И всё по кругу. Если жизнь и вертелась в каком-то колесе Сансары, то изнутри и снаружи оно было унизано острейшими шипами.

Засыпать иногда помогали снотворные таблетки, которые брюнет зачастую игнорировал, отказываясь и от уколов. Орочимару разводил руками, а Итачи странно принимал этот упрямый выбор, будто бы смирившись окончательно.

Мадара, по слухам, так и не появлялся, но его тень Учиха ещё долго ощущал, ровно как и тяжёлый взгляд между лопаток. Это та маленькая тень с зубами-осколками сидела в углу и смотрела его сны.

Некоторые дни он не помнил, а потом просыпался с прикованными к кровати руками. Это было странно, но так же безразлично, как и то, какой завтрак дадут в столовой в этот раз.

Доживать стало привычно.

И, судя по взгляду Орочимару, если он продолжит в том же духе, то всё закончится довольно быстро.

***

- Ты уверен, что не хочешь…поменять курс лечения? - тихо спросил Орочимару, прикрывая за собой дверь палаты номер двести три, где Саске вновь отказался выпить снотворное.

Итачи, куснув губу, отрицательно качнул головой.

- Вряд ли мозгоправ ему поможет, Орочимару. Он…не хочет.

- И ты готов просто так отдать его?

- Это его решение, - твёрдо кивнул старший Учиха. - Я…я пытался действовать против его воли. Но ничего хорошего из этого не вышло. Саске достаточно взрослый, чтобы распоряжаться своей жизнью.

И хотя говорить эти слова было до одури больно, Итачи верил в них. Он хотел верить, что младший брат или поправится, или же…

Итачи устало накрыл горящие веки пальцами, чуть надавливая. За последнюю неделю он редко бывал в офисе, ещё реже дома. Всё время проводил в клинике, отсиживаясь или в кабинете Орочимару, или же у кровати Саске, когда тот, наконец, засыпал.

И думалось ему, что жизнь - странная вещь. Она протекает рекой по сотне подводных ручейков, размывая крышу над ними, охраняющую некогда от быстрых вод чужой жизни, она меняет их, заставляя или влиться в своё русло или исчезнуть вовсе.

Так же было и с Наруто, и с Саске. Они пытались жить для себя, но изначально так случилось, так сложились глупые звёзды, что их жизнь стала той самой рекой, сломавшей не один тонкий ручей. Конечно, кто-то получил второй шанс, а кто-то исчез…

Как исчезал сейчас Саске, потеряв своё русло.

- Просто пусть отдыхает, - тяжело выдохнул Итачи и открыл глаза. - И ест…ты следишь за этим?

Орочимару сдержанно кивнул, как кивал всегда. Он каждый раз выслушивал одно и тоже пожелание этого уставшего молодого человека, который за неделю стал старше, чем за год. А потом старший Учиха уходил или к кофейному аппарату, или же уезжал домой.

***

Цунаде пришла к концу недели. Она долго не могла заставить себя набрать номер Итачи, а потом встретиться с этим вежливым, но отстранённым юношей, который и привёз её в клинику.

Стоя напротив белой двери палаты, в своём деловом костюме и с судорожно сжимаемой сумочкой в руках, женщина впервые за долгое время не могла решиться зайти к своему бывшему пациенту.

Обычно такие встречи приносят радость, если человек идёт на поправку.

Обычно, но не сейчас.

Резко выдохнув, она толкнула дверь, заходя в палату и застывая на пороге.

В лицо ударил запах сигарет и прохладный воздух, залетающий через распахнутое настежь окно. На подоконнике сидел брюнет, подогнув одну ногу и рассеянно размешивая воздух второй.

- Они не выпускают меня, - просто сказал Учиха, даже не повернувшись к ней. Кажется, ему было всё равно с кем говорить. Это было заметно по странной улыбке, которая на миг растянула потрескавшиеся губы.

- Саске, - позвала Цунаде, и парень повернулся.

Повернулся и вопросительно поднял брови, будто бы не узнавая эту гостью из прошлого. Чёрные глаза прищурились, и брюнет, наконец, фыркнул:

- Пришла чинить меня?

Он спрыгнул с подоконника, пошатнулся, но вовремя зацепился рукой за стену. От него пахло лекарствами, сигаретами и концентрированной, плохо сдерживаемой злостью. Цунаде чувствовала это, но не могла даже подойти поближе к окну, чтобы вдохнуть в себя свежего воздуха.

- Или пришла винить меня? - хрипло буркнул Саске, проходя мимо и останавливаясь у столика с графином. - Давай. Я готов.

Цунаде, сильнее сжимая сумку, наблюдала за тем, как он пытается справиться с трясущимися руками: стакан заплясал в руке и Учиха опустил его на столешницу, наклоняя над ним графин. Тонкий хрустальный стук дробью разнёсся по комнате, и чёрные брови недовольно сошлись над переносицей.

Когда вода была набрана, брюнет резко ухватился за стакан и осушил его в несколько глотков, будто бы до этого целую неделю не пил.

- Я пришла, - поймав его вопросительный взгляд, начала Цунаде, - чтобы отдать тебе это.

Она расстегнула заедающий замок на сумке и вытащила оттуда тонкий конверт. Протянула.

- Я забыла…раньше должна была. Возьми…

- Что это?

- Письмо. От Наруто.

- Узумаки, - поджал губы парень. - У него ноги отвалились? Сам прийти не может?

Но письмо взял из мигом онемевшей руки.

- Саске… - хрипло позвала женщина. - Наруто ведь…умер. Помнишь?

Чёрные глаза стеганули какой-то внутренней пеленой. Они сверкнули матовостью и сощурились.

Лицо тут же потеряло это ненормальное, не человечки-едкое выражение. Страшное и пугающее…будто бы в теле Учихи поселился кто-то иной, наполненный желчью и ненавистью. Дёрганные, с острыми клыками за бледными губами…

- Помню, - кивнул брюнет, становясь самим собой и украдкой поводя плечами, чтобы сбросить накатившую усталость.

Пришлось, сжав письмо, отойти к кровати, садясь на неё и откладывая помятый конверт в сторону.

- Он приходил к нам…и оставил это. Сказал передать тебе.

- Я понял, - безжизненный кивок.

И Цунаде показалось, что лучше бы он был ядовитым. Лучше бы пугал своими резко метающимися по комнате взглядами. А не таким.

- Саске…не вини себя.

Банальные слова. И женщина сама испугалась того, как они прозвучали.

Учиха поднял на неё взгляд. И вновь усмехнулся.

Ядовито-рвано.

***

- Иди отсюда, - шикнул брюнет, отмахиваясь от назойливой зубастой тени.

Она сидела теперь на коленях Белокожей, которая с нежной улыбкой смотрела на него своими варёными глазами. Это сейчас она такая милая, такая заботливая, а ночью её кожа вновь белеет, вены синеют и она зубами вырывает из его тела куски мяса.

Она сжирает его заживо, пока он не может кричать из-за сводящей спазмами горло боли. Белокожая говорит, показывает прошлое, наслаждается его холодом там, где сердце. Вытягивает по нити и плетёт свою паутину, которой завлекает ближе к себе. Привязывает.

Ведь:

- Только я люблю тебя.

Улыбается:

- Только я осталась с тобой до конца.

Смеётся: