Втайне Маша была доброй, пылкой и чувственной, но никак этого не показывала.

Все это знала ее мама, Тамара Геннадиевна, и прозревала в ней вечную одиночку.

Они очень любили друг друга и часто перезванивались. Мама была единственной подругой Маши.

Белесая в отца, неприметная отличница, девочка из хорошей семьи, вежливая, молчаливая, неконтактная.

На первом же курсе она тайно влюбилась в Сергея, потому что он как-то в раздевалке сказал ей:

– У вас сумочка открыта, надо застегнуть. Мало ли. Давайте я.

И застегнул ей молнию на сумке. А сумка как раз висела на боку.

Его заботливые, умелые руки прошлись по Машиному бедру.

И потом он всегда с ней здоровался.

К весне третьего курса, за месяц до своего дня рождения, Маша как бы обезумела, поняла, что пора действовать, то есть созрела окончательно, вымыла, вылизала всю квартиру (бабушка часто болела, а мама, как всегда, проживала за рубежом с мужем-послом), затем во время международного телефонного разговора попросила маму прислать с диппочтой самые модные музыкальные записи и материал для новых занавесок, а также джинсы, тонкий свитер, кружевные трусики и такие же лифчики и пригласила на свой день рождения много народу, к каждому подходила индивидуально, вручала карточку с адресом и датой, и, в том числе, подошла с тем же самым к Сергею, который учился в другой группе.

Он сказал:

– Спасибо, приду обязательно. Что нужно принести?

– Только сухое вино, если вам не трудно.

Бабушка не одобрила внедрения в квартиру шумной оравы, когда все пришли (многие и совершенно посторонние, как бы друзья приглашенных, весьма дикого вида), и она легла в спальне, запершись на ключ, но Маша все приняла на себя.

Танцевали. Сергей сидел в стороне.

Маша, пробегая с тортом, случайно наступила ему на ногу. Он кивнул и в ответ на извинения сказал: «Прощаю». Солидно так.

Потом удалился раньше всех. Раньше чем заблевали всю ванную и ковер в гостиной.

Но через несколько дней он подошел к ней в коридоре и спросил, нет ли конспекта по Первой мировой войне, раздел Балкан.

Маша предложила зайти к ней после лекций.

Пили чай. Бабушка всем своим видом протестовала. Сергей был одет как-то бедно, обувь вообще несусветная, туристические ботинки из кирзы.

Когда он ушел, бабушка спросила:

– Дорогая, он откуда, чей?

– Он сам по себе, с юга. Родился у моря.

(Правда, до моря там было триста километров, но бабушке-грузинке можно было и приврать.)

– Мало нам твоего папочки-футболиста. При том что прадед наш князь. А как он учится?

– Не знаю. По-моему, ничего.

– Ну и что ты в нем нашла, слушай!

Маша промолчала.

Потом в отношениях с Сергеем опять была длинная пауза.

Здоровались, и все.

Так, ни шатко ни валко, продолжался этот односторонний роман. Иногда оказывались вместе в библиотеке, в столовой.

Через год, в апреле, Сергей подошел к ней опять в раздевалке, пошутил:

– Теперь сумочка застегнута? Здравствуй.

Он был одет. Маша тут же спросила:

– А ты куда? В смысле, в какую сторону?

– Я в сторону Хабаровска, но поближе. Мне предложили там в аспирантуру в пединститут областной и преподавать. Видимо, буду ориентироваться на Китай. А зачем тогда было учить ханди?

Они пошли к метро, но на самом деле пошли дальше, по переулкам.

В первый раз гуляли вместе. Маша дрожала, у нее сводило скулы, но внешне ничего не было заметно.

– Как твой день рождения прошел? – спросил он. (Помнит!)

– Никак. У меня бабушка болела. Посидели в кафе вдвоем, и все.

(Знай наших! Правда, Маша пригласила в кафе подругу, вместе с которой занималась фехтованием.)

– Весело было?

– Да уж. После того дня рождения я неделю грязь возила. Все напились с большими последствиями. Хватит с меня.

Все оказалось довольно просто.

Мечты, когда они исполняются, выглядят как обычная жизнь. Никакого счастья.

Шли к Кропоткинской. Даже не гуляли, просто шли в одну сторону. В его сторону.

Серегей сказал, что, конечно, с его языками преподавать историю в Мухобойске неохота.

Он разговаривал с Машей как с близким другом, обсуждал свою будущую судьбу.

– Так что вот что, – заключил он, туманно глядя по сторонам, минуя Машу. – Придется нам проститься.

– А в Москве? В Москве остаться? – тоскливо ответила Маша.

– Предлагали в одной конторе, я там проходил практику, в медимпорте, там есть место, даже со стажировкой в Хандии, но они без московской прописки не берут. Им все подходит. Очень сожалели. Я знаю ханди и ирду. И английский (как на собеседовании, перечислял Сережа свои достижения). Но возьмут скорее всего Шацкина, а он знает только инглиш и френч. Но, говорят, его подучат за год… Поднатаскают… Его отец знаешь где?

– Это не есть хорошо, – ответила Маша.

– Да знаю, – тяжело ответил Сергей. – Да и в Хандию посылают только с супругой.

Тут Маша решилась, как в пропасть кинулась:

– Хочешь, я поговорю с бабушкой, мы можем пожениться фиктивно, и она тебя пропишет.

Что он ответил на предложение прописки, руки и сердца?

Он сказал:

– Сложно все это.

– Да, – протянула Маша горестно. – Да… Ну хорошо. Что же.

Они дошли до Кропоткинской, и тут Сергей простился:

– У меня дела тут недалеко в одном месте.

То есть не пошел провожать и не заглянул на чашку кофе, как планировала Маша.

И не остался на ночь, как она себе представляла – и проблем с бабушкой, скандала, слез, которые она себе представляла, не будет.

– Ну пока, – сказала Маша. – А то, может быть, пойдем к нам? Бабушка такой обед приготовила! Голубцы! А потом видео посмотрим, мне такой фильм родители прислали!

– Пока не могу, – задумчиво отвечал Сергей. – Пока что не могу.

– Запиши мой телефон и приходи сегодня, мы все это обсудим.

– У меня есть твой телефон, – сказал Сергей.

– Ну, приходи. Пока.

Ночью Маша плакала. Она сама сделала Сереже предложение!

И он, похоже, отверг его.

Она начала подозревать, что у Сережи уже есть кто-то. Возможно, он хочет жениться.

А как он это сказал – «только с супругой». Дескать, с тобой свяжешься, а потом еще и ехать в Хандию, волочь тебя как бесплатное приложение.

Тем не менее вечером следующего дня (Сергея в институте она не видела) Маша завела с бабушкой разговор:

– Скажи, а как ты отнесешься, если я собираюсь замуж?

– За кого это? – ужаснулась бабушка Нина. Она всегда предвидела все самое плохое. – За этого?

– За кого за ЭТОГО?

– Кто к тебе приходил, слушай, а то я не понимаю! Я сразу все соображаю! Кто чай у нас пил! За него?

Маша пожала плечами.

– И откуда он? – продолжала бабушка.

– С нашего курса.

– Нет, он с какого города?

Маша неохотно ответила, как будто произнесла вслух нечто непристойное.

– А-ааа. Ну конечно. Слушай, а ты знаешь, что он на твоем дне рождения шуровал по всей квартире, даже ко мне в комнату без меня заглянул? Я вхожу после туалета, встречаю его у себя на пороге и насмешливо так спрашиваю: «Кто вы», а он отвечает: «Будете звать меня Сережа». Хамоватый такой, спокойный.

– Ты мне не рассказывала.

– Маша! Я ничего никому не рассказываю без необходимости. Он потряс меня, моя дорогая, просто потряс своей, слушай, самоуверенностью. Я – буду звать его – Сережа! Он что, сделал тебе наконец предложение?

– Это не есть важно.

– Что не есть важно! Именно это важно! А я тебе скажу, дорогая моя, что ему нужна только прописка от тебя! Это видно сразу!

– На самом деле ничего ему не нужно, – горько сказала Маша.

– И не думай, – не обращая внимания на слова Маши, завопила бабушка. – Я его не пропишу, да и ты прописана не у меня, а у отца с матерью. Но они точно его не примут. Устроют тебе такое! Увидишь, выступят единым фронтом. Помирятся для такого случая. Недаром они квартиру заперли и тебя туда не пускают. Как чувствовали.