Саныч с насмешкой:
– Через два этажа слышишь?
– Ты прав, показалось.
В голосе Саныча насмешка сменилась сочувствием.
– Молчит телефон?
– Молчит, – грустно подтвердил Аркадий Сергеевич. – уже вторую неделю, как ушёл я из института – он будто онемел.
– А чего ты поссорился с ректором?
– Завалил на вступительных экзаменах одного полного идиота, который оказался племянником нашего главного спонсора. Тупой, малограмотный, но наглый. Ректор уговаривал его принять, я отказался. Кончилось скандалом. Уходя, я пообещал поздравить его, когда они выдут на первое место по выпуску бездарностей…
Резкий звонок прервал Арского. Саныч подошёл к телефону.
– Наверняка, опять по поводу обмена. Послушай, чего только не предлагают. Я включил громкость. – Снял трубку. – Алло, кто это?
Из трубки вырвался женский голос:
– Я по обмену, из Сочи. Сколько у вас метров?
– Жилой площади – двадцать пять, всего – сорок четыре. – А у вас?
– Достаточно. Дом панельный?
– Кирпичный. А у вас?
– Крепкий.
– Простите, но вы не ответили, сколько у вас метров?
– Вам хватит. Балкон имеется?
– Лоджия. А у вас?
– Балкона нет, но зато есть окно.
– А разве бывают дома без окон?
– У нас междугородний разговор, я не намерена оплачивать ваши шуточки, – возмутился голос. – Вы согласны меняться? Да или нет?
– Но я до сих пор не знаю, сколько у вас метров?
– А сколько вам надо?
– Я же писал в объявлении: мне нужна равноценная площадь.
– Зачем вам столько?
– Простите, но это уже моё дело. Сколько у вас метров?
– Почти двадцать.
– Что значит почти? Пожалуйста, точнее.
– Около пятнадцати. Но зато напротив стадион.
– А причём здесь стадион?
– Там можно зарядку делать.
– Я не делаю зарядку. Ещё раз спрашиваю: сколько у вас метров?
– Шестнадцать.
– Жилой площади?
– Общей. Жилой – восемь. Но зато со стенным шкафом.
– Мне не нужен шкаф. Мне нужна комната.
– Стенной шкаф лучше, чем комната – за него платить не надо. А туда раскладушка влазит, там спать можно.
– Я не хочу спать в шкафу.
Арский хохочет. Саныч кладёт трубку.
– Вот так все дни. Чего только не предлагали: и комнату в тихом семейном общежитии, и полуподвал, но с двумя гаражами, и…
Арский прерывает его.
– Ты и в правду решил уезжать?
– А сколько ещё тянуть? Жены нет, собака умерла.
А там – дочь, внучка, море и солнце – просто рай!
– А я? На старости лет расставаться?
– Поехали со мной, ведь ты уже не служишь. Откроешь свой театр, народ к тебе набежит – ведь ты столичная штучка, Заслуженный артист!..
– Нет, на службе или без службы, я из моей Москвы никуда не двинусь.
– А ты уверен, что это ещё твоя Москва?.. Улицы переименованы, старые здания снесены или проданы под офисы, рестораны и ночные клубы… И истинных москвичей почти не осталось – они все уже или за пределами города или в других странах. Выйди на улицу, посмотри на лица: ощущение, что ты где-то в Средней Азии, на Кавказе, или в Китае… Нет, я ничего не имею против этих людей, большинство из них приехали честно трудиться и зарабатывать на жизнь, но… Ведь лица жителей – это коллективное лицо города. Так что это, конечно, Москва, но уже не твоя!.. Изменилось всё: и архитектура, и население, и образ жизни, и, главное, ритм, сумасшедший ритм, который могут выдержать только молодые. Москва для них, это их город, их время. А мы уже балласт, ракушки на дне большого судна.
Аркадий Сергеевич замахал руками.
– Кончай трёп!.. – Указывает на расставленные макеты. – Ты ведь в этом городе каждый дом к груди прижимал, каждую церквушку ладонями гладил!.. Пройдёт хандра, и передумаешь, как в прошлом году, как в позапрошлом…
– Нет, Аркадий, уже не передумаю. – Саныч снова уселся на табуретке. Помолчал. Потом вдруг сообщил. – Сегодня мне приснился Кутузов.
– Кто-кто?
– Фельдмаршал Кутузов… Увидел меня, подошёл и говорит: «Москву надо покидать».
– А Суворов тебе не снился? Не звал перевалить через Альпы?..
Слушая рассказ Саныча, я ему невольно позавидовал: почему мне никогда не снились выдающиеся личности?.. Правда, однажды, ещё в школьные годы, приснился Сирано де Бержерак – он читал стихи у памятника Маяковскому. Хорошо читал, все хлопали, я больше всех: я ему всегда симпатизировал, наверное, потому, что у меня тоже большой нос… Впрочем, ладно, это лирическое отступление – продолжаю повествование…
– О, кипит! – Арский выключил чайник. – Я раньше только читал про Иванушку-дурачка, а теперь знаю, как он выглядит… – Налил в стакан кипяток. И вдруг заорал так, будто ему этот кипяток плеснули на ноги. – Почему рис?!. Что у тебя было в чайнике?
– Я в нём суп варил – у меня все кастрюли сгорели.
Арский в сердцах отставил стакан.
– Ты прав, тебе надо скорей в семью, а то совсем одичаешь!
Пошёл к выходу. Саныч попытался его остановить.
– Аркадий! Погоди! Я сейчас вскипячу другую воду.
– В чём? – крикнул Арский, не оглядываясь. – В сковороде?
Вышел, хлопнув дверью. От удара двери включился патефон:
Я больной и старый клоун…
Хозяин дал ему пинка.
– Не ной! – патефон замолчал. Саныч отпил из оставленного Арским стакана – Чего ему с рисом не нравится? И вкусно, и сытно.
Входная дверь хлопнула – входит Гиви, сосед по лестничной площадке. Несёт завёрнутую в целлофан картину в раме.
– Саныч, можно, я у вас сегодня опять переночую?
– Твоя постель тебя ждёт. Снова гости?
– Это уже не гости – это нашествие! Дядя Реваз с детьми, дядя Леван с женой и тётя Нато со своей мамой-долгожительницей.
– На какой срок?
– Дяди продадут мимозу и уедут, а долгожительница надолго. У меня уже не квартира, а казарма: двухъярусные койки, откидные полки, как в вагоне… Всё равно не хватает места. Хотел у Ерёменко переночевать, так у него тоже полный дом племянников из Чернигова.
– Ладно, не переживай. Мы жили втроём в десятиметровой комнате, в коммуналке, и у нас тоже было полно гостей. Ничего – размещались.
– Но вам не приходилось писать картины в туалете. – Прислонил картину к стенке – Пусть постоит до завтра.
– А что завтра?
– На выставку.
– Как называется твоя картина?
– «Бьют клоуна».
– Почему ты всё время рисуешь клоунов?
– С каждым годом мы всё дальше уходим от нашего детства – я хочу напоминать о нём.
– А почему твои картины не покупают? Я знаю, что они многим нравятся.
– Те, кому нравятся, не имеют денег. А те, кто имеют, покупают не картины, а имена. А у меня нет имени.
– К сожалению, ты прав. – Секунду подумав, Саныч изрёк. – Нужен скандал, чтоб тебя заметили.
– Я ещё не дорос до скандала, – грустно произнёс Гиви.
– А как на это реагирует Вера?
– Никак не реагирует – её же не бывает дома, она участвует в предвыборной компании своего шефа. Слова новые появились: рейтинг, маркетинг, имидж…
– Но ночевать-то она приходит?
– Уже нет: она переехала к своей маме. Мы поссорились.
– Почему?
– Она не хочет иметь детей.
– Ещё бы хотеть! Когда половина Грузии лежит рядом и наблюдает. Кстати, почему ты сбрил усы?
– Чтоб занимать меньше места. Зазвонил телефон.
Гиви, который стоял возле телефона, снял трубку, секунду послушал, потом протянул её Санычу.
– Какая-то дама.
Ушёл. Саныч взяв трубку, услышал:
– Это Приходько, из станицы Кочановской. Я была у сына в Москве, читала ваше объявление. Так вот, предлагаю: у нас в станице каменный дом, под железной крышей, сад, огород и два сарая.
