо окончательно убедился: деньги здесь, в банке «Австрийский кредит». Это не вызывало сомнений — не зря же консультанты поселились напротив банка и ведут постоянное наблюдение за входом. Неоднократно кавказцы засекали блики в окнах номеров, занятых консультантами. Скорее всего — объектива фотоаппарата. Кавказцы не ошиблись — не жалея пленки, консультанты фотографировали всех более или менее подходящих по возрасту и росту мужчин. Затем сравнивали эти фотографии с фотографией Гончарова. Специальная методика позволяла опознать человека, изменившего внешность, с вероятностью около восьмидесяти пяти процентов. В советские времена этот экспресс-метод был разработан для ПГУ КГБ СССР[22]. Консультанты работали профессионально. В первый же день они приобрели в различных магазинах города (хотя все можно было купить в одном) комплект профессиональной фотоаппаратуры «Кэнон», бинокль завода «Карл Цейсс», пять радиостанций «Панасоник». Хотели купить и микрофон направленного действия, но для приобретения микрофона требовалась лицензия частного детектива или разрешение полиции. В России они запросто обошли бы любые запреты. А здесь… дикая страна, господа! Пришлось довольствоваться тем, что есть.
Но профессионал тем и отличается от дилетанта, что даже в жестких условиях умеет наладить работу. Консультанты были профессионалами высочайшего класса. Двухместный номер они превратили в наблюдательный пункт. Один наблюдатель постоянно контролировал вход в банк и производил фотографирование. Второй всегда находился в машине на одной из прилегающих улиц. Для того, чтобы не привлекать к себе внимания, они меняли автомобили и место дислокации.
