Нормой уважительности к усопшему считался стакан водки. Поэтому, где-то на середине пути, от пьянства к алкоголизму, Лукича, через дядьку-военкома, отправили разучивать военные марши, на Северный флот.

Так что, чутьё на «лабание жмура», у старшего мичмана имелось.

Оставалось только определиться с исполнителем главной роли, в этом грустном спектакле.

– Так, кто всё-таки помер?

Слухи в городе П. распространялись со скоростью сероводорода, пущенного в маленькой комнате, где кто-то из сидельцев убоялся сквозняка и наглухо закрыл окна.

Но пока, вакансия главного героя оставалась вакантной: никто из музыкантов ничего не слышал. А может, жмур был совсем свежим?!

И тут, определённость внёс Саша Попко.

Саша имел вид счастливца, которого приговорили к отрубанию головы, но в последний момент, палач решил ограничиться вырванным зубом. Радость вновь обретённой жизни, на Сашином лице, оттеняли зеленоватая бледность и кусок, окровавленной ваты, во рту.

Он обвёл безумными глазами коллег и попытался выразить свою мысль словами. Но, из-за перебора шипящих согласных, попытка не удалась.

Игорь Глебович проникся сочувствием:

– Чего ты говоришь?

Саша собрался с силами, и внятно прошипел вывод, к которому пришёл полчаса назад:

– В гестапо, всё-таки, щенки работали!

– Так, ты в стоматологии… к бабе пошёл?! – изумлённо развёл руками Игорь Глебович.

Саша хотел, в знак согласия, закрыть глаза, но перед ними стоял ужас, и глаза, наоборот, только расширились.

Эмоции душили, и Саша опять, зашипел и зафыркал, брызгая окровавленной слюной.

– Чего?

Вылеченный пациент собрал силы в кулак:

– У бабы очереди не было.

– Ну, милый! В упомянутую тобою организацию, тоже, никогда очередей не было! Я же, тебе дураку, говорил: к бабе ни в коем случае! Только к мужику.

В санчасти эскадры было два зубных кабинета. В одном принимал мужчина, недавно переведённый в город П. из соседнего гарнизона. И, к нему, очередь выгибалась от самой входной двери санчасти. А стулья перед другим кабинетом пустовали.

Иногда, дверь этого кабинета распахивалась, и дама в белом халате, с ненавистью выкрикивала:

– Следующий!

Но «следующего», в переполненной очереди не обнаруживалось, как впрочем, и «предыдущего».

При появлении дамы в белом, беззубый народ жался друг к дружке, как пингвины, при виде белого медведя.

Зубные страдальцы, несмотря на свои мучения, находили слова сострадания для… мужа этой стервы, в докторском обличии:

– Как же он, горемыка, живёт с такой мегерой?!

Хотя, откровенно говоря, больные люди часто бывают чрезмерно доверчивы и добры. Вполне возможно, что муж этой дамы не заслуживал такого сочувствия, поскольку был субъектом необязательным, и к исполнению своих прямых супружеских обязанностей, подходил без должного усердия, а то и вовсе уклонялся. Что и кипятило злобу в крови его бабы.

Впрочем, каким-то оправданием для неё, могло служить советское оборудование. В эпоху развитого социализма, стоматологические бормашины подходили скорее для пыток, чем для лечения зубов.

– Ладно, Саня, иди домой. А то, видок у тебя! – Игорь Глебович усмехнулся: – Мы тут со жмуром не можем определиться.

Слово «жмур», как будто разогнало зубные кошмары, у притихшего Саши. Он, казалось, что-то вспомнил и желал немедленно сообщить новость братьям по нотной грамоте.

Но разбухшая вата во рту, не давала облегчить душу. И Саша скрестил руки на груди и прикрыл глаза. Потом открыл их, и махнул рукой в сторону санчасти.

А, между прочим, городской морг, демонически маячил облупившейся краской, в той же самой стороне света!

В коллективе сложилось впечатление, что искомый жмур нашёлся. А Лукич, как и всякий провидец, желал поскорее убедиться в «нержавейности» своего дара:

– Кто?

Саша ещё раз показал рукой, теперь уже ясно, что в сторону морга, и просвистел:

– Фу-у-ты-ы-й!

Дверь за болезным закрылась.

– Ну, что?! Слышали! – в голосе Лукича, присутствовала лёгкая ирония, простительная человеку, получившему подтверждение своих незаурядных способностей.

Должность Игоря Глебовича оставляла право усомниться:

– Что «слышали»?

Но Лукич был твёрдо настроен, провести собственный бенефис именно сегодня:

– Здра-а-сьте! Саша Попко, ведь, по-русски сказал: Гнутый!

– Эх, ма! – поразились оркестранты. – А ведь, точно!

Цинизм профессии, в душах лабухов, уступил место жалости. Всегда такая новость бьет камнем! Не может человек смириться, что всему есть конец.

После паузы, кто-то спросил:

– А как, Гнутого звали-то?

– Алексей.

– А по отчеству?

Неловкость незнания растворилась в тишине.

Да-а… Всё «Гнутый, Гнутый», а это ведь не фамилия, а прозвище. Дурацкое! У человека голова была чуть наклонена влево, из-за операции на шее.

Работал Алексей на плавмастерской. Он один заменял небольшой завод по изготовлению рыболовных снастей: и самодуры, из дефицитной нержавейки, мог подогнать, и сети, и блёсны. Да, и ножи мог организовать, по вашему заказу, хоть охотничьи, хоть с кнопочкой.

Ломил цену, конечно, Гнутый. Тот, ещё хорёк был. Ну, чего уж теперь. Теперь плохо про него не надо.

И не старый-то мужик был. Как сказал про него сынишка Игоря Глебовича: «ну, тот дедушка, который ещё не дедушка».

Могло показаться странным, что адмирал так озаботился проводами Гнутого. Но, во-первых, Алексей (как всё-таки неудобно без отчества!) был военным пенсионером, и вполне могло статься, что знал будущего адмирала, если не с курсантских, то уж с лейтенантских времён. А, во-вторых, адмирал сам рыбак заядлый. Так, что странность эта была надуманной, и могла сгодиться только человеку постороннему, а не жителю города П..

Музыканты притихли, раздавленные ничтожностью человеческой судьбы, на фоне ближайшей галактики.

В дверь просунулась голова Штукина. Потом, словно убедившись, что ругать его не будут, матрос втащил свою огромную трубу.

– Тащ, я на обед пойду.

– Иди родной. Иди.

Игорь Глебович вспоминал: поглажена у него белая рубашка или нет? Людка-то, сейчас, на работе.

Полярная ночь способна сгубить любое хорошее настроение. А если его и в помине нет? Тут, могут помочь только «капли», зажигающие солнце. Те, что по «15».

И когда минёр с «сорок восьмой» лодки Олег Семерня предложил «вспрыснуть это дело», Игорь Глебович уже собрался было согласиться. Но потом Семерня достал своими шуточками:

– Глебыч, ты чего такой потрясённый? Судя по белой рубашке, ты рассчитывал на орден Красной звезды?

А потом, присмотрелся и стал допытываться:

– Глебыч, а кто тебе её так интересно погладил?

Дирижёр вспыхнул, и, не отвечая, шагнул в полярную ночь.

Капитана-лейтенанта Семерню, как и Игоря Глебовича, вызвали в канцелярию штаба, чтобы ознакомить с приказом.

– Совещание, совещание! У адмирала! – Игорь Глебович передразнил утреннего посыльного. – Идиот чёртов!

Не было там никакого адмирала. Адъютант сунул приказ о лишении тринадцатого оклада по итогам года, чтобы расписались в ознакомлении, вот и всё совещание.

У Семерни формулировка была лаконичная: «за употребление спиртных напитков в служебное время», а у Игоря Глебовича целый рассказ написал поклонник творчества Римского– Корсакова. Без слёз до середины не дочитаешь.