Откуда это раздражение?

– Доедай своё. Растает.

Саске тяжело вздохнул. Вот привязался же.

И вновь откусил кусочек какого-то безвкусного мороженого:

– Ты зачем приехал?

– Вещи тебе отдать. Я же сказал.

Учиха отложил недоеденное мороженое на лавочку, чувствуя, что еда вызывает странное ощущение в пустом желудке.

– Да и погулять тебя вытащить.

– Я тебе не собачка.

– Ты больше на мокрицу похож был, – поморщился Узумаки, с сожалением поглядывая на отвергнутое Саске мороженое. – Такой же бледный и полупрозрачный. Я понимаю, лечение и всё такое, но твоим родителям не помешало бы тебя на улицу выводить… хотя бы.

Эти слова резанули по слуху, словно Наруто считал Учиху каким-то инвалидом, который может передвигаться лишь с чужой помощью.

– Моим родителям на меня посрать, – прищурился Саске, смотря прямо в глаза парню.

– Не говори ерунды, – фыркнул Узумаки. – Они твои родители, и им не может быть пофиг на тебя.

Учиха сдавленно рассмеялся. Тихо, коротко, но внутри этот смех резал больнее, чем если бы он проглотил острые лезвия:

– Степень родства и степень заботы никак не зависят друг от друга.

– Они жизнь тебе дали, – укоризненно качнул головой Наруто, – а ты так о них говоришь…

– Слушай, – прикрыл глаза Саске, – ты не знаешь мою семью и меня не знаешь. Какого хера тогда возомнил себя великим знатоком человеческих душ?

– Я просто знаю, что родители никогда не оставят своего ребёнка! – упрямо заявил Узумаки. И почему этот Учиха каждый разговор переводит в спор или скандал?!

– Значит, ты ещё не снял розовые очки, малыш, – ядовито прошипел Саске, улыбаясь какой-то кривой и не в меру ехидной улыбкой.

– Да иди ты! Я знаю достаточно! Мои никогда не бросали меня… всегда поддерживали.

– Ну памятник им поставь. Ноги расцелуй. А потом приготовься к тому, что этими же ногами они тебя пинком под зад пошлют из дома. Что б глаза не мозолил.

– Я тебе сейчас врежу и не посмотрю, что ты больной.

– Врежь, – с готовностью выпалил Учиха, – и посмотрим, кто здесь больной, малыш.

Наруто не выдержал, вскочив со стола и кинувшись к Саске. Если бы тот ни сидел, было бы удобнее, а так пришлось согнуться, чтобы схватить того за ворот футболки, наматывая оную на кулаки.

– Ну, чего ты ждёшь, маменькин сынок, – осклабился Учиха.

– Мои родители погибли, – тихо выдохнул Узумаки прямо в бледное лицо Саске. – Меня усыновили. И я им очень благодарен. А если тебе не повезло, то не стоит поливать грязью всех.

Слова обжигали горло, но Наруто старался говорить ровно. Закончив, он отпустил ворот Учихи и отошёл. Смерив того взглядом, парень направился к выходу из беседки.

– Я на автобус. Пока, – холодно бросил Узумаки, не оборачиваясь.

Злость ещё клокотала в груди, заставляя кулаки сжиматься, готовясь к удару или к защите, но мозг понимал, что это всё неправильно. В груди отчего-то засосало, но Саске прогнал это ноющее чувство, отдалённо похожее на вину.

Он часто обижал людей, которые хорошо к нему относились. И чем больше была их симпатия, тем больнее Учиха пытался ужалить. Словно от этого он всё-таки останется один, подтвердив своё право на одиночество.

Саске мог бы догнать его, извиниться, сказать, что был не прав и вообще ничего не знает о его семье, ведь именно так оно и было… но ноги будто вросли в старый раздолбанный асфальт, а всё тело налилось свинцом. Извиняться перед кем-то было вдвойне больнее, чем быть обиженным. Признать свою неправоту, свою глупость…

Учиха фыркнул, поднимаясь. Взгляд его упал на треклятое мороженое, которое уже начало капать белёсыми каплями на землю.

– Придурок, – буркнул Саске, разворачиваясь и покидая беседку.

***

Возвращаться домой не хотелось. Учиха впервые за неделю чувствовал себя живым и дышащим, а не «мокрицей», как выразился Наруто. Хотя Саске не был даже уверен, что знал такое насекомое или когда-нибудь видел его.

Он прошёлся по району, провожая взглядом спешащих домой прохожих, заглянул в пару магазинов, просто чтобы посмотреть на яркие прилавки. Ему нравилось в детстве заходить с матерью в кондитерскую неподалёку от их дома. Нет, Учиха даже в детстве не был сладкоежкой, но особая атмосфера в небольшом магазинчике как-то грела душу. В детстве. Тогда он находил какое-то странное удовольствие стоять у прилавка, вдыхать сладкий воздух и смотреть на то, как всё вокруг окутывается янтарным светом лампочек. Как уставшие люди покупают сладости, улыбаются и уходят.

Саске нашёл эту самую кондитерскую не сразу. Её задавили со всех сторон более пёстрые магазинчики, бутики и кафешки, которых развелось в последнее время уж очень много. Если пройтись по центру города, то можно сделать вывод, будто люди только и делают, что едят и покупают вещи.

А вот кондитерская с тех пор не изменилась, разве что обветшала. Он вошёл туда, толкнув скрипнувшую дверь, выкрашенную в уже облупившуюся зелёную краску. Колокольчик над порогом приветливо звякнул, но этот звон был каким-то вымученным, словно дверной сторож устал приветствовать всех и каждого, да и на старости лет у него это выходило через силу.

Учиха замер на пороге, втягивая носом воздух, стремясь почувствовать то же, что и в далеком детстве. Но запаха не было. Вообще.

Тогда он пробежался взглядом по старым, давно вышедшим из моды среди торгашей витринам. Они уже не ломились, как прежде, от всевозможных лакомств. Пара пирожных да несколько тортов, которые были сделаны явно не здесь и даже на вид казались не творением рук пекаря, а результатом каких-то химических опытов.

– Вам чем-нибудь помочь?

Грудной голос раздался почти над ухом, и Саске невольно перевёл взгляд на продавщицу. Пышная женщина в годах еле помещалась за прилавком. Её цветастый фартук, кажется, трещал по швам каждый раз, когда она двигалась. Заплывшее лицо с какими-то жабьими глазами навыкате смотрелось безэмоциональной маской.

– А где прежний продавец?

Женщина непонимающе прищурилась, смерив Учиху странным взглядом.

– Старик, что ли? – щёлкнуло у неё в голове.

– Да.

– Да помер год как.

– Теперь вы здесь хозяйка? – продолжал свой расспрос Саске, вызывая у продавщицы какую-то нервную улыбку.

– Муж мой. А чего тебе надо? – огрызнулась женщина, упирая руки в полные бока. – Больше всех надо, что ли?

– Интересуюсь, – задумчиво проговорил Учиха, проводя пальцем по пыльному кофейному столику.

Он поднял голову к потолку, замечая, что так радующий в детстве янтарный свет превратился в безжизненные и равнодушные лучи ламп дневного света.

– Иди-ка ты отсюда, парень, – угрожающе пробасила продавщица, – пока мой муж тебе не объяснил, что шастать по чужим магазинам и вынюхивать информацию нехорошо.